Абрикосовый бренди распутает узел гортани (c) chtez
Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели: origami и Кларисса
Бета-читатели: Helga и origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.
Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог
Чейд мрачно спросил:
— Ты собираешься поговорить с Шутом?
— Да, — настороженно ответил я.
— И вновь будешь спать в его шатре?
Я не стал спрашивать, как ему удалось узнать, что прошлую ночь я провел в шатре Шута.
— Может быть, — холодно ответил я, — еще не решил. Если наш разговор затянется и он меня попросит, я останусь в его шатре.
— Знаешь, со стороны это выглядит странно. И не надо бросать на меня мрачные взгляды, показывая, что это меня не касается.
читать дальшеСледующий день ничуть не отличался от предыдущего: такой же строй, и такое же неуютное молчание, и жгучие взгляды Илима, время от времени долетавшие до меня. Но на этот раз до самого вечера не было никаких поводов прервать поездку. То, что после полудня дорога пошла в гору и стало холодать, ничуть не улучшало ситуацию.
Уже в сумерках разбив лагерь и поужинав, мы легли спать, едва обменявшись несколькими фразами. Кофетри снова спала посередине; мне было тепло под купленными в деревне одеялами, но я все равно придвинулся поближе, когда укладывался.
Во сне ко мне пришла Неттл и потребовала обещанного рассказа. Я попытался увильнуть, но она заявила, что и так пропустила целую ночь. Так что мне пришлось собраться с мыслями. Я начал издалека – с тех дней, когда Шут был еще королевским шутом, мальчиком с белым лицом и надтреснутым голосом, свидетелем всего, что происходило при дворе короля Шрюда. Я рассказал про его непонятное пророчество «салоприпас псаспас», про то, как оно сбылось в Бернсе, и Неттл завороженно слушала. А потом она чуть нахмурила брови, и от ее комнаты остались только кресла, в которых мы сидели, а вокруг было темное звездное небо, и под нами – холодное море и стены Бернса, на которых вспыхивали огни. Потом огни превратились в ожерелье на шее леди Глэдис, какой ее знала Неттл – зрелой степенной женщины. Я улыбнулся.
– Тогда она выглядела несколько иначе, – сказал я. Неттл кивнула, и видение пропало. Она выглядела сосредоточенной и немного недовольной.
– У меня не получается! – сказала она наконец.
– Что не получается? – переспросил я.
– Представить Шута. Я пытаюсь, но выходит плохо. Вот, посмотри, – она показала мне ту часть своего-моего сна, которую раньше скрывала. Бледная размытая фигурка в черно-белом костюме. Ее черты и контуры дрожали и временами менялись. – Хоть чуть-чуть похоже? – спросила Неттл.
– Только немного, – осторожно ответил я. – А почему одни детали кажутся более… настоящими, чем другие?
– Потому что я собрала его из кусочков, – ответила Неттл, все еще хмурясь. – Так проще, чем придумывать все самой. Костюм, например, носит один из шутов герцога Фарроу. Откуда взялось остальное, я вряд ли смогу сказать, но я где-то видела… А что непохоже?
– Глаза, – сразу же ответил я. – Они не белые. Тогда они были бледно-голубыми.
Глаза образа Шута сменили цвет.
– Нет, не настолько яркие. Едва-едва заметно, так что все думали, что они и правда белые…
Я показал ей Шута, которого помнил, но когда увидел представившийся образ, с удивлением обнаружил, что в нем очень много от лорда Голдена, и от Шута, каким он стал сейчас; хотя кожа была белой, а глаза светлыми, но черты размывались и менялись от мальчишеских до взрослых. Я попытался объяснить Неттл, что не так на этот раз, и мы настолько увлеклись составлением портрета белого Шута, что провозились до зари, и я проснулся с большим трудом. Утро началось в том же молчании, но едва мы тронулись в путь, Кофетри начала говорить. Сперва она обратилась ко мне: она спрашивала о празднике в Нордфорте и сетовала, что не попала на него. Подчиняясь ее расспросам, я обнаружил, что во всех подробностях описываю события, гостей и даже наряды, и чуть ли не пытаюсь напеть новые баллады, исполнявшиеся менестрелями. Затем она принялась расспрашивать Илима о белоземских обычаях и праздниках. Кое-что ей, видимо, было известно, но теперь она хотела услышать подробности. Илим отвечал поначалу так же неохотно, как и я, но со временем втянулся в рассказ.
В какой-то момент Кофетри, сравнивая что-то из рассказанного Илимом с обычаями Шести Герцогств, обратилась ко мне; Илим ответил на мое замечание, я поправил его, и только через некоторое время обнаружил, что мы с ним спорим, бурно, но без вражды, как могут спорить, например, два охотника о лучшей породе гончих – только чтобы скоротать время в пути, а Кофетри молчит, чуть придерживая Топаза, чтобы не загораживать нам друг друга. Я поймал промелькнувшее на ее лице довольное выражение и понял, что Шут устроил это нарочно. И ему удалось добиться желаемого – лед между мной и белоземцем был расколот.
Вечером Кофетри установила в шатре жаровенку, тускло освещавшую его и дававшую достаточно тепла, чтобы прогреть воздух внутри, и достала лютню. Я поразился искусству Шута изменять голос: Кофетри пела иначе, чем он сам – выше, звонче, и с необычными переливами. Но долгое общение с менестрелями – со Старлинг, а потом с Недом – позволяло мне понять, что ее голоса хватало на негромкое пение у костра, однако она не выдержала бы исполнения в большом зале или перед толпой. И она делала частые перерывы между песнями, продолжая что-то негромко наигрывать молча.
Когда она отложила наконец лютню и принялась разворачивать свою постель, я поймал во взгляде Илима мечтательное выражение, которое отчего-то мне не понравилось. Неприязнь, успевшая рассеяться за день, вернулась ко мне снова; но мне не хотелось нарушать установившееся перемирие, и я постарался ее прогнать, хотя не был уверен, что мне вполне это удалось.
Тем не менее, назавтра пряный кофе был приготовлен на троих, и ничто не омрачало этот и следующие дни путешествия – даже погода держалась ясной, хотя Илим то и дело тревожно оглядывал небо, ожидая признаков бури, которыми славился этот перевал зимой. Он торопил нас, говоря, что тучи могут нагнать нас в любой момент, и тогда мы поймем, почему перевал считают опасным.
Я действительно не понимал поначалу, почему эта извилистая и неширокая, но все же достаточно удобная дорога не используется постоянно, и зачем нам тракт через Горное Королевство. Но потом мы въехали в лабиринт скал, и я посочувствовал торговцам, которые возили товар через горы, пусть даже они ходили другой, более удобной дорогой. Мы ехали практически налегке, не считая двух тяжелых, но небольших сундуков Кофетри, погруженных на Огонька; и все равно нам приходилось трудно на узких тропинках, где с одной стороны над нами нависала ледяная скала, а с другой зияла пропасть. Я не представлял, как здесь пойдет посольство, и поделился тревогами со спутниками.
– Правее – идти легче, но дольше. С ними люди Белой Земли, – сказал он убежденно. – Они проведут.
Если они были такими же проводниками, как он сам, то я действительно тревожился напрасно. Он находил безопасную дорогу на пластах снега, покрытого коркой наста и скрывавшего провалы, и прокладывал путь среди ледяных осколков так, что лошади ни разу не оступались. Однажды я потерял равновесие на тропинке, змеившейся вдоль обрыва, и тогда он обошел меня по самому краю, толкнув к скале.
Шут держался на удивление хорошо, хотя временами я видел мелькающий в его глазах страх – не перед пропастями и бурями, а перед холодом и льдом. Я знал, что так будет, и все же это не могло не огорчать меня. И в первый же день, когда мы вошли в снежную зону, я знал, что последует ночью. Поэтому вечером я предупредил Неттл, что сегодня сказки не будет. Мы закончили образ Шута на вторую ночь, и я уже долго описывал ей дни правления Шрюда; я обнаружил, что это хорошая возможность не только рассказать ей о моем друге и о том, почему наша дружба была для меня такой особенной, но и объяснить, почему я был вынужден оставить ее мать и ее саму. Конечно, Неттл знала о грозившей нам всем опасности, но лишь понаслышке, и я не представлял, насколько она понимала ее силу. Поэтому я рассказывал подробно, вспоминая детали, которые, как мне казалось, память давно должна была стереть. Но сегодня ей придется обойтись без моих историй.
Первый же слабый вскрик Шута разбудил меня, и я поднялся на ноги прежде, чем вспомнил, что теперь идти никуда не надо. Я наклонился над ним, положил руку на плечо: он успел сбросить с себя часть одеял и на моих глазах раскинул руки в стороны, задев сжатым кулаком Илима. Тот проснулся.
– Нет, пожалуйста, нет! – хрипло пробормотал Шут. Илим подскочил и рванул меня за плечо, оттаскивая от него.
– Что ты творишь? – прошипел он сквозь зубы. – Что ты с ней делаешь?
Шут застонал, а потом закричал уже по-настоящему – такие крики будили меня за две стены от него. Я вывернулся из рук Илима.
– Пытаюсь помочь, идиот! – рявкнул я, снова опускаясь на колени рядом с Шутом. Я потряс его за плечо и проговорил, как обычно:
– Проснись. Я здесь, все в порядке. Проснись…
Он открыл глаза, посмотрел на меня, а потом за мое плечо, и метнулся прочь. Я выругался про себя. Пока мы жили в доме, Шут перестал принимать меня за палача сразу по пробуждении; но сейчас он увидел перед собой не одну, а две темные фигуры, и сжался, отшатываясь от моей руки. Илим шагнул вперед:
– Нара Кофетри…
Шут испуганно ахнул и попытался закрыть лицо руками, двигаясь неловко, словно они были связаны. Я понял, что он еще не вырвался до конца из пут кошмара. А Илим не улучшал ситуацию, пытаясь дотронуться до него. Я отпихнул белоземца с такой силой, что он бухнулся наземь, едва не повалив шатер. Не обращая на него внимания, я быстро сказал:
– Это я, Фитц. Все в порядке.
Его глаза влажно заблестели в темноте, когда он поднял голову, пытаясь разглядеть меня. Я осторожно, чтобы не вспугнуть, протянул к нему руку. Рядом возился Илим, бормоча что-то на своем языке; Шут тревожно покосился на него, а потом торопливо сдернул перчатку с левой руки и провел пальцами по моему лицу, сверху вниз. И успокоенно подался навстречу, прячась в моих объятиях – как всегда.
Я знал, что этот момент его слабости продлится недолго и что через минуту он придет в себя окончательно и оттолкнет меня. Но пока что, обнимая его, я сам ощущал покой и радость, эхо того чувства, которое пронизывало меня, когда Шут открыл глаза, возвращаясь к жизни.
С ним все в порядке? – тревожно спросила Неттл у меня в голове.
Что ты здесь делаешь? – я вздрогнул от неожиданности. Я даже не почувствовал ее вызова.
Я хотела посмотреть на него. Я не знала, что ты не спишь, – сказала она извиняющимся тоном.
Посмотреть? Каким образом, если я должен был спать? – я сердился на нее: она не имела права так врываться в мою голову.
Как раньше. Я же чувствую его присутствие, когда он рядом. Что с ним?
В этот момент Шут заворочался в моих руках, отодвигаясь. Я отпустил его, услышал глухое «спасибо» и шорох одеял, в которые он заворачивался. Потом он добавил:
– Ложитесь спать, нарад Илим. Это был просто кошмар. Я предупреждала вас…
Я представил, как Шут кричал бы ночью, если бы меня здесь не было. И его бы будил Илим? Или просто ждал бы, пока крики утихнут?
Что с ним случилось? – настойчиво повторила Неттл.
Ему приснился кошмар. Это с ним бывает. Я расскажу тебе потом, хорошо? – нетерпеливо сказал я.
Ладно, – слегка надулась она и исчезла, не попрощавшись. Я улегся, повернувшись спиной к Кофетри и Илиму, но еще долго не мог заснуть.
Неттл пришлось обходиться без моих рассказов еще несколько дней: нас настигли бури. Если раньше дорога казалась мне трудной, то теперь я не мог поверить, что она вообще проходима. Мы шли вслепую, связанные веревкой, шаг в шаг ступая за Илимом и его конем Виаром, и я то и дело обращался к Уиту, успокаивая лошадей. Дважды вьюга не позволила нам установить шатер, и мы ночевали под скалой, набросив одеяла и шатер на себя и лошадей и согреваясь только собственным теплом, а утром с трудом откапывались из-под занесшего нас снега. Даже когда у нас получалось расставить шатер, в нем было холодно, и я просыпался с озябшими руками и носом. Тем не менее, мы продолжали по вечерам уроки белоземского, которые начали еще на более удобном участке пути – я не хотел оказаться в чужой стране немым и глухим.
Кошмары снились Шуту каждую ночь, и разбудить его становилось все труднее, а проснувшись, он не сразу понимал, где находится, и подолгу дрожал от холода и воспоминаний. Мне было больно видеть его таким, и я мечтал о конце перехода, который, казалось, не наступит никогда. Я не понимал, зачем он решился на это путешествие, если старые страх и боль до сих пор были настолько живы в нем.
Наконец Илим сказал, что мы уже перевалили горы и спускаемся вниз. Я не заметил этого: скалы и белая снежная пелена сливались для меня в однообразную картину. Но через день действительно стало немного теплее, и мы вышли из скального лабиринта на относительно легкую дорогу. Я вздохнул с облегчением, но, как оказалось, рано.
Разбудив ночью Шута от кошмара, я, сам будучи сонным, не сразу понял, что не так. Я провел ладонью по его волосам и спине, успокаивая дрожь. А потом торопливо отстранил его и положил руку на лоб. Да, верно: его кожа была теплой, как у обычного человека. У него начиналась лихорадка.
Я посмотрел на Илима, напряженно сидевшего на корточках напротив, и коротко сказал:
– Разведи костер и согрей воду.
– Что с ней? – спросил он. – Лихорадка?
– Да, – ответил я с удивлением.
– Она предупреждала, что так может быть. И показала мне чай, который нужно заварить. – Илим дотянулся до сумки, в которой Шут хранил кофе, специи и другие свои припасы. Я почувствовав укол неприятного чувства: мне Шут ничего не говорил о специальном чае, и к тому же этот белоземец так спокойно, по-хозяйски рылся в его вещах… Достав мешочек, Илим вышел из шатра, сказав:
– Я заварю чай, а ты пока закутай ее. Во время лихорадки она мерзнет.
Как будто я не знал!
Шут застонал мне в плечо, и я понял, что слишком сильно сжимаю его. Я осторожно уложил его на свою постель, поверх одеял, и накинул сверху все его покрывала и меховой плащ. Потом я залез в его сумку и нашел там жаровенку; поставленная в углу шатра, она давала тусклый свет и слабое тепло, но даже это было кстати. Шут приоткрыл глаза и болезненно поморгал, сосредотачиваясь на мне.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, садясь рядом.
– Холодно, – пожаловался он. – Так ужасно холодно…
– Сейчас будет готов чай, он тебя согреет, – пообещал я сочувственно.
– Никогда не согреюсь… – пробормотал Шут; глаза у него закрывались против его воли. Он начал дрожать, и я поплотнее закутал его в одеяла.
Пришел Илим с полной кружкой чая, и я заставил Шута пробудиться от дремоты и сесть, прислонив его спиной к своей груди. Он сумел удержать кружку сам и выпил ее до дна, но после этого без сил откинул голову мне на плечо. Я бережно уложил его и забрался под одеяла вместе с ним. Растрепавшиеся волосы защекотали мне лицо, и я чихнул и попытался их убрать, а потом обнял Шута за плечи.
– Н'т н'чв'лка… – пробормотал он.
– Что? – переспросил я.
– Нет Ночного Волка, – повторил он более разборчиво, все еще не открывая глаз. – Он был теплый…
А также лохматый и слюнявый, – добавил волк в моем сознании, но я слышал сожаление в его тоне – такое же, какое испытывал я сам. Я получше закутал Шута в одеяло с другой стороны и закрыл глаза.
Фитц, мне уже несколько надоело задавать тебе вопрос «Что, по-твоему, ты делаешь», – ворчливо сказал мне Чейд, забыв поздороваться.
С возрастом твой талант выбирать самое подходящее время для вызова совершенствуется, – огрызнулся я, зная, что он стал болезненно реагировать на упоминания своего возраста. Но он действительно вызвал меня очень невовремя: лихорадка Шута, усталость после перехода через горы и воспоминания о Ночном Волке лишали меня всякого желания объясняться со стариком. А объясняться придется, это было очевидно по его тону.
С возрастом совершенствуется твой талант делать необъяснимые глупости! – резко ответил он. – Куда тебя понесло на этот раз? И почему я узнаю об этом из письма Розмари, а не от тебя или Неттл?
Я мысленно поблагодарил Неттл за то, что она не сообщила Чейду о моем отъезде, иначе я услышал бы этот выговор много дней назад, и с тех пор выслушивал бы не единожды.
Как Неттл должна была передать Розмари, а она, в свою очередь, тебе, я еду в Белую Землю. Просто отдельно от посольства.
Эль и Эда, почему?
Потому что туда едет Шут, и я решил, что его компания будет мне приятнее.
Чейд помолчал. Когда он заговорил снова, слова звучали очень медленно, словно он старательно подбирал их.
Это как-то связано с тем, что он Белый Пророк? Он видел еще что-то, и теперь ты собираешься… изменять? Если так, я хотел бы знать…
Нет, – вздохнул я. – Это не дело Пророка и Изменяющего. Это дело Шута и Фитца, и я не собираюсь ничего менять – по крайней мере, по его пророчествам. Он говорил, что больше не видит ничего…
Тогда что у вас там за дело?
Это его и мое дело, – вспылил я. – Это не касается Шести Герцогств, это личный вопрос, и с каких это пор я обязан тебе отчитываться в подобных вещах?
Личные вопросы Видящих всегда касаются Шести Герцогств, если ты не забыл! – рявкнул Чейд в ответ. – Ты и так получил в этом больше свободы, чем любой другой из нас!
Я осекся, понимая, что он прав, хотя мне и не нравилась эта правда, и я не хотел ее принимать.
Тем не менее, – упрямо сказал я, – в данном случае я делаю то, что от меня нужно – еду в Белую Землю. Я приеду пораньше и разведаю обстановку. Это даже пойдет посольству на пользу, разве не так?
Так, так, – сказал Чейд, но мне показалось, что он думает о чем-то другом. – Мой мальчик, – произнес он вкрадчиво, почти извиняясь, – я понимаю, что многие мужчины проходят через подобный этап, хотя в твоем случае это для меня неожиданность. Но личные вопросы такого характера не обязательно решать, уезжая за тридевять земель. Тем более, как я слышал, Белая Земля – не самое подходящее для этого место…
О чем ты? – перебил его я, чувствуя неприятный холодок.
О том, что, возможно, у вас с Молли возникли проблемы, и это вместе с радостью от встречи с давним другом могло вскружить тебе голову, пробудив новые наклонности, но уезжать так далеко…
Я чувствовал себя так, словно меня облили ведром помоев. Ярость поднялась мне к горлу, и если бы я говорил вслух, то не смог бы произнести ни слова. Но мысли звучали четко, хотя и сумбурно:
Я никогда… как ты смеешь! Даже не думай… не думал… Шут никогда бы не предложил! Не стал…
Фитц, Фитц, – успокаивающим тоном сказал Чейд, – я не осуждаю тебя. Я просто хочу дать совет, как старший друг, видавший и не такое…
Я сумел наконец совладать с собой и своими мыслями.
Я не нуждаюсь в твоих советах, – отчеканил я, стараясь вложить в слова весь свой гнев. – То, что ты думаешь, не имеет ничего общего с истиной. Мы с Шутом не любовники, никогда ими не были и не собирались.
Правда? – протянул Чейд. – А по его поведению можно было предположить…
Тебе надо меньше общаться с придворными сплетниками! – заорал я. – Шут мой друг, всегда был и будет самым близким другом, который у меня есть, и незачем поливать его грязью! – с этими словами я разорвал связь и поднял самые надежные стены Скилла, какие мог.
– Фитц? – услышал я слабый голос Шута. – Что с тобой?
Я обнаружил, что тяжело дышу, словно после бега, и мое сердце колотится о ребра. Ладонь Шута лежала у меня на груди, и он должен был это почувствовать.
Потом я представил, что подумал бы Чейд и другие, увидев нас сейчас – Шут в кольце моих рук, его голова у меня на плече – и почувствовал, как мои щеки начинают гореть. Мне захотелось отодвинуться, словно нас действительно могли увидеть, но я не стал. Шуту было нужно согреться; и, в конце концов, я не в первый раз обнимал его так, когда это было ему необходимо. Это был дружеский жест, не более того, кто бы там что себе не воображал.
– Все в порядке, – ответил я тихо. – Я поругался с Чейдом.
– А, – сказал он со смешком и затих. Но сколько я не пытался заснуть, у меня не получалось. Я лежал в темноте, слушая его учащенное лихорадкой дыхание и всхрапывание Илима, и пытался не думать о том, что наговорил мне Чейд, но у меня не получалось. Это действительно выглядело так? Кто еще мог предположить подобное? Мало кто знал, что я уехал вместе с Шутом: Чейд, Кетриккен, Дьютифул. Молли и Неттл. Розмари. Кто из них еще мог неправильно понять мои поступки? Не Кетриккен – она знала меня и Шута хорошо, в чем-то лучше, чем все остальные. И она понимала, что такое верность и близость, и знала, что я никогда не предам Молли подобным образом – ни с женщиной, ни с мужчиной. Дьютифул… Он мог предположить многое, но, думаю, возникни у него подобные подозрения, он первым спросил бы меня. Он был прям и честен – качества, необычные для короля, но крайне полезные при правильном применении. Розмари и Чейд – вот эти двое могли придумать что угодно. Годы работы в тени искажали души, и хотя я любил Чейда, но знал, что он может увидеть предательство и грязь даже там, где их не было. А Розмари была достойной ученицей его и полного интриг двора.
Неттл вряд ли подумала бы что-то подобное, иначе она не расспрашивала бы меня день за днем о Шуте с искренним интересом. Первое же подозрение заставило бы ее рассердиться и прийти ко мне с расспросами совсем другого толка. А Молли? Что думала об этом Молли? В ее письме не было никаких подозрений, но тогда я еще не уехал в Белую Землю. Что, если… но нет, мне не следовало так думать о ней. Она знала, что я люблю ее – никогда не переставал любить. Она поймет.
Мне почти удалось успокоить себя. И тем не менее, я пролежал без сна до утра, раз за разом перебирая одни и те же мысли.
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели: origami и Кларисса
Бета-читатели: Helga и origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.
Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог
ГЛАВА 12. ГОРЫ
Чейд мрачно спросил:
— Ты собираешься поговорить с Шутом?
— Да, — настороженно ответил я.
— И вновь будешь спать в его шатре?
Я не стал спрашивать, как ему удалось узнать, что прошлую ночь я провел в шатре Шута.
— Может быть, — холодно ответил я, — еще не решил. Если наш разговор затянется и он меня попросит, я останусь в его шатре.
— Знаешь, со стороны это выглядит странно. И не надо бросать на меня мрачные взгляды, показывая, что это меня не касается.
читать дальшеСледующий день ничуть не отличался от предыдущего: такой же строй, и такое же неуютное молчание, и жгучие взгляды Илима, время от времени долетавшие до меня. Но на этот раз до самого вечера не было никаких поводов прервать поездку. То, что после полудня дорога пошла в гору и стало холодать, ничуть не улучшало ситуацию.
Уже в сумерках разбив лагерь и поужинав, мы легли спать, едва обменявшись несколькими фразами. Кофетри снова спала посередине; мне было тепло под купленными в деревне одеялами, но я все равно придвинулся поближе, когда укладывался.
Во сне ко мне пришла Неттл и потребовала обещанного рассказа. Я попытался увильнуть, но она заявила, что и так пропустила целую ночь. Так что мне пришлось собраться с мыслями. Я начал издалека – с тех дней, когда Шут был еще королевским шутом, мальчиком с белым лицом и надтреснутым голосом, свидетелем всего, что происходило при дворе короля Шрюда. Я рассказал про его непонятное пророчество «салоприпас псаспас», про то, как оно сбылось в Бернсе, и Неттл завороженно слушала. А потом она чуть нахмурила брови, и от ее комнаты остались только кресла, в которых мы сидели, а вокруг было темное звездное небо, и под нами – холодное море и стены Бернса, на которых вспыхивали огни. Потом огни превратились в ожерелье на шее леди Глэдис, какой ее знала Неттл – зрелой степенной женщины. Я улыбнулся.
– Тогда она выглядела несколько иначе, – сказал я. Неттл кивнула, и видение пропало. Она выглядела сосредоточенной и немного недовольной.
– У меня не получается! – сказала она наконец.
– Что не получается? – переспросил я.
– Представить Шута. Я пытаюсь, но выходит плохо. Вот, посмотри, – она показала мне ту часть своего-моего сна, которую раньше скрывала. Бледная размытая фигурка в черно-белом костюме. Ее черты и контуры дрожали и временами менялись. – Хоть чуть-чуть похоже? – спросила Неттл.
– Только немного, – осторожно ответил я. – А почему одни детали кажутся более… настоящими, чем другие?
– Потому что я собрала его из кусочков, – ответила Неттл, все еще хмурясь. – Так проще, чем придумывать все самой. Костюм, например, носит один из шутов герцога Фарроу. Откуда взялось остальное, я вряд ли смогу сказать, но я где-то видела… А что непохоже?
– Глаза, – сразу же ответил я. – Они не белые. Тогда они были бледно-голубыми.
Глаза образа Шута сменили цвет.
– Нет, не настолько яркие. Едва-едва заметно, так что все думали, что они и правда белые…
Я показал ей Шута, которого помнил, но когда увидел представившийся образ, с удивлением обнаружил, что в нем очень много от лорда Голдена, и от Шута, каким он стал сейчас; хотя кожа была белой, а глаза светлыми, но черты размывались и менялись от мальчишеских до взрослых. Я попытался объяснить Неттл, что не так на этот раз, и мы настолько увлеклись составлением портрета белого Шута, что провозились до зари, и я проснулся с большим трудом. Утро началось в том же молчании, но едва мы тронулись в путь, Кофетри начала говорить. Сперва она обратилась ко мне: она спрашивала о празднике в Нордфорте и сетовала, что не попала на него. Подчиняясь ее расспросам, я обнаружил, что во всех подробностях описываю события, гостей и даже наряды, и чуть ли не пытаюсь напеть новые баллады, исполнявшиеся менестрелями. Затем она принялась расспрашивать Илима о белоземских обычаях и праздниках. Кое-что ей, видимо, было известно, но теперь она хотела услышать подробности. Илим отвечал поначалу так же неохотно, как и я, но со временем втянулся в рассказ.
В какой-то момент Кофетри, сравнивая что-то из рассказанного Илимом с обычаями Шести Герцогств, обратилась ко мне; Илим ответил на мое замечание, я поправил его, и только через некоторое время обнаружил, что мы с ним спорим, бурно, но без вражды, как могут спорить, например, два охотника о лучшей породе гончих – только чтобы скоротать время в пути, а Кофетри молчит, чуть придерживая Топаза, чтобы не загораживать нам друг друга. Я поймал промелькнувшее на ее лице довольное выражение и понял, что Шут устроил это нарочно. И ему удалось добиться желаемого – лед между мной и белоземцем был расколот.
Вечером Кофетри установила в шатре жаровенку, тускло освещавшую его и дававшую достаточно тепла, чтобы прогреть воздух внутри, и достала лютню. Я поразился искусству Шута изменять голос: Кофетри пела иначе, чем он сам – выше, звонче, и с необычными переливами. Но долгое общение с менестрелями – со Старлинг, а потом с Недом – позволяло мне понять, что ее голоса хватало на негромкое пение у костра, однако она не выдержала бы исполнения в большом зале или перед толпой. И она делала частые перерывы между песнями, продолжая что-то негромко наигрывать молча.
Когда она отложила наконец лютню и принялась разворачивать свою постель, я поймал во взгляде Илима мечтательное выражение, которое отчего-то мне не понравилось. Неприязнь, успевшая рассеяться за день, вернулась ко мне снова; но мне не хотелось нарушать установившееся перемирие, и я постарался ее прогнать, хотя не был уверен, что мне вполне это удалось.
Тем не менее, назавтра пряный кофе был приготовлен на троих, и ничто не омрачало этот и следующие дни путешествия – даже погода держалась ясной, хотя Илим то и дело тревожно оглядывал небо, ожидая признаков бури, которыми славился этот перевал зимой. Он торопил нас, говоря, что тучи могут нагнать нас в любой момент, и тогда мы поймем, почему перевал считают опасным.
Я действительно не понимал поначалу, почему эта извилистая и неширокая, но все же достаточно удобная дорога не используется постоянно, и зачем нам тракт через Горное Королевство. Но потом мы въехали в лабиринт скал, и я посочувствовал торговцам, которые возили товар через горы, пусть даже они ходили другой, более удобной дорогой. Мы ехали практически налегке, не считая двух тяжелых, но небольших сундуков Кофетри, погруженных на Огонька; и все равно нам приходилось трудно на узких тропинках, где с одной стороны над нами нависала ледяная скала, а с другой зияла пропасть. Я не представлял, как здесь пойдет посольство, и поделился тревогами со спутниками.
– Правее – идти легче, но дольше. С ними люди Белой Земли, – сказал он убежденно. – Они проведут.
Если они были такими же проводниками, как он сам, то я действительно тревожился напрасно. Он находил безопасную дорогу на пластах снега, покрытого коркой наста и скрывавшего провалы, и прокладывал путь среди ледяных осколков так, что лошади ни разу не оступались. Однажды я потерял равновесие на тропинке, змеившейся вдоль обрыва, и тогда он обошел меня по самому краю, толкнув к скале.
Шут держался на удивление хорошо, хотя временами я видел мелькающий в его глазах страх – не перед пропастями и бурями, а перед холодом и льдом. Я знал, что так будет, и все же это не могло не огорчать меня. И в первый же день, когда мы вошли в снежную зону, я знал, что последует ночью. Поэтому вечером я предупредил Неттл, что сегодня сказки не будет. Мы закончили образ Шута на вторую ночь, и я уже долго описывал ей дни правления Шрюда; я обнаружил, что это хорошая возможность не только рассказать ей о моем друге и о том, почему наша дружба была для меня такой особенной, но и объяснить, почему я был вынужден оставить ее мать и ее саму. Конечно, Неттл знала о грозившей нам всем опасности, но лишь понаслышке, и я не представлял, насколько она понимала ее силу. Поэтому я рассказывал подробно, вспоминая детали, которые, как мне казалось, память давно должна была стереть. Но сегодня ей придется обойтись без моих историй.
Первый же слабый вскрик Шута разбудил меня, и я поднялся на ноги прежде, чем вспомнил, что теперь идти никуда не надо. Я наклонился над ним, положил руку на плечо: он успел сбросить с себя часть одеял и на моих глазах раскинул руки в стороны, задев сжатым кулаком Илима. Тот проснулся.
– Нет, пожалуйста, нет! – хрипло пробормотал Шут. Илим подскочил и рванул меня за плечо, оттаскивая от него.
– Что ты творишь? – прошипел он сквозь зубы. – Что ты с ней делаешь?
Шут застонал, а потом закричал уже по-настоящему – такие крики будили меня за две стены от него. Я вывернулся из рук Илима.
– Пытаюсь помочь, идиот! – рявкнул я, снова опускаясь на колени рядом с Шутом. Я потряс его за плечо и проговорил, как обычно:
– Проснись. Я здесь, все в порядке. Проснись…
Он открыл глаза, посмотрел на меня, а потом за мое плечо, и метнулся прочь. Я выругался про себя. Пока мы жили в доме, Шут перестал принимать меня за палача сразу по пробуждении; но сейчас он увидел перед собой не одну, а две темные фигуры, и сжался, отшатываясь от моей руки. Илим шагнул вперед:
– Нара Кофетри…
Шут испуганно ахнул и попытался закрыть лицо руками, двигаясь неловко, словно они были связаны. Я понял, что он еще не вырвался до конца из пут кошмара. А Илим не улучшал ситуацию, пытаясь дотронуться до него. Я отпихнул белоземца с такой силой, что он бухнулся наземь, едва не повалив шатер. Не обращая на него внимания, я быстро сказал:
– Это я, Фитц. Все в порядке.
Его глаза влажно заблестели в темноте, когда он поднял голову, пытаясь разглядеть меня. Я осторожно, чтобы не вспугнуть, протянул к нему руку. Рядом возился Илим, бормоча что-то на своем языке; Шут тревожно покосился на него, а потом торопливо сдернул перчатку с левой руки и провел пальцами по моему лицу, сверху вниз. И успокоенно подался навстречу, прячась в моих объятиях – как всегда.
Я знал, что этот момент его слабости продлится недолго и что через минуту он придет в себя окончательно и оттолкнет меня. Но пока что, обнимая его, я сам ощущал покой и радость, эхо того чувства, которое пронизывало меня, когда Шут открыл глаза, возвращаясь к жизни.
С ним все в порядке? – тревожно спросила Неттл у меня в голове.
Что ты здесь делаешь? – я вздрогнул от неожиданности. Я даже не почувствовал ее вызова.
Я хотела посмотреть на него. Я не знала, что ты не спишь, – сказала она извиняющимся тоном.
Посмотреть? Каким образом, если я должен был спать? – я сердился на нее: она не имела права так врываться в мою голову.
Как раньше. Я же чувствую его присутствие, когда он рядом. Что с ним?
В этот момент Шут заворочался в моих руках, отодвигаясь. Я отпустил его, услышал глухое «спасибо» и шорох одеял, в которые он заворачивался. Потом он добавил:
– Ложитесь спать, нарад Илим. Это был просто кошмар. Я предупреждала вас…
Я представил, как Шут кричал бы ночью, если бы меня здесь не было. И его бы будил Илим? Или просто ждал бы, пока крики утихнут?
Что с ним случилось? – настойчиво повторила Неттл.
Ему приснился кошмар. Это с ним бывает. Я расскажу тебе потом, хорошо? – нетерпеливо сказал я.
Ладно, – слегка надулась она и исчезла, не попрощавшись. Я улегся, повернувшись спиной к Кофетри и Илиму, но еще долго не мог заснуть.
Неттл пришлось обходиться без моих рассказов еще несколько дней: нас настигли бури. Если раньше дорога казалась мне трудной, то теперь я не мог поверить, что она вообще проходима. Мы шли вслепую, связанные веревкой, шаг в шаг ступая за Илимом и его конем Виаром, и я то и дело обращался к Уиту, успокаивая лошадей. Дважды вьюга не позволила нам установить шатер, и мы ночевали под скалой, набросив одеяла и шатер на себя и лошадей и согреваясь только собственным теплом, а утром с трудом откапывались из-под занесшего нас снега. Даже когда у нас получалось расставить шатер, в нем было холодно, и я просыпался с озябшими руками и носом. Тем не менее, мы продолжали по вечерам уроки белоземского, которые начали еще на более удобном участке пути – я не хотел оказаться в чужой стране немым и глухим.
Кошмары снились Шуту каждую ночь, и разбудить его становилось все труднее, а проснувшись, он не сразу понимал, где находится, и подолгу дрожал от холода и воспоминаний. Мне было больно видеть его таким, и я мечтал о конце перехода, который, казалось, не наступит никогда. Я не понимал, зачем он решился на это путешествие, если старые страх и боль до сих пор были настолько живы в нем.
Наконец Илим сказал, что мы уже перевалили горы и спускаемся вниз. Я не заметил этого: скалы и белая снежная пелена сливались для меня в однообразную картину. Но через день действительно стало немного теплее, и мы вышли из скального лабиринта на относительно легкую дорогу. Я вздохнул с облегчением, но, как оказалось, рано.
Разбудив ночью Шута от кошмара, я, сам будучи сонным, не сразу понял, что не так. Я провел ладонью по его волосам и спине, успокаивая дрожь. А потом торопливо отстранил его и положил руку на лоб. Да, верно: его кожа была теплой, как у обычного человека. У него начиналась лихорадка.
Я посмотрел на Илима, напряженно сидевшего на корточках напротив, и коротко сказал:
– Разведи костер и согрей воду.
– Что с ней? – спросил он. – Лихорадка?
– Да, – ответил я с удивлением.
– Она предупреждала, что так может быть. И показала мне чай, который нужно заварить. – Илим дотянулся до сумки, в которой Шут хранил кофе, специи и другие свои припасы. Я почувствовав укол неприятного чувства: мне Шут ничего не говорил о специальном чае, и к тому же этот белоземец так спокойно, по-хозяйски рылся в его вещах… Достав мешочек, Илим вышел из шатра, сказав:
– Я заварю чай, а ты пока закутай ее. Во время лихорадки она мерзнет.
Как будто я не знал!
Шут застонал мне в плечо, и я понял, что слишком сильно сжимаю его. Я осторожно уложил его на свою постель, поверх одеял, и накинул сверху все его покрывала и меховой плащ. Потом я залез в его сумку и нашел там жаровенку; поставленная в углу шатра, она давала тусклый свет и слабое тепло, но даже это было кстати. Шут приоткрыл глаза и болезненно поморгал, сосредотачиваясь на мне.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, садясь рядом.
– Холодно, – пожаловался он. – Так ужасно холодно…
– Сейчас будет готов чай, он тебя согреет, – пообещал я сочувственно.
– Никогда не согреюсь… – пробормотал Шут; глаза у него закрывались против его воли. Он начал дрожать, и я поплотнее закутал его в одеяла.
Пришел Илим с полной кружкой чая, и я заставил Шута пробудиться от дремоты и сесть, прислонив его спиной к своей груди. Он сумел удержать кружку сам и выпил ее до дна, но после этого без сил откинул голову мне на плечо. Я бережно уложил его и забрался под одеяла вместе с ним. Растрепавшиеся волосы защекотали мне лицо, и я чихнул и попытался их убрать, а потом обнял Шута за плечи.
– Н'т н'чв'лка… – пробормотал он.
– Что? – переспросил я.
– Нет Ночного Волка, – повторил он более разборчиво, все еще не открывая глаз. – Он был теплый…
А также лохматый и слюнявый, – добавил волк в моем сознании, но я слышал сожаление в его тоне – такое же, какое испытывал я сам. Я получше закутал Шута в одеяло с другой стороны и закрыл глаза.
Фитц, мне уже несколько надоело задавать тебе вопрос «Что, по-твоему, ты делаешь», – ворчливо сказал мне Чейд, забыв поздороваться.
С возрастом твой талант выбирать самое подходящее время для вызова совершенствуется, – огрызнулся я, зная, что он стал болезненно реагировать на упоминания своего возраста. Но он действительно вызвал меня очень невовремя: лихорадка Шута, усталость после перехода через горы и воспоминания о Ночном Волке лишали меня всякого желания объясняться со стариком. А объясняться придется, это было очевидно по его тону.
С возрастом совершенствуется твой талант делать необъяснимые глупости! – резко ответил он. – Куда тебя понесло на этот раз? И почему я узнаю об этом из письма Розмари, а не от тебя или Неттл?
Я мысленно поблагодарил Неттл за то, что она не сообщила Чейду о моем отъезде, иначе я услышал бы этот выговор много дней назад, и с тех пор выслушивал бы не единожды.
Как Неттл должна была передать Розмари, а она, в свою очередь, тебе, я еду в Белую Землю. Просто отдельно от посольства.
Эль и Эда, почему?
Потому что туда едет Шут, и я решил, что его компания будет мне приятнее.
Чейд помолчал. Когда он заговорил снова, слова звучали очень медленно, словно он старательно подбирал их.
Это как-то связано с тем, что он Белый Пророк? Он видел еще что-то, и теперь ты собираешься… изменять? Если так, я хотел бы знать…
Нет, – вздохнул я. – Это не дело Пророка и Изменяющего. Это дело Шута и Фитца, и я не собираюсь ничего менять – по крайней мере, по его пророчествам. Он говорил, что больше не видит ничего…
Тогда что у вас там за дело?
Это его и мое дело, – вспылил я. – Это не касается Шести Герцогств, это личный вопрос, и с каких это пор я обязан тебе отчитываться в подобных вещах?
Личные вопросы Видящих всегда касаются Шести Герцогств, если ты не забыл! – рявкнул Чейд в ответ. – Ты и так получил в этом больше свободы, чем любой другой из нас!
Я осекся, понимая, что он прав, хотя мне и не нравилась эта правда, и я не хотел ее принимать.
Тем не менее, – упрямо сказал я, – в данном случае я делаю то, что от меня нужно – еду в Белую Землю. Я приеду пораньше и разведаю обстановку. Это даже пойдет посольству на пользу, разве не так?
Так, так, – сказал Чейд, но мне показалось, что он думает о чем-то другом. – Мой мальчик, – произнес он вкрадчиво, почти извиняясь, – я понимаю, что многие мужчины проходят через подобный этап, хотя в твоем случае это для меня неожиданность. Но личные вопросы такого характера не обязательно решать, уезжая за тридевять земель. Тем более, как я слышал, Белая Земля – не самое подходящее для этого место…
О чем ты? – перебил его я, чувствуя неприятный холодок.
О том, что, возможно, у вас с Молли возникли проблемы, и это вместе с радостью от встречи с давним другом могло вскружить тебе голову, пробудив новые наклонности, но уезжать так далеко…
Я чувствовал себя так, словно меня облили ведром помоев. Ярость поднялась мне к горлу, и если бы я говорил вслух, то не смог бы произнести ни слова. Но мысли звучали четко, хотя и сумбурно:
Я никогда… как ты смеешь! Даже не думай… не думал… Шут никогда бы не предложил! Не стал…
Фитц, Фитц, – успокаивающим тоном сказал Чейд, – я не осуждаю тебя. Я просто хочу дать совет, как старший друг, видавший и не такое…
Я сумел наконец совладать с собой и своими мыслями.
Я не нуждаюсь в твоих советах, – отчеканил я, стараясь вложить в слова весь свой гнев. – То, что ты думаешь, не имеет ничего общего с истиной. Мы с Шутом не любовники, никогда ими не были и не собирались.
Правда? – протянул Чейд. – А по его поведению можно было предположить…
Тебе надо меньше общаться с придворными сплетниками! – заорал я. – Шут мой друг, всегда был и будет самым близким другом, который у меня есть, и незачем поливать его грязью! – с этими словами я разорвал связь и поднял самые надежные стены Скилла, какие мог.
– Фитц? – услышал я слабый голос Шута. – Что с тобой?
Я обнаружил, что тяжело дышу, словно после бега, и мое сердце колотится о ребра. Ладонь Шута лежала у меня на груди, и он должен был это почувствовать.
Потом я представил, что подумал бы Чейд и другие, увидев нас сейчас – Шут в кольце моих рук, его голова у меня на плече – и почувствовал, как мои щеки начинают гореть. Мне захотелось отодвинуться, словно нас действительно могли увидеть, но я не стал. Шуту было нужно согреться; и, в конце концов, я не в первый раз обнимал его так, когда это было ему необходимо. Это был дружеский жест, не более того, кто бы там что себе не воображал.
– Все в порядке, – ответил я тихо. – Я поругался с Чейдом.
– А, – сказал он со смешком и затих. Но сколько я не пытался заснуть, у меня не получалось. Я лежал в темноте, слушая его учащенное лихорадкой дыхание и всхрапывание Илима, и пытался не думать о том, что наговорил мне Чейд, но у меня не получалось. Это действительно выглядело так? Кто еще мог предположить подобное? Мало кто знал, что я уехал вместе с Шутом: Чейд, Кетриккен, Дьютифул. Молли и Неттл. Розмари. Кто из них еще мог неправильно понять мои поступки? Не Кетриккен – она знала меня и Шута хорошо, в чем-то лучше, чем все остальные. И она понимала, что такое верность и близость, и знала, что я никогда не предам Молли подобным образом – ни с женщиной, ни с мужчиной. Дьютифул… Он мог предположить многое, но, думаю, возникни у него подобные подозрения, он первым спросил бы меня. Он был прям и честен – качества, необычные для короля, но крайне полезные при правильном применении. Розмари и Чейд – вот эти двое могли придумать что угодно. Годы работы в тени искажали души, и хотя я любил Чейда, но знал, что он может увидеть предательство и грязь даже там, где их не было. А Розмари была достойной ученицей его и полного интриг двора.
Неттл вряд ли подумала бы что-то подобное, иначе она не расспрашивала бы меня день за днем о Шуте с искренним интересом. Первое же подозрение заставило бы ее рассердиться и прийти ко мне с расспросами совсем другого толка. А Молли? Что думала об этом Молли? В ее письме не было никаких подозрений, но тогда я еще не уехал в Белую Землю. Что, если… но нет, мне не следовало так думать о ней. Она знала, что я люблю ее – никогда не переставал любить. Она поймет.
Мне почти удалось успокоить себя. И тем не менее, я пролежал без сна до утра, раз за разом перебирая одни и те же мысли.
@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца
-
-
10.12.2008 в 01:33-
-
10.12.2008 в 02:47Что может быть лучше - на улице снежные заносы, а я сижу в тепле и читаю, как они идут сквозь вьюгу...
Это так хорошо!
*пошла перечитывать*
Как Кофетри ловко заставила Фитца и Илима найти хоть какой-то общий язык!
А Илим - что за тип. Вот не нравится он мне! И все тут.
А Фитц снова о своем... Автор, вам с ним будет нелегко - он упертый, собака!
-
-
10.12.2008 в 17:06-
-
10.12.2008 в 19:04и побольше, побольше-
-
11.12.2008 в 23:36А на драблы рейтинговые можно расчитывать?
-
-
14.12.2008 в 22:55-
-
15.12.2008 в 06:49это не передать словами, как хорошо....
-
-
31.12.2008 в 15:47netttle Спасибо Вам большое за отзыв. Фитц ужасен, он никак не понимает очевидного - а за семь лет еще и закоснел в умении это очевидное не замечать.
Илим личность загадочная
Maksine Спасибо за отзыв! Я рада, что Вам нравится.
Sei Сегодня вышла новая глава - и это ровно середина фика. Скоро мы прибудем в Белую Землю
Травница Аль Я его точно допишу, просто периодически у меня возникают паузы в выкладывании.
Рейтинговые драбблы будут только после того, как я выложу весь текст полностью
Глинтвейн Ох, Вы читаете мои мысли: как с ними сложно! Неттл, Чейд... а ведь есть еще Кетриккен, Молли с детьми, Дьютифул с Эйлианной... У Фитца большая семья, и все они - сложные, сильные и важные для него люди, и каждый играет роль в его жизни.
imma Спасибо
-
-
18.03.2009 в 21:36"Отчего-то"
– Что ты творишь? – прошипел он сквозь зубы. – Что ты с ней делаешь?
Ой, ну что за мысли
О том, что, возможно, у вас с Молли возникли проблемы, и это вместе с радостью от встречи с давним другом могло вскружить тебе голову, пробудив новые наклонности, но уезжать так далеко…
А Чейд наглеет немного...
Фитц, Фитц, – успокаивающим тоном сказал Чейд, – я не осуждаю тебя. Я просто хочу дать совет, как старший друг, видавший и не такое…
А, ну тогда позволительно
Мы с Шутом не любовники, никогда ими не были и не собирались.
Ладно, ладно, верим ^^ И нечего так кипятиться...
Шуту было нужно согреться; и, в конце концов, я не в первый раз обнимал его так, когда это было ему необходимо. Это был дружеский жест, не более того, кто бы там что себе не воображал.
Вот именно >_<
А то пристают тут всякие извращенцы с непонятными намеками
Розмари и Чейд – вот эти двое могли придумать что угодно.Розмари и Чейд – вот эти двое могли придумать что угодно
*торжествующе* Так значит, они все-таки слэшеры!!
Чудесно, шедеврально, у меня уже просто нет слов.