06.04.2010 в 20:18

Пишет  Цитрина:

Попиарь свой фандом!
В рамках рекламной кампании весеннего Слэшкона-2010 вы можете привлечь внимание общественности к вашему любимому фандому, предоставив картинку для баннера. Картинка очень желательна горизонтальная, в идеале - 2:1
Сам баннер будет выглядеть примерно так:

Как известно, грядущий Слэшкон посвящен фантастике, но на баннер принимаются любые фандомы (креатив с вашей стороны приветствуется: а что если ваши любимые персонажи оказались бы в космосе?..)
Оставляйте картинки в комментариях к этой записи.
Распространение информации приветствуется.

@темы: на правах рекламы

---

Шут и Убийца, глава 18

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 18. МЫШЕЛОВКА

Пьеса была истинно джамелийская, в ней повествовалось о священниках, аристократах и интригах, а в конце появилось двуликое божество, чтобы навести порядок и восстановить справедливость. Пьеса скорее сбила меня с толку, чем развлекла. Я никак не мог привыкнуть к актерам, игравшим разные роли. У куклы нет собственной истории, она лишь изображает судьбу отдельного человека.

До вечернего приветственного пира мне едва удалось увидеться с Неттл: посольство было слишком занято обустройством на новом месте и выбором нарядов, и ей пришлось принять участие в этой суете, хотя она была ей не по вкусу. Меня тоже затянуло в этот водоворот. В обозе прибыла моя одежда, и Неттл выбирала мне камзол на вечер так же старательно, как отмахивалась от предложений спутниц по выбору одежды для нее. Не обращая внимания на новую волну джамелийской моды, распространяющуюся среди баккских женщин, Неттл переняла стиль Кетриккен, простой и элегантный, и ей он шел так же, как королеве, подчеркивая характер. После первых столкновений эти две своенравные и решительные женщины нашли немало общего, и даже разница в возрасте и положении не мешала их дружбе.
Ее платье, как и выбранный ею для меня камзол, были синими, и сверху полагались пурпурные плащи, отделанные белым мехом – знак того, что мы оба по-прежнему служим королеве-матери, я – как ее стражник, хоть и ушедший в отставку, Неттл – как фрейлина. Не знаю, насколько белоземцы осведомлены о таких тонкостях, но знакомые цвета согрели меня больше, чем теплая ткань и мех. Сейчас, когда Неттл была рядом и вокруг звучала родная речь, я ощущал тоску по дому едва ли не острее, чем до их приезда. Мне казалось, что я слишком стар для придворных интриг и далеких стран; мне хотелось только тепла домашнего очага и близости родной души.
«Прекрати скулить», – твердо сказал я себе, как только понял, что начинаю погружаться в жалость и самобичевание. Одновременно с этим Неттл вдруг поморщилась, словно от головной боли, и принялась рьяно рыться в шкатулке. Не найдя там то, чего искала, она поинтересовалась у служанки, куда делись все булавки, а когда та ответила, что не знает, сердито нахмурилась и отправила ее к леди Вайолет с просьбой одолжить несколько штук. Как только за служанкой закрылась дверь, Неттл обернулась ко мне:
– Ты чувствуешь? – спросила она болезненным тоном, потирая виски.
– Что? – переспросил я удивленно.
– Скилл! – воскликнула она и страдальчески покачала головой. – Он везде. Это похоже на музыку Олуха, когда он болен, только в десять раз сильнее и хуже. Никакой мелодии, только шум. Мне кажется, я вот-вот оглохну. Моих щитов едва-едва хватает, чтобы отгородиться от нее… ты не можешь ее не чувствовать!
Я мог только пожать плечами. Отрава была настолько сильна, что я ничего не замечал, о чем я и сказал Неттл.
– Мне кажется, ее невозможно не слышать! – жалобно сказала она и собиралась добавить что-то еще, но тут вернулась служанка, и наш разговор пришлось прекратить. Однако теперь я чувствовал беспокойство, нараставшее с каждой минутой. Я не знал, что порождало волну Скилла, но был уверен, что это опасно. Неттл едва сдерживала его напор – значит, мощь была чудовищной и, судя по описанию, нездоровой или просто злой. Я как никогда жаждал, чтобы моя магия вернулась ко мне, и я смог сам оценить опасность, или хотя бы получить возможность обсудить все с Неттл подробно – но светские обязанности требовали нашего присутствия на пиру.
Вместе с Неттл я дошел до пиршественного зала, возле которого нас ждал Илим. Я мог бы догадаться, что ему будет поручено объяснить нам правила местного этикета – он знал язык Шести Герцогств лучше всех придворных и занимал высокое положение при дворе. Однако его появление не улучшило моего настроения, особенно после сообщения Неттл. Я неохотно оставил ее вместе с женщинами, которые должны были входить в зал отдельно, и присоединился к группе мужчин. Спустя некоторое время Илим пригласил нас в зал.
Я занял свое обычное место за столом воинов, но теперь ко мне присоединились капитан стражи гостей из Шести Герцогств и его помощник. Остальных стражников рассадили за столами ниже по залу, в соответствии с их статусом. Аристократам предложили места за столом Илима, как почетным гостям, а лорд Лалвик оказался почти рядом с королевским троном. Загудели рога, и вошла королевская чета.
Для меня ритуал их появления в зале был уже привычным, но мои земляки наблюдали с плохо скрываемым любопытством. Внесли первые блюда, и я вытянул шею, пытаясь разглядеть, куда посадили Неттл и подали ли ей пресную еду, как я просил. Но разглядеть ее мне не удалось; более того, я не увидел Кофетри на ее обычном месте, и моя тревога усилилась.
После первой перемены блюд лорд Лалвик уже обменивался с Арттаром вежливыми репликами, да и остальные гости из Шести Герцогств осторожно заводили беседы со своими соседями по столу. Я поддерживал разговор капитана стражи с белоземскими воинами, но без особого интереса. Впервые мне хотелось пересесть за женский стол. Однако для этого было еще рано – хотя никаких строгих правил не существовало, но негласные правила требовали оставаться за мужским столом хотя бы до тех пор, пока не опустеют первые кувшины. Никогда у меня не было ощущения, что воины пьют настолько медленно.
Но даже когда кувшины опустели, мне не удалось исполнить свое намерение: заиграла музыка, и актеры Маркед засуетились вокруг своей кукольной сцены. Пока кукольники готовились, менестрели Белой земли и Шести Герцогств скрашивали ожидание песнями на обоих языках. Советник Плонад объявил, что по традициям их земли король Арттар намеревается порадовать гостей представлением.
Я ожидал снова увидеть «Драконов Верити». Однако кукольный шут, открывавший представление, объявил, что по такому особому случаю будет показан новый спектакль, по сказанию Белой Земли «О воине Рагхаре». Белоземцы оживленно зашумели: сказание было популярным, и даже я слышал его фрагменты. Однако оно было в то же время и невыносимо длинным, поэтому обычно исполнялись только куски. Говорили, что белоземские менестрели доказывают свою выносливость, пытаясь спеть его с начала до конца, и срывают голоса и сбивают в кровь пальцы. Воины за моим столом принялись переговариваться, гадая, какие именно из многочисленных подвигов Рагхара, считавшегося образцом мужественности, выбрали чужеземные актеры для своего спектакля. Я обвел взглядом зал: везде обсуждали, видимо, то же самое. Но мое внимание привлекло то, что король Арттар выглядел странно напряженным, и его смех звучал искусственно. Однако причиной этому мог быть излишек вина.
Театральный менестрель, взобравшись на свое высокое сиденье, перебрал струны лютни, и задрожал бубен в руках Монетки. Занавес разошелся в стороны, открывая фигуру могучего воина. Белоземцы восторженно взвыли: изображение их легендарного героя и всеобщего любимца, видимо, пришлось им по душе. Рагхар выглядел очень молодо, но на его руках выступали бугристые мышцы, а выкрашенный серебряной краской доспех прикрывал широкую мощную грудь. Он взмахнул боевой секирой, и воины одобрительно загудели.
История, выбранная для спектакля, была мне незнакома: я слышал в основном эпизоды из зрелых лет Рагхара, а этот сюжет был из времен его юности. Рагхар покидал отчий дом, чтобы отправиться на поиски подвигов и славы. Он прощался с отцом, крепко его обнимая, а мать стояла позади отца, сжав руки. В ее чертах мне померещилось что-то знакомое, а когда кукла повернулась, я понял, что именно – она была крайне похожа на белоземскую королеву, но не так, как куклы из «Драконов Верити». Те воспроизводили лица людей в точности; кукла-королева была одновременно похожа и не похожа на свой предполагаемый оригинал, так что в одно мгновение сходство казалось несомненным, а в следующее пропадало вовсе.
Путь Рагхара пролегал через ледяные пустоши и горы, через заснеженные чащобы и коварные пропасти; об этом пел менестрель, и вслед за его словами менялись картины, служившие фоном спектаклю. Наконец Рагхар пришел на берег, где к скале была прикована девушка с копной рыжих кудрей. Холщовые волны раздались, и оттуда выбралось чудовище. Оно напоминало водяных змей, какими описывал их Шут; огромное безлапое тело свивалось в кольца, грозя раздавить воина, а пасть была полна острых зубов, ярко блестевших в красноватом свете факелов, словно они уже были испачканы кровью.
Мастерство кукловодов и музыкантов превратило нелепую пляску фигурок в действительно впечатляющую битву. Рагхар махал мечом явно со знанием дела. В конце концов чудовищный змей рухнул в морские волны и скрылся с глаз, а Рагхар залихватским ударом освободил девушку из оков. В зале восторженно зашумели. Занавес закрылся, но тут же раскрылся вновь.
Фон снова сменился на изображение дома Рагхара. Его отец дремал на скамье у окна. Мать Рагхара сидела над ним, ласково расчесывая волосы. В комнате появился еще один мужчина. Воины вокруг меня недовольно забормотали: им была знакома эта часть сказания, и они знали, что должно произойти нечто нехорошее. Мать Рагхара встала, оставив мужа спать, и приветствовала вошедшего как его брата Остара, великого воина. Между ними произошел короткий разговор, в котором Остар признавался женщине в своей страсти, и она отвечала ему взаимностью. На прощанье он вручил ей гребень, пропитанный ядом. После страстного поцелуя, вызвавшего в зале возмущенный ропот, женщина вернулась на прежнее место и возобновила свое занятие, но теперь она пользовалась отравленным гребнем. Остар ушел; когда кукла развернулась ко мне лицом, я увидел то же ускользающее сходство, что было в лице куклы-матери – и ужаснулся. Остар отчетливо походил на Арттара.
Сходство заметил не я один; по залу прокатилась волна ропота. Лицо Арттара было напряженным, рука стиснула кубок с такой силой, что толстое серебро смялось в его пальцах. А спектакль продолжался: Рагхар с женой вернулся домой к погребальному костру. Его мать горько рыдала над пеплом, а Остар стоял над ней, опустив голову. Рагхар разрезал себе ладонь, плеснув своей кровью на костер отца, и поселился с женой в отцовском доме. Но однажды его жена подслушала разговор его матери с Остаром, из которого поняла, что они сговорились и убили его отца. Она передала их слова Рагхару, и тот в праведном гневе ворвался к любовникам, нашел на гребне следы от яда и вступил в долгий поединок с Остаром, который считался самым славным воином своего времени.
Только когда Рагхар стоял в скорбном триумфе над телами матери и дяди, я угадал в его чертах то, что прежде не замечал за могучей фигурой и героическим статусом: гораздо меньшее, чем у других кукол, но тем не менее видимое сходство с Арлетом. Я нашел взглядом принца. Он казался невозмутимым и с легкой улыбкой обменивался замечаниями со своими соседям по столу, но его щеки покрывал лихорадочный румянец.
Арттар попытался поднести кубок к губам, обнаружил, что смял его, и вино заливает ему пальцы, и отбросил бесформенный кусок серебра. Схватив другой кубок, он наполнил его так, что вино плеснуло через край, и осушил одним глотком. Потемневшим взглядом он обвел зал и громко расхохотался. Затем, грохнув кубок об стол, потребовал музыки. После неловкой паузы загудели рога. Если в спектакле и предполагалось продолжение, ему не суждено было быть показанным; Маркед и ее люди уже это поняли и торопливо сворачивали сцену.
Музыка играла громко, но разговоры в зале шли вполголоса, и тон у них был мрачный. Многие молчали, переглядываясь, словно искали подтверждения того, что увидели – или что им показалось – в лицах кукол. Я сосредоточился на еде, не чувствуя ее вкуса: я пытался понять, что именно означало это представление. Это было обвинение, выдвинутое королю Арттару и королеве, обвинение в преступном сговоре и убийстве предыдущего правителя, Арсана. Однако обвинение было не прямым, за которым последовало бы разбирательство и суд над виновными, а намеком, который можно было понять, а можно было и пропустить. Однако этот намек поняли слишком многие, чтобы его просто так списать со счетов. Но кто выдвигал это обвинение? Очевидно, что тот, кто это делал, полагал, что Арлет отомстит за отца. Но был ли это сам Арлет, бросавший дяде вызов? Или кто-то другой призывал Арлета совершить отмщение?
Одно я мог сказать наверняка: куклы, обладавшие таким волшебным сходством с королевской семьей, были сделаны Кофетри. И, значит, она замешана в этом заговоре. Для этого Шут и приехал в Белую Землю. Следовательно, одним из заговорщиков был Илим – но был ли он пособником принца или хотел подтолкнуть его к действию? Я отметил, что нужно будет сообщить об этом Розмари, но тут же забыл – меня переполняли в равной степени злость на Шута и тревога за него. Я был рассержен, потому что он ввязался в интриги чужой ему страны, подвергая себя опасности, и скрывал это от меня все время. Но при одной мысли о том, что ему грозило, все мои страхи, погнавшие меня вслед за ним из Баккипа, вспыхнули с новой силой. Кукольный театр не был уничтожен сразу же только потому, что король не мог позволить себе терять лицо перед посольством и собственными подданными – ему следовало не замечать предложенный намек. Я не сомневался, что Маркед и ее люди воспользуются этой отсрочкой, чтобы унести ноги как можно дальше от замка и скрыться. Я надеялся, что Кофетри бежит вместе с ними. Но кто знает, насколько быстрой окажется погоня? И кто знает, не повстречаются ли они с теми странными разбойниками, которые напали на нас по дороге сюда? Я мог придумать десятки опасностей, которые им угрожали, и еще больше – если Кофетри не бежала вместе с театром. Я бы многое отдал, чтобы оказаться в это мгновение рядом с Шутом – просто знать, где он и что с ним.
Больше всего мне хотелось сейчас отправиться на его поиски, но я понимал, что этим лишь подвергну его еще большей опасности. Поэтому я сидел, потягивал кислое вино и время от времени подбрасывал реплики в вяло текущий разговор. Музыка звучала с натужным весельем, но в конце концов она вместе с вином начала действовать на настроения, и несколько пар в нижнем конце зала принялись плясать, сначала без особой охоты, но постепенно расходясь в обычном для пира веселье. Мужчины устремились к женским столам, и я решил последовать их примеру, надеясь, что общество Неттл избавит меня на время от тяжелых мыслей, которые сейчас ни к чему не вели.
Но я зря на это рассчитывал. Стоило мне сесть за стол, как я наткнулся на взгляд Розмари, которым она требовала от меня объяснений – как будто я мог их дать здесь и сейчас. Но когда я увидел Неттл, то у меня замерло сердце. Она была бледной и низко наклонялась над своей тарелкой, а приветственная улыбка выглядела совершенно вымученной.
– Что с тобой? Ты что-то съела? – спросил я тревожно, приходя в ужас от одной мысли, что она может пережить то же, что и я, из-за местной кухни. Она покачала головой, но короткий взгляд, который она бросила мне за плечо, был полон страха. Улучив момент, я оглянулся посмотреть на то, что вызвало ее страх. Там, во главе стола, в окружении своих дам сидела королева.
Я снова повернулся к Неттл. Я чувствовал, что нам нужно поговорить, но сейчас это было совершенно невозможно. В который раз я пожалел о том, что лишился Скилла. Что могло так напугать ее? Неужели спектакль произвел на нее такое сильное впечатление? Но это были лишь непроверенные обвинения. Или причина страха - не королева, а кто-то из ее дам? Я не знал и не мог получить ответ ни на один из своих вопросов немедленно. Вместо этого мне пришлось вести непринужденную беседу, наблюдая краем глаза, как моя дочь пытается проглотить хоть кусочек еды и одновременно вежливо убеждает соседок по столу, что у нее просто немного болит голова. Я был готов потребовать, чтобы она немедленно отправлялась в постель, когда она сама поднялась из-за стола. Я хотел проводить ее, надеясь улучить момент для разговора, но ее соседка, леди Вайолет, заявила, что тоже неважно себя чувствует, и пошла вместе с ней. «Позже», – успела шепнуть мне Неттл, уходя. Провожая ее взглядом, я заметил знакомую фигуру, выходящую в круг танцоров – и у меня перехватило дыхание. Кофетри была здесь, она танцевала с Илимом, и ничто не выдавало, что она знает об опасности, которой подвергается.
Очевидно, для меня этот вечер тянулся бесконечно долго. Я хотел поговорить с Неттл, узнать, что с ней. Я хотел поговорить с Шутом, выяснить, что он делает и зачем, и найти способ обеспечить его безопасность. Я хотел, в конце концов, поговорить с Розмари, чтобы понять, что известно ей о сложившейся ситуации и что она собирается предпринимать. Вместо этого я вел светский разговор и смотрел, как Кофетри танцует в кругу вместе с Илимом и смеется, словно ей не угрожает ничего серьезнее сбитых плясками ног. Я не мог заставить себя уйти, пока не ушла она: я знал, что Неттл отправилась в свою комнату, что Кофетри тоже уйдет в свои покои или же отправится в безопасное убежище.
Позднее король Арттар пересел за наш стол и спустя некоторое время увел королеву танцевать; он веселился громче, чем обычно, с каким-то мрачным упорством, и я не знал, вызвано это нанесенным оскорблением или тем, что в обвинениях была правда. Королева выглядела невозмутимой, как обычно. Танцевал и принц Арлет, и по нему тоже нельзя было сказать, каким образом его касается многозначительный кукольный спектакль. Наконец ряды танцующих стали редеть, и Кофетри вместе с Илимом направилась к выходу из зала. Я поднялся, намереваясь последовать за ней. Но едва я сделал пару шагов, как ощутил чудовищной силы волну, которая норовила сбить меня с ног и унести. Через мгновение она сгинула, оставив меня задыхаться, и только тогда я сумел понять, что это было именно то, о чем говорила Неттл – чудовищной силы Скилл, искаженный и болезненный. Шок от его удара сменила огромная радость: моя магия снова возвращалась ко мне. Пусть всего на мгновение, но она пришла – а значит, со временем она восстановится полностью.
Кто-то из воинов подтянул меня под руку и поставил на ноги: оказалось, что я упал на одно колено. Я поблагодарил его широкой улыбкой. Он только добродушно хлопнул меня по плечу: белоземцам было не в новинку такое поведение, многие из них не могли встать из-за стола к концу пира, и ему неоткуда было знать, что причина моего падения не в вине. Но когда я, пошатываясь от шока и от радости, добрел до конца зала, Кофетри и Илим уже скрылись из вида. Они могли быть либо в своих комнатах, либо – если Шут собирался бежать – где угодно. Второй вариант я проверить не мог, поэтому направился к покоям, которые они делили. Но на мой стук никто не ответил.
Я дошел до комнат Неттл, расположенных недалеко от покоев Илима, но и там мне не повезло. Служанка, открывшая мне дверь, сообщила, что у леди Неттл так сильно болела голова, что она выпила настой из трав и легла спать. Упоминание трав меня встревожило – я не знал, что именно Неттл пьет, и хотел быть уверен, что этот настой безопасен. Хотя она была благоразумнее меня и вряд ли стала бы увлекаться эльфовой корой или другими средствами с сомнительным действием, но я не мог не беспокоиться. Вероятно, такое беспокойство являлось неотъемлемой частью отцовства – или просто свойством моего характера. Однако, как бы то ни было, мне пришлось удалиться в собственную комнату и провести остаток ночи, ворочаясь с боку на бок в тщетных попытках заснуть и вместо этого перебирая пустые и тревожные мысли в попытках найти решение еще неизвестных мне проблем.

Утро не принесло облегчения. Меня разбудил паж лорда Лалвика с сообщением, что его господин желает моего общества. Наскоро умывшись и одевшись, я предстал перед Розмари, потому что, разумеется, это она хотела меня видеть, а не ее муж.
– Том Баджерлок! – приветствовала она меня. Она сидела у стола, одетая, причесанная и с искусно нанесенной косметикой, истинная леди, и потягивала пряный чай. Я сел напротив, но себе наливать не стал, хотя она подвинула мне кружку – пряности в чае были местными, а я не собирался отказываться от Скилла, только что начавшего ко мне возвращаться. Хотя с прошлого вечера я его больше не чувствовал, но был уверен, что это только вопрос времени. Розмари поняла, что я не намерен тратить время на светские любезности, и перешла к делу.
– Что тебе известно о происходящем? – требовательно спросила она, избавляясь от манер придворной дамы. Со мной она позволяла себе быть прямолинейной и жесткой, и порой я узнавал в ее интонациях интонации Чейда. Поэтому я подавил желание спросить, что именно из происходящего она имеет в виду, и просто пожал плечами.
– Ничего, что я не отметил бы в своем отчете. Принц Арлет не жалует своего дядю, однако я никогда не слышал никаких сплетен о том, что Арттар помог брату скончаться. Впрочем, теперь я их наверняка услышу.
Розмари фыркнула и потеребила бусины на браслете.
– А этот театр? Кто заказал им спектакль? У тебя есть предположения? – она цепко взглянула на меня.
– Арлет. Или кто-то еще. Может быть… – я замялся, не уверенный, что стоит сообщать ей это, но все же сказал: – Может быть, это Илим, сын советника Плонада. Он близок к принцу.
– Ага, – сказала Розмари и замолчала, явно что-то прикидывая. Потом она снова перевела взгляд на меня: – А эта женщина, его любовница? Как она может в этом участвовать?
Если до сих пор я подумывал о том, чтобы сообщить Розмари, что именно Кофетри делала кукол и, значит, непосредственно связана с заговором, то теперь я знал, что не сделаю этого. В глазах Розмари был холодный интерес, который заставит ее выяснить всю подноготную Кофетри и, возможно, попытаться ее использовать в своих целях – и этого я позволить не мог. Пусть копается в грязном белье Илима, Арлета и королевской династии Белой Земли, но Шута оставит в покое. Я намеревался сразу же после окончания нашего разговора отправиться к Кофетри и проверить, где она. Я надеялся, что то, что вчера я не застал никого в ее комнатах, означает, что она скрылась из замка, но мне необходимо было в этом убедиться.
Тем временем Розмари ждала моего ответа. Я постарался как можно безразличнее пожать плечами и сказал:
– Сомневаюсь, что она знает хоть что-то.
– Вот как, – кивнула Розмари, словно я подтвердил какое-то ее предположение. – А что именно связывает с ней тебя, Том? – как будто без особого внимания поинтересовалась она.
– Давнее знакомство, – уклончиво ответил я.
– Насколько давнее? И, главное, насколько тесное? – настойчиво и мягко уточнила она.
Меня начал раздражать этот допрос.
– Очень давнее. И достаточно тесное, чтобы я мог утверждать наверняка, что она ни в чем не замешана, – сказал я резче, чем собирался.
Розмари улыбнулась:
– Ах, вот как, арэладн.
Я скрипнул зубами. Эту деталь я упомянул в отчете вскользь, но Розмари явно успела навести свои справки. И судя по тому, как она произносила это слово, представление о способах возвращения долга у нее было вульгарное. Я встретил ее взгляд прямо.
– Я спас ей жизнь. По традициям ее родины, как и по традициям Белой Земли, это заставляет ее быть мне обязанной. Однако она знает, что я не держу за ней никаких долгов. Все остальное, что нас связывает – исключительно дружеское расположение.
Розмари кивнула, но ее улыбка стала шире и многозначительнее. Она мне не верила. Я поднялся и, не прощаясь, пошел к двери.
– Я еще не закончила с тобой, Том! – окликнула она меня.
Я не обернулся и молча вышел.
Разговор с Розмари вызвал у меня гнев, какого я давно уже не испытывал. Я очень жалел, что не могу прямо сейчас высказать Чейду все, что думаю о его выборе ученицы. Хотя, может, именно он навел ее на такие мысли? И пусть мне было все равно, что думают окружающие обо мне и Шуте, но после подобных высказываний у меня оставалось ощущение грязи. Я знал, как любят люди сплетни, особенно дурно пахнущие, но Розмари должна быть проницательнее, в конце концов, это ее работа! Знать истинную природу взаимоотношений людей необходимо для работы шпиона, иначе можно совершить серьезную ошибку. Хотя разобраться в новых людях порой сложно, но обо мне Розмари знала, казалось, достаточно, чтобы не ошибаться так сильно.
Поглощенный размышлениями, я проскочил двери комнат Неттл, но вовремя опомнился и вернулся. На мой стук открыла заспанная служанка; я запоздало вспомнил, что час еще ранний, и кроме меня и Розмари, остальные наверняка еще спят после вчерашнего бурного вечера. Но с другой стороны, так у меня была прекрасная возможность поговорить с Неттл, не отвлекаясь, поэтому я велел служанке разбудить ее.
Она вернулась из спальни раньше, чем я успел найти себе стул и сесть. На еще сонном лице с отпечатком подушки на щеке было удивление.
– Госпожи нет, – сказала она недоуменно.
– Она вышла? – переспросил я, чувствуя, как сердце обрывается в груди. Причин для тревоги пока не было, но меня охватило дурное предчувствие.
– Мне не сказалась, – покачала головой служанка. – И сапожки ее на месте стоят…
Отодвинув женщину в сторону, я вошел в спальню Неттл. Постель была смята, одеяло откинуто углом, как бывает после того, как человек встал с постели и не поправил ее за собой. Я потрогал простыни: они были холодными, но в замке все выстывало мгновенно.
– Проверь ее одежду, – приказал я. – Чего не хватает?
Служанка, уже проснувшаяся и перепуганная, бросилась к сундукам. Я снова вышел в гостиную и попытался успокоиться. Через пару минут служанка вышла ко мне, растерянно разводя руками.
– Все на месте, господин.
– Все? – рявкнул на нее я, и она сжалась. Я попытался взять себя в руки: женщина ни в чем не была виновата. – Она что, ушла в одной ночной сорочке?
– Выходит, что так, господин, – пораженно произнесла служанка и, охнув, закрыла лицо руками. Я медленно опустился на стул. Мне было необходимо сосредоточиться и подумать, что делать дальше, но все, что я мог – перебирать всевозможные варианты опасностей, которые ожидали мою дочь, от вероятных до самых фантастических.
В эту минуту меня накрыла новая волна Скилла. Музыка, которую она принесла, была такой же искаженной и жуткой, но теперь к ней добавлялись ноты одновременно тоски и торжества. Она задержалась чуть дольше, и я успел заметить, что кроме мощного Скилла, пробивавшегося в трещины в броне, построенной вокруг меня отравой, ко мне возвращается Уит – и что он тоже звучит в этой музыке, уродливо перевитый и сплавленный со Скиллом. Я ухватился за магию, пытаясь удержать ее, но она ускользнула от меня, словно насмехаясь, и я снова остался глухим.
– Что с вами, господин? – услышал я, приходя в себя. Я поморгал: передо мной стояла перепуганная служанка, одной рукой растиравшая слезы по лицу.
– Все в порядке, – хрипло сказал я. – Со мной все в порядке.
Но ничего не было в порядке. Моя магия мне не подчинялась, вокруг бушевало нечто чудовищное, Шут был затянут в самый центр белоземской придворной интриги, но самое страшное – Неттл пропала. Я должен был найти ее как можно скорее. Меня охватывало предчувствие нависшей опасности, и я не мог понять, с какой стороны ждать удара.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

@темы: на правах рекламы

---

Sway

Название: Sway
Герои: Джеки Харкнесс/Йонвен Джонс
Тип: фемслэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: AU, PWP
Саммари: Ужин в ресторане с особым десертом.
Кинк/Варнинг: Секс в публичном месте
Примечание:
По мотивам challenge-арта с ЖЖ (пароли и ссылки утеряны):

У автора в голове играла Sway в исполнении Aoife.

ПОРНО!!!

- I can hear the sound of violins long before it begins... - низко мурлыкает Джеки в тон певице, и ее пальцы скользят вдоль кромки трусиков, на ощупь найденной под шелком платья Йонвен. Йонвен вздрагивает, и темно-красные ногти царапают рубашку Джеки. Та смеется и шепчет, - Sway me now...
Йонвен лихо разворачивает ее и опрокидывает на руку.
Когда танец заканчивается, Джеки не дает ей сдвинуться с места, тянется к губам. Они одного роста, но с высоты каблуков Йонвен приходится наклоняться к Джеки, даже ради ресторана не согласившейся расстаться ни с мужскими ботинками, ни с привычными брюками и рубашкой. Она неизменно отметает любые комментарии о соответствии одежды ситуации легким движением плеча или с наглой улыбкой расстегивает еще одну пуговицу.
Джеки треплет тщательную, волосок к волоску, прическу Йонвен, слизывает ее помаду, а потом улыбается испачканным алым ртом:
- Я хочу десерт.
Телефон, оставленный на столе, мигает сообщением. Йонвен проверяет его, пока Джеки отвлекается на флирт с официантом.
- Оливия закончила вскрытие. Тебе знаком этот вид? - она поворачивает экран с фотографией к Джеки. На фото янтарные щупальца переплетаются с внутренностями распотрошенной жертвы, а в центре мерцает ядовито-зеленая неправильная сфера. Джеки щурится:
- Похоже на одну расу, но они обычно фиолетовые. Может быть, мутация. Или в людях они не приживаются.
- Опасные? - сразу уточняет Йонвен.
- Паразиты, - легкомысленно пожимает плечами Джеки. - Размножаются спорами.
- Ты хочешь сказать, что в Кардиффе могут сейчас летать в воздухе другие споры... этого?
- Если и летали, то уже вымерли. Или нашли хозяев и растят щупальца. В любом случае, Оливия и Глен могут заняться этим без нас. - Джеки усмехается так, что у Йонвен жар разливается от солнечного сплетения вниз. - Мы заняты.
- Я им позвоню, - говорит Йонвен и отворачивается, чтобы не видеть темного, откровенного взгляда Джеки, но все равно чувствует его, словно горячее прикосновение - к щеке, к шее, к ключицам, вдоль лежащей на груди цепочки - в вырез платья...
- Лив, Джеки говорит, что эта штука размножается спорами... да. Да. Придется. Займитесь этим. Нет, мы... Не твое дело.
- Договоришь - сделай вид, что тебе очень нравится тирамису, - командует Джеки и, прежде чем занятая разговором Йонвен успевает переспросить, что она имеет в виду, исчезает под свисающей до пола скатертью.
Оливия все еще цедит саркастические реплики в трубку, но Йонвен уже чувствует, как быстрые пальцы пробегают вдоль ее высоких каблуков к щиколоткам, и над косточкой прижимаются открытые губы, влажные даже через капрон.
- Нет, - выдыхает она, но возражать поздно. Ладони Джеки скользят по ее ногам вверх, поднимая длинный подол на бедра, и задерживаются только на кружевной кромке чулка. Она сводит колени, но Джеки смеется и втирается между ними лицом, целуя, кусая, обдавая кожу дыханием, и Йонвен сдается.
- Ты пахнешь фантастически, - едва слышно раздается из-под скатерти, где Джеки вылизывает ее бедро над чулком. Йонвен остается только держать спину прямо и надеяться на свое умение держать лицо. Поймав взгляд официанта, кажущийся чересчур внимательным, она подносит к губам ложку десерта, но вкуса не чувствует.
Джеки вжимается в нее лицом, втягивая запах сквозь трусики, дразняще подцепляет ткань зубами, а ее руки выписывают сложный рисунок на бедрах Йонвен, перебираясь с обтянутой капроном кожи на обнаженную и обратно, и это сводит с ума. Йонвен смотрит в пространство и медленно облизывает ложку. Другая рука как будто легко лежит на столе, но на самом деле пальцы сводит от усилия - не проскрести ногтями по скатерти.
Кажется, проходит вечность, прежде чем Джеки надоедает ее дразнить. Может быть, у нее просто устали колени. Но когда она отодвигает наконец промокшие насквозь трусики в сторону и касается клитора Йонвен, то как будто нарочно подгадывает момент к тому, чтобы мимо прошел официант. Он странно косится на женщину, мучительно стонущую вокруг ложки с тирамису. Йонвен чувствует, как полыхают щеки, но ей уже все равно - она горит вся, и остается только благодарить за то, что в зале полумрак и зажжены свечи, иначе невозможно было бы не заметить лихорадочный руманец, заливающий ее бледную кожу.
Она хочет кончить, прямо сейчас, но Джеки не торопится, трогая ее клитор кончиком языка, гладя кожу в сгибе бедер. Йонвен прекрасно знает, что торопить ее бессмысленно - она лишь продлит пытку. И все же она обвивает ее тело одной ногой, подталкивая ближе. Джеки трется об нее, словно кошка.
- Кофе, мэм? - вздрогнув, Йонвен смотрит сквозь материализовавшегося рядом официанта и кивает, не вслушиваясь в вопрос.
- И для вашей подруги, мэм? - учтиво уточняет официант.
- Да, - торопливо говорит она, лишь бы он ушел поскорее; Джеки проводит по ее лону языком, широко и сильно, и в спину официанту Йонвен выдыхает, - Да!..
И Джеки наконец начинает вылизывать ее по-настоящему, перебирает кончиком языка складочки, и глубоко толкается внутрь, и трется носом о клитор, и это то, чего Йонвен так ждала, но ей все равно мало, мало, невыносимо мало...
Телефон взрывается трелью, и она вцепляется в него так, что ногти скрипят о корпус.
- Да, Лив, - громко говорит она, надеясь, что Джеки остановится, и боясь этого. Джеки не останавливается.
- Расплодились? - Йонвен повторяет последнее услышанное слово, и пытается сосредоточиться. - Да. Подберите нас... через десять минут? У входа.
Едва она обрывает разговор, как в нее вонзаются пальцы, и в этот раз она все-таки скребет ногтями по скатерти.
Теперь все так, как она хотела. Пальцы Джеки ходят у нее внутри, быстро и жестко, а жадный рот терзает клитор. Видя приближение проклятого официанта с кофе, она обсасывает ложку тирамису почти с яростью. Официант расставляет чашки и испаряется с испуганным видом.
Ей кажется, что весь ресторан слышит влажное хлюпанье и сдавленные стоны, рвущиеся из ее груди. Потом та рука Джеки, которая грела ее бедро, исчезает, и раздается тихий звук расстегиваемой молнии, и через секунду Джеки тоже стонет, вокруг нее и в нее. Эта протяжная вибрация повторяется снова и снова, Джеки проворачивает пальцы, вбиваясь в нее до костяшек, и Йонвен содрогается в оргазме. Упавшая ложечка звенит о блюдце и падает на пол.
Ее подбирает высунувшаяся из-под скатерти рука, и через секунду Джеки выбирается из-под стола со своей стороны с ухмылкой, от которой Йонвен хочется повторить все заново или убить ее.
- Держи, - говорит Джеки как ни в чем не бывало, протягивая ей ложечку. Йонвен перехватывает ее руку и касается еще влажных пальцев губами, с которых уже окончательно стерлась помада. Она чувствует пряный запах, уникальный запах Джеки, только что кончившей об собственную руку Джеки; втягивает его, раздувая ноздри, и наблюдает из-под ресниц, как Джеки глубоко и прерывисто вздыхает, а ее лицо на секунду становится очень уязвимым.
Потом она отбирает руку и скептически смотрит на кофе.
- Выпьем потом, в Хабе. Нас ждут монстры, - она подмигивает, - с тентаклями.
Оставив позади нетронутый кофе и россыпь купюр, они торопятся к выходу. Йонвен на ходу вынимает из ушей серьги и бросает их в сумочку. Она до сих пор вся мокрая, трусики неудобно сползли набок, и, похоже, ей предстоит охотиться на инопланетных монстров с тентаклями в вечернем платье и на каблуках. Опять.
Но Джеки улыбается ей через плечо, когда она накидывает ей на плечи старомодную шинель, Оливия с визгом тормозов останавливает джип у ресторана, и Йонвен чувствует, как в кровь выплескивается адреналин.
- Make me thrill as only you know how, - мурлыкает Джеки на переднем сиденье.
- Заткнись, - рявкает Лив и закладывает крутой поворот.
- Swaaay me smooth, - назло ей громче поет Джеки, и Йонвен едва слышно подхватывает:
- Sway me now.

@темы: Whoniverse, фики

---

фанфик 30

Мои заявка и таблица тем на фанфик 100 (или, в моем случае, фанфик 30):

Whoniverse: Доктор, Джек Харкнесс

I.1 Эмоции	II.2 Научная фантастика	V.2 Штампы
01. Счастье	01. Пришельцы заставили их	01. Самопожертвование
02. Печаль	02. Двойник-робот	02. Измена по пьяни
03. Радость	03. Обмен телами/смена пола	03. Амнезия
04. Жажда мести	04. Чтение мыслей	04. Ранение
05. Надежда	05. Неизвестная болезнь	05. Любовный треугольник
06. Сострадание	06. Внезапная беременность	06. Они притворяются, что вместе
07. Застенчивость	07. Внетелесный опыт	07. Делиться телесным теплом
08. Задумчивость	08. Сексуальная пыльца	08. Признание в любви
09. Растерянность	09. Путешествия во времени	09. Подслушивание
10. Одиночество	10. Параллельная вселенная	10. Пьяный поцелуй

Новый текст: Капитан, Джек Харкнесс/настоящий Джек Харкнесс, Доктор, Эми

запись создана: 31.05.2009 в 16:55

@темы: Whoniverse, авторское, оргмомент, фики, фикатон

---

Итоги 2009 года

Цикл "Через тысячу лет" (Джек/Янто и прочие, пост-CoE - цикл в процессе)
Традиция Торчвуда
Конец путешествия
Через тысячу лет
Через три дня
Повседневная коммуникация
Финал

Трилогия "Харт в Торчвуде, Тардисе и везде" (Джон Харт и все-все-все, AU относительно CoE и выпусков Doctor Who 2009 - цикл в процессе)
Часть 1. Второй

Трилогия без названия (Джек/Джек, пост-CoE - цикл в процессе)
Часть 1. Полет

Тексты, которые могут быть, а могут не быть частями циклов. Поскольку в моей голове Хуниверс и мои представления о ней существуют как динамичная, постоянно изменяющаяся, timey-wimey система, то многие зарисовки фактически являются предисловиями, послесловиями, вбоквелами и т.п. к одному или сразу нескольким циклам, потому что объясняют то, как я вижу характеры персонажей и их развитие.
Соглашение
Об особенностях мышления Джека Харкнесса и половом инстинкте тайм-лордов
Перезагрузка
Спасение
День рождения в семейном кругу
Строго по правилам

Тексты вне циклов
Menage a Cinq
Правила игры
Джек и Янто: четыре тройничка, которых не было

RPS
Kiss Kiss

Всего: около 140 000 знаков, около 21 000 слов. (Не считая того, что начато в 2009 г., но не доведено пока до конца.)

P.S.: За вопросы про "Шута и Убийцу" буду сердиться В процессе. Будет дописано. Ждите

@темы: Whoniverse, авторское, фики

---

Название: Правила игры
Фандом: Torchwood
Герои: Гвен Купер/Джон Харт, Янто Джонс
Объём: около 20 000 знаков
Тип: гет
Рейтинг: NC-17
Саммари: Гвен знала, что делает. Она присматривала за Хартом.
Авторские примечания:
1. AU после 2 сезона Torchwood.
2. По поводу всего описанного в тексте БДСМ: не пытайтесь повторить это дома без должной подготовки.


- Напомни мне, почему мы его наняли? - жалобно спросила Гвен, перебирая листовки на стойке Туристического офиса.
- Потому что нам нужны были люди, - невозмутимо ответил Янто и поставил перед ней кружку с кофе.
- Нет, почему мы его наняли? - переспросила Гвен, обеими руками обхватывая чашку и вдыхая аромат.
- Потому что Джек считает нужным за ним приглядывать, - пояснил Янто, глядя в монитор. Гвен скривилась: когда твой нынешний любовник держит при себе своего бывшего любовника… не слишком приятно. Тем более если этот бывший смотрит на твоего любовника, как мышь на сыр.
- Конечно, лучший способ за ним приглядывать - пустить его в Хаб, поближе к оружию, взрывчатке и манипулятору, - она закатила глаза и сделала большой глоток. - Он нас взорвет вместе с половиной Кардиффа. Опять.
- Джек знает, что делает, - пожал плечами Янто, всем видом показывая, что желает вернуться к работе.
Гвен тяжело вздохнула. Возвращаться в Хаб, в компанию Джона Харта, совершенно не хотелось, но все поводы оставаться в офисе были исчерпаны. Лелея кружку в ладонях, она неторопливо побрела по коридору обратно, растягивая дорогу, насколько возможно.
Может быть, Джек знает, что делает. Но она сама будет присматривать за Хартом.

* * *

Гвен чуть не получила инфаркт, когда прочитала сообщение от Джека. Невероятное безрассудство: оставить Хаб на всю ночь на попечение Харта! Всю дорогу от дома до Хаба она придумывала, что скажет этим двум гипергормональным идиотам, когда их увидит. Но телефоны не отвечали, и в глубине души Гвен знала, что ни слова из ее замечательно экспрессивной речи не достигнет адресатов, потому что, честно говоря, она не помнила, когда Джек и Янто покидали Хаб иначе как по рабочей необходимости. Им стоило побыть вдвоем.
Она понимала их. Правда.
Никто не вышел навстречу шуму откатившейся двери. Гвен отстегнула кобуру на всякий случай и прошла к своему столу. Включила монитор, просмотрела камеры наблюдения, одну за другой: Харта не было видно нигде.
Она знала, что ему нельзя доверять. Каким бы паинькой он себя ни вел весь этот месяц, каким бы полезным он ни оказывался в поле, как хорошо бы он ни знал технику... она говорила Джеку: ему нельзя доверять. Он просто ждет удобного момента, чтобы запустить в действие очередной план. И в итоге пострадают невинные люди.
Джек убеждал ее, что все будет хорошо. Янто говорил, что Джек сам разберется, и уходил к нему в кабинет. Харт нагло флиртовал со всеми тремя, но в остальном не выдавал своей мерзкой натуры.
До этого момента - когда Гвен наконец, просматривая камеры по третьему разу, увидела, что люк в спальню Джека откинут.
Держа пистолет наготове, она шла очень тихо, и чем мягче были ее шаги, тем сильнее стискивались зубы. Они впустили его в Хаб, в свой дом, и теперь он пробрался в его сердце, в спальню Джека - куда даже она не спускалась никогда! - и что-то там делал, наверняка подстраивал ловушку, вон как сопит, даже наверху слышно, а она говорила…
Она обошла люк по широкой дуге, чтобы не перекрыть свет и не вспугнуть Харта своей тенью, осторожно подобралась к краю и заглянула внутрь. Оттуда доносилось тяжелое дыхание, перемежаемое сдавленными ругательствами, и Гвен ожидала увидеть, как Харт возится со взрывчаткой и проводами - он издавал примерно такие же звуки, копаясь в манипуляторе рифта. Поэтому она не сразу осознала, что видит на самом деле.
Харт лежал на кровати Джека, извернувшись в неловкой позе, чтобы уткнуться лицом в подушку. Резкие тени подчеркивали рельеф мышц на его теле, обнаженном между задранной футболкой и приспущенными штанами. Одной рукой он стискивал сосок, а другой - свой член, налитой и твердый, и на глазах у Гвен он толкнулся бедрами в собственный кулак и глухо застонал…
Стон вывел ее из ступора. Она шумно сглотнула и выпрямилась, стоя на краю люка и наведя пистолет вниз, на скорчившуюся в полумраке фигуру. Щелкнул переведенный затвор, и Харт замер.
- Выходи, - произнесла Гвен, ненавидя себя за то, как хрипло прозвучал голос. Харт развернулся, перекатываясь на спину, и посмотрел прямо на нее - глаза у него блестели от возбуждения и адреналина. А потом сделал то, чего она никак не ожидала.
Не сводя с нее глаз, он облизнул губы, с силой провел кулаком по своему члену и кончил.
Это было отвратительно. Настолько, что волна жара, прокатившаяся по телу Гвен к низу живота, не могла быть ничем иным, кроме ненависти. Она впилась зубами в нижнюю губу, заставляя себя собраться.
- Выходи, - повторила она уже чистым голосом, в котором звучала сдержанная ярость.
- Уже иду, детка, - пропел Харт, неторопливо поднимаясь с кровати. Потянул к себе край простыни - вытереться. Гвен стало противно. Она спустила курок.
Харт скорчился, прикрывая уши руками - в тесном помещении выстрел прозвучал невыносимо громко. Гвен с трудом оторвала взгляд от того места в полу, куда ушла пуля, и прошипела сквозь зубы:
- Наверх. Сейчас.
Харт вскочил, подтянул штаны и ухватился за лестницу.
Когда он выбрался наверх и развернулся к ней - расстегнутые штаны опасно болтаются на бедрах, футболка все еще задрана, на животе белые разводы - Гвен ожидала увидеть на лице Харта ухмылку, без которой его трудно было представить, но ее не было. Это оказалось еще оскорбительнее. Как он смеет... как он смеет быть здесь - в этом месте, на этой должности, в этой спальне - на чужом, чужом, бесстыдно и грубо захваченном месте - и выглядеть так... спокойно. Словно он и должен быть здесь.
- Что ты там делал? - резко спросила она, и тут же выругала себя за неловкий вопрос. Харт пожал плечами.
- Дрочил, - сказал он и наконец ухмыльнулся.
Она не заметила, как пистолет перелег в левую руку. От звонкой пощечины ладонь словно обожгло - и Гвен замерла, осознавая, что она. Дала. Пощечину. Джону Харту.
Это было...
Восхитительно.
Поэтому когда Харт медленно, так нахально медленно поднял на нее бесстыжий взгляд, она холодно улыбнулась ему, блеснув зубами в полумраке - и звук второго удара плеснулся в полутьме.
- О да, детка, - прошептал Харт, тронув кончиками пальцев точеную скулу и глядя на Гвен из-под полуопущенных век. - Еще.
Она ударила еще.

* * *

Она пряталась за своим компьютером до ланча, когда Янто поставил перед ней кофе, присел на край стола и, глядя в стену за ее спиной, заметил:
- Я поменял простыни в спальне Джека. Он ничего не заметил. В следующий раз выберите другое место, пожалуйста.
Гвен покрутила кружку за ручку. Кофе пах восхитительно. У нее было ощущение, что она его не заслуживает. Или что нужно попросить у Янто дозу реткона вместо сахара.
- Этого больше не повторится, - сказала она, стараясь не думать о том, что именно больше не повторится. Щеки горели.
- Гвен, - мягко и весомо сказал Янто, и она наконец подняла на него глаза, - не мне указывать, что тебе делать и с кем. Это не мое дело. И не дело Джека, хотя он может думать иначе. Я просто прошу тебя больше не спускаться в его спальню. Он этого не любит.
Он заправил прядь волос ей за ухо и ускользнул прежде, чем Гвен успела найтись с ответом.
Когда она допивала кофе, компьютер пискнул, и на экране развернулось окошко IM-мессенджера. Харт писал: было хорошо. повторим? Прочитав короткую строчку, Гвен скрипнула зубами и решительно поставила кружку на стол. Нет, - твердо вбила она.

* * *

Он был хорош. Нет, Рис тоже был отличным любовником, он знал все ее тело и что с ним делать, и мог делать это часами. Но Гвен никогда не смогла бы представить его на месте Харта, который стоял перед ней на коленях - обнаженный, в полосах от ремня по всему телу, с дорожками слез на щеках - и просил, умолял разрешить к ней притронуться.
Она сидела на столе, широко раздвинув ноги, накручивала жесткий армейский ремень на кулак и дрожала от пронизывающего все тело возбуждения. Пока ремень свистел в воздухе, пока Харт извивался под ударами, она чувствовала, как наконец-то расплачивается с ним за все: за парализующий поцелуй и два часа смертельного ужаса, за наручник на запястье, за Тош и Оуэна… Но сейчас, глядя на него сверху вниз, слыша его мольбу, она понимала: расплата еще не закончена.
- Да, - выдохнула она наконец, и когда он потянулся к ее колену, добавила: - Только языком.
Харт провел влажную полосу кончиком языка, по бедру вверх, до самого ее средоточия. Она запустила пальцы ему в волосы, чтобы притянуть ближе, глухо застонала, когда он наконец коснулся ее там, где ей хотелось, и кончила, содрогнувшись всем телом. Но этого было мало - Гвен чувствовала, что возбуждение только отступило, и скоро придет новая волна, так что удерживала голову Харта на месте и тихо шептала «еще, быстрее, еще», пока не пришел следующий оргазм, и за ним еще один...
После она сползла со стола на пол, держась за плечи Харта, прижалась щекой к его мокрой щеке, чувствуя свой пряный запах, и несколькими быстрыми движениями наконец дала ему разрядку. И обнимала его, когда он обмяк в ее руках после оргазма, тихо всхлипывая и дрожа.
Это тоже была расплата.

* * *

По дороге домой ее внезапно начало трясти. Затормозив под знаком запрета парковки, Гвен с трудом оторвала руки от руля и закусила палец, чтобы зубы не так стучали. Оказалось, что у нее мокрые щеки, а судороги, которые сотрясали все тело - это рыдания.
Она просидела в машине полчаса, неудобно развернувшись боком и подтянув колени к груди. Ей было холодно, и страшно, и какое-то время она думала, что никогда не вернется домой, и в Торчвуд тоже не вернется, а уедет в Лондон, или еще куда-нибудь, навсегда, навсегда. Или что она расскажет все Джеку и потребует проверить ее на контролирующих мозг инопланетян, потому что настоящая Гвен Купер никогда не стала бы делать то, что делала она с Хартом. Гвен могла изменять мужу - и то, это было давно, и тогда у нее были причины, и она до сих пор презирала себя за это. Но то, что она делала с Хартом… что она чувствовала, слушая свист ремня и его крики... это не она. Не она. Она никогда бы не...
Она сказала Рису, что задержалась из-за Торчвуда. Почти правду.

* * *

Ремень пел в ее руках, и каждый удар передавался ей в ладони, разливался жаром по телу. Харт висел под низкой трубой, цепляясь за цепочку наручников, и хрипло втягивал воздух.
Гвен обещала себе, что это больше никогда не повторится. Но сегодня у нее на глазах умерла девушка, почти девочка, которая хотела стать программистом. Умерла дважды: один раз - когда инопланетная дрянь захватила ее тело, используя его как портал; и второй - когда девочка поняла, что единственный способ предотвратить вторжение - самоубийство. Самоубийство с помощью Торчвуда.
Гвен смотрела в ее мертвые глаза, сжимала пистолет, еще чувствуя отдачу и хотела кого-нибудь ударить. А потом поймала взгляд Харта.
Он начал кричать сквозь зубы. Гвен увеличила темп, чуть развернула руку, чтобы попадать по уже красной, в полосах, коже под другим углом. Протяжный стон подтвердил, что результат именно такой, какой она хочет.
Когда она устала, а у Харта не осталось сил на крики, Гвен отстегнула одно из колец наручников и несколько раз хлестнула его по ягодицам - быстро, быстро, еще быстрее. Этого ему хватило, чтобы кончить в свою ладонь.
Она хотела уйти сразу. Но Харт обернулся к ней - с блестящими влажными глазами, с дрожью на губах - и она не смогла. Кутая его вздрагивающие в плечи в унесенный с дивана плед, Гвен шептала утешительную чушь, словно той девочке, которая смотрела в дуло пистолета и пыталась улыбнуться.

* * *

Той ночью, вытирая слезы со щек в переулке и чувствуя себя пустой и усталой, Гвен перестала обещать себе, что это был последний раз. Торчвуд научил ее не врать себе дольше необходимого.
Секс с Хартом больше не повторялся. Неважно, что после их поздних встреч она останавливала машину в ближайшем переулке и засовывала руку себе между ног, - это просто давало о себе знать напряжение. Она не изменяла Рису. Что до остального… то, что происходило между ней и Хартом, было им нужно.
В Торчвуде быстро привыкаешь брать то, что тебе нужно, сегодня, и думать о будущем завтра.

* * *

Кофе ждал ее на столе, когда она появилась утром в Хабе, опоздав и не выспавшись. Выведя компьютер из сна, она обнаружила, что браузер запущен, и в нем открыто с полдюжины страниц. "Безопасно, разумно, добровольно" - гласил заголовок первой.
Она просмотрела парочку, ругнулась под нос на Янто, который вечно лезет не в свое дело, и закрыла браузер, не сохраняя вкладки.

* * *

Она толкнула Харта в стену и прижала локтем поперек шеи. Грубая кладка должна была оставить ссадины у него на щеке; Гвен надеялась, что увидит их завтра.
- Это пистолет, или ты так рада меня видеть? - спросил Харт с ухмылкой. Гвен сильнее вжала дуло пистолета ему в спину.
- Глупо задавать такой вопрос женщине, - фыркнула она.
- Зависит от вида, некоторые женские особи… - пробормотал Харт, и вдруг перехватил ее запястье, сдвигая пистолет ниже, так, что дуло скользнуло между ягодиц. Гвен выдернула руку и сильнее вжала Харта в стену.
- Какого черта? - прошипела она.
Харт скосил на нее глаза, толкнулся бедрами навстречу пистолету и выдохнул:
- Пожалуйста…
Поняв, о чем он просит, Гвен шире раскрыла глаза. Подняла пистолет выше; холодное дуло скользнуло по обнаженной коже между задравшейся от возни футболкой Харта и ремнем брюк. Харт шумно втянул воздух и прикрыл глаза.
Гвен почувствовала, как острые щупальца уже знакомого ей наслаждения простреливают тело и тяжелыми кольцами сворачиваются внизу живота. Она сделала шаг назад. Харт развернулся к ней лицом, подпирая стену лопатками; в штанах проступали очертания заметно напряженного члена.
- На колени, - сказала Гвен; командные интонации несколько портил проступающий в них восторг от ощущения собственной власти. Но Харт послушно сполз по стенке, заводя руки за спину. Глядя на него сверху вниз - на нахальные глаза и мягкие разомкнутые губы - Гвен передернулась от пробежавших по коже сладких мурашек.
Подчиняясь импульсу, она провела дулом пистолета вдоль точеной скулы к приоткрытому рту. Харт едва слышно застонал.

* * *

Кружка с кофе встала точно по центру подставки. Гвен оторвалась от полицейского отчета, улыбнулась Янто и потянулась за ней.
- Спасибо, - сказала он, но Янто накрыл кружку ладонью, не давая ее поднять.
- Гвен, - сказал он мягко, и она сразу же выпрямилась в кресле. - Хотя это не мое дело, но я очень надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.
Гвен выпрямилась, прожигая его взглядом.
- Ты прав, - сквозь зубы сказала она, - это не твое дело.
Янто пожал плечами и убрал руку с кружки. Но не ушел. И хотя Гвен долго играла с ним в гляделки, надеясь, что он не выдержит первым, ей все же пришлось уступить.
- Тебе стоит знать, - ни к чему не обязывающим тоном сказал Янто в пространство, - что агенты времени - адреналиновые наркоманы. Это во-первых. Большинство из них приучены к подчинению и доминированию, на задании и в постели. Это во-вторых. И в-третьих, - он наклонился к Гвен и посмотрел ей в глаза, - Харт хочет Джека. Если он его не получит, то возьмет свое там, где сможет, причем так, чтобы причинить Джеку как можно больше боли. - Он выпрямилась, и Гвен, которая не успевала переварить услышанное, думала, что он уйдет. Но он добавил, тише и в сторону:
- Даже если Джеку будет больно, он выдержит. Но не дай Харту причинить боль тебе.
Гвен проводила его взглядом, с силой сплетая пальцы так, что обручальное кольцо впилось в кожу.
- Янто. Что он понимает, - пробормотала она, пытаясь заглушить мелькнувшую тень беспокойства. Она знала, что делает. Она присматривала за Хартом.

* * *

Пискнул компьютер. Гвен торопливо развернула окна камеры наблюдения и мессенджера. Харт сидел на стуле, развалившись, и даже на зернистом изображении была хорошо видна выпуклость у него в паху. Гвен прикрыла глаза на секунду, наслаждаясь теплом возбуждения, а потом вбила в мессенджер: хочешь кончить?
Она видела, как Харт повернулся к компьютеру, читая сообщение; как потом он посмотрел прямо в камеру - прямо на нее - и медленно облизнул губы, не глядя печатая короткий ответ.
В окне мессенджера появилось одно слово: да. Гвен жестко усмехнулась. еще 5 часов 24 минуты. жди.
На экране Харт запрокинул голову, провел пальцами по бедру, почти коснувшись себя сквозь брюки - но все же не коснувшись! - и резко крутнулся к компьютеру, возвращаясь к работе.

* * *

После схватки с выплюнутыми рифтом тварями ярость и адреналин бурлили у Гвен под кожей, грозя выплеснуться на невинных свидетелей - а приходилось им улыбаться, повторяя историю, которую они вспомнят, когда проснутся после реткона. Пристукивая каблуком по плите лифта, она уже чувствовала, как они выплеснутся в ударах, станут контролем, силой, болью и утешением...
Она даже не взглянула на Харта, прошагала мимо него, на ходу избавляясь от куртки и кобуры.
- На колени, Вера, - бросила Гвен через плечо, чувствуя, как внизу живота разгорается жар от одного предвкушения того, что сейчас этот наглый, злой, сильный мужчина подчинится ее слову, склонит голову в ответ на насмешливую кличку... будет в ее власти. Она видела это мысленным взглядом так отчетливо - видела это наяву столько раз - что, обернувшись, вздрогнула от того, что Харт стоял перед ней в полный рост и смотрел, несмотря на невеликую разницу в росте, откровенно сверху вниз.
- Прости, детка, но я не в настроении, - с ухмылкой сообщил он без тени извинения в голосе.
- Что? - глупо переспросила Гвен, чувствуя себя так, словно с разбегу влетела в невидимую стену.
- Все просто, - сказал Харт, присев на край стола и вздернув подбородок. - Мне надоело быть мальчиком для битья. Это хорошая игра, но быстро приедается. Так что - все. - Он одним пальцем подцепил доломан со спинки кресла и направился к выходу.
- Стой! - Гвен стиснула его плечо, не пуская. Он легко стряхнул ее руку, напоминая, насколько силен - и как сдерживал эту силу, подчиняясь ей. Криво оскалившись, он пропел:
- До встречи завтра в рабочее время!
Оставшись одна, Гвен села в опустевшее кресло. Несколько минут она не могла пошевелиться, только пальцы подрагивали, словно хотели послать удар - или погладить вздрагивающие плечи.
Потом она встала и методично стерла записи с камер наблюдения.

* * *

Стук в окно заставил ее схватиться за пистолет прежде, чем она успела осознать, что стучат. Проморгавшись от слез и потекшей туши, она увидела за стеклом - на мушке - знакомое лицо. Янто.
- Проваливай, - прорычала она, для убедительности качнув пистолетом. Она не хотела его сейчас видеть - никого не хотела, никогда - и что он сможет сказать, кроме «я тебе говорил»?
- Гвен, - сказал Янто мягко и открыл дверцу машины. Гвен ткнула пистолетом практически ему в лицо, но он аккуратно отвел дуло в сторону. - Гвен, - повторил он еще мягче, и ее пальцы вдруг ослабели. Янто вынул пистолет из ее руки и осторожно, бережно вытянул ее из машины.
- Все хорошо, - пробормотал он неловко, когда они стояли лицом к лицу. На нем не было галстука, и верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Из-за этого он выглядел почти чужим. Гвен потянулась потрогать этот раскрытый, неправильный воротник…
В следующую минуту она снова рыдала, на этот раз - в пахнущую химчисткой, сыростью и одеколоном дорогую ткань пиджака Янто.

* * *

- Они всегда жульничают, - сказал Янто, сидя с ней рядом на заднем сиденье. Гвен шмыгнула носом и еще раз промокнула кожу под глазами платком.
- Они мошенники. Это их природа, или выучка, неважно, но они делают это машинально. Они навязывают тебе правила, и ты играешь по ним в полной уверенности, что сам их выбрал. Но это не так. - Янто открыл и подал ей новую упаковку платков. Затем дотянулся и развернул зеркало заднего вида, чтобы она смогла разглядеть себя. Гвен принялась стирать разводы со щек.
- Иногда они делают это из любви, - продолжил Янто, снова откинувшись на спинку и переплетя пальцы на коленях. - Иногда… по другим причинам. Сначала это может нравиться. Потом... ты ломаешься.
Он поймал взгляд Гвен в зеркале.
- Или вводишь свои правила.

* * *

Ожидая, пока откатится дверь, Гвен глубоко вдохнула, чувствуя, как разворачиваются плечи и выпрямляется спина. Красный доломан Харта маячил в глубине зала. Гвен сделала шаг вперед.
Первый ход в игре по ее правилам.

@темы: Whoniverse, фики

---

Torchwood RPF: Kiss Kiss

Название: Kiss Kiss
Фандом: Torchwood RPF
Герои: Джеймс Марстерс/Джон Бэрроумен, плюс съемочная команда Torchwood и Пэт, девушка Марстерса.
Тип: технически джен, включающий некоторое количество эротики и поцелуев между людьми одного пола
Рейтинг: PG-13
Саммари: Первые два дня Джеймса Марстерса на съемочной площадке Torchwood.
Бета: Helga
Авторские примечания: Большая часть описанных событий восстановлена по рассказам непосредственных участников, находящимся в публичном доступе. Я готова рассказать, что придумано, а что заимствовано из актерских баек
Disclaimer: Ни на что не претендую. Все, что в этой истории не рассказывалось актерами - мои выдумки.

Если коротко, то из всех актеров и актрис, с которыми мне довелось целоваться, я предпочту целоваться с Джоном. Я люблю Джона!
Джеймс Марстерс

Kiss Kiss

– Сначала читка, а потом тебя ждут в примерочной, хотят проверить, какой длины делать ножны... – на ходу листая органайзер, говорит Джулия.
– У меня будет сабля? – Джеймс не может не чувствовать мальчишеского азарта.
– Катана, – поправляет Джулия и тут же добавляет: – Но это всего лишь антураж, махать ей не придется, будешь только стрелять.
– Жаль. Пистолеты – это несексуально, – Марстерс подмигивает ей.
– Харт думает иначе, – улыбается Джулия.
– Ты хочешь сказать, у него такие комплексы, что приходится носить с собой большие пушки? – в шутку ужасается Джеймс.
– О, и еще меряться браслетами с каждым агентом времени, который попадается… кстати об агентах времени!
Они выходят из-за трейлеров как раз вовремя, чтобы увидеть торжественно разворачивающийся красный автомобиль. Джулия обгоняет Марстерса на пару шагов и получает объятие и звонкий поцелуй от вышедшего из него мужчины. Джеймс узнает его – Джон Бэрроумен, играет главного героя… и любовный интерес его персонажа. Он видел фотографии, но еще не встречался с Джоном, и теперь внимательно прислушивается к своим ощущениям – легко ли будет сработаться? Играть чувства? Страсть?
Джон смотрит через плечо Джулии на Джеймса и расплывается в игривой улыбке.
– Я чуть машину не… того! – говорит он, изогнув бровь, так что второй смысл фразы проступает чуть ли не сильнее первого. У него не так уложены волосы, как в кадрах, которые видел Джеймс, но по интонации, по особому блеску в глазах, он догадывается – Джон в образе. И отвечает ему в тон, сально ухмыляясь:
– Да, эта блестящая штучка так тебе подмигивает… я бы тоже ее того. Куда бы ты ее…?
– В бензобак, – выдает Бэрроумен, не задумываясь ни на секунду, и сгибается пополам, не выходя – вываливаясь из роли. Хохочет он оглушительно и так заразительно, что Джеймс, если даже и хотел – не смог бы не подхватить. Джулия присоединяется к ним.
«Неплохое начало», – думает Джеймс, ощущая, как встают на места какие-то мелочи в характере и манерах Джона Харта. Зеркало автомобиля посылает ему в лицо солнечный зайчик. «Решила изменить хозяину, крошка?.. Тише, Джеймс, не заводись», – одергивает он себя, продолжая улыбаться, и протягивает Бэрроумену руку.
У того широкая горячая ладонь и крепкое рукопожатие.

~ ~ ~

Первый день съемок Джеймс проводит в основном между примерочной и гримерной: сцена, в которой он снимается – только вечером. Ему выдают катану, но строго-настрого запрещают вынимать ее из ножен, и она просто путается в ногах. Костюмер предлагает ему пройтись в подогнанном костюме, проверить, все ли в порядке, и он пользуется предложением, чтобы освоиться на студии.
Команда Торчвуда снимает сцену возвращения Джека. Осторожно пробравшись между понатыканным тут и там инопланетным и земным студийным оборудованием, Джеймс пристраивается в стороне от выгороженных внутренностей «обычного дома», наблюдая за своими новыми коллегами; это хорошая возможность познакомиться с общим стилем работы съемочной группы.
Звучит условный щелчок выстрела, совсем не такой, каким он будет на экране после наложения звуковых эффектов. Команда недоуменно оборачивается.
– Эй, детки! Скучали по мне? – капитан Джек усмехается и подбоченивается, отведя при этом полу плаща.
Первой не выдерживает Ив Майлз, сгибается пополам и машет в сторону Бэрроумена руками. Ее хихиканье настолько заразительно, что следом заходятся остальные актеры и съемочная группа, и даже сам Джеймс ловит себя на том, что смеется, хотя еще не знает, чему. Бэрроумен ржет вместе с остальными и картинно разворачивается, демонстрируя причину веселья: у него расстегнута ширинка, и ее содержимое гордо предлагается на всеобщее обозрение. Посмотреть там есть на что.
– Сколько можно, Джон! – сквозь смех выдавливает Ив.
– Эта штука... эта шутка никогда не устареет, – с фирменной триумфальной усмешкой капитана Джека отвечает Бэрроумен и снова начинает хохотать над своей сомнительной остротой.
У Джеймса в голове включается счетчик стоимости такой шутки на съемочной площадке. «Баффи» приучила его к тому, как дорого обходятся подобные выходки. Но тут это, похоже, никого не смущает – режиссер веселится вместе с остальными.
– Фух, – выдыхает Бэрроумен, успокаиваясь. Кое-кто еще хихикает, но большинство уже серьезны. Гарет, например – собранный, сдержанный, как и положено Янто Джонсу...
С фирменной интонацией Янто Гарет произносит, обращаясь к члену, который Бэрроумен как раз собрался заправить обратно в штаны:
– Добро пожаловать домой, капитан Джек.
И удерживает серьезное выражение лица, пока всех снова не складывает от хохота.

~ ~ ~

Ив перешептывается о чем-то со скрипт-супервайзером, то и дело поглядывает на Джеймса и хихикает. На читке она несколько раз пропускала реплики, исподтишка пялясь на него, и теперь Джеймс тоже то и дело ловит ее любопытно-восторженный взгляд.
– Хей, красавицы! – вопит вошедший Бэрроумен и по-медвежьи обхватывает Наоко со спины, накрывая ладонями грудь.
– Джон! – взвизгивает Наоко. – Отстань!
Бэрроумен ржет и гримасничает, изображая возбуждение.
Видимо, у Джеймса все на лице написано, потому что гримерша, которая рисует ему след от укуса на губе, успокаивающе улыбается и говорит:
– Это Джон, он всегда такой. Он не пристает, а просто гей, – подумав, она добавляет: – И придурок, – но не сердито, а с ласковой улыбкой, как говорят про непутевого, но любимого брата.
Джеймс не может сейчас говорить, иначе, наверное, высказал бы, что думает по этому поводу – особенно когда Бэрроумен повторяет выходку с костюмершей. «Не сейчас, Джон», – бросает она, выворачиваясь из его рук, как будто не в первый раз, и торопливо сбегает по ступенькам. У Джеймса глаза лезут на лоб от такого откровенного харрасмента.
– Джон, – строго говорит Гарет со своего места у перил, – отстань от девушек.
– Ты ревнуешь, Йен-то-у?! – жизнерадостно восклицает Бэрроумен, нарочно преувеличивая американский акцент в имени, и с сальной ухмылкой тянется к Гарету. Но тут световики разгоняют их в стороны и принимаются устанавливать прожектор.
«То, что он гей, еще не значит, что он не пристает, – вздыхает Джеймс. – И в конце концов, если он гей, то какое ему дело до женской груди?».
Ив и Наоко стоят внизу у ступенек; гримерша, закончив работать с Джеймсом, присоединяется к другим, поправляющим девушкам макияж, и Джеймс решает, что это подходящий момент, чтобы помочь им и заодно деликатно донести до Бэрроумена идею о границах личного пространства.
– Знаете, – говорит он как ни в чем не бывало, и девушки разом оборачиваются к нему, разглядывая с тем оживленным интересом, который он регулярно видит на конвентах, – если на вас нападают сзади, то лучше всего… чихнуть. – Он иллюстрирует свои слова, изображая чих и резко откидывая назад голову. – Или двинуть локтем в солнечное сплетение. Если попадете, то нападающему станет не до вас. Или, – делая акцент на каждом «или», продолжает Джеймс, хотя девушки начинают смотреть на него несколько странно, – наступите каблуком ему на ногу; у нас в ноге множество восхитительно тонких и хрупких косточек, сломаете парочку, и...
По выражениям лиц девушек он понимает, что несет чушь. В Америке его за эти советы пару раз благодарили, но британки смотрят сочувственно и с некоторой неловкостью. Осекшись, Джеймс отходит в сторону, и из шепота и переглядок за спиной понимает, что выставил себя невежественным гомофобным америкосом. Вздохнув, он цепляется пальцами за ремень и пытается выглядеть непринужденно, оглядывая помещение и прикидывая, сколько человек стали свидетелями его позора. Судя по тому, как все стараются держаться от него на расстоянии – много.
Гарет, опирающийся на перила наверху, салютует ему бутылкой газировки. Джеймс кивает в ответ. Они живут в одном трейлере, но так и не успели познакомиться – совершенно разные графики съемок; по крайней мере, судя по подборке дисков возле музыкального центра, у них не очень расходятся предпочтения в музыке. Это обнадеживает. Хуже нет, чем когда у вас с соседом разные музыкальные вкусы.
Бэрроумен, который внимательно слушает режиссера, ловит взгляд Джеймса и лихо ему подмигивает. Джеймс криво усмехается в ответ. «Мне плевать, что он тут звезда, – тоскливо думает он. – Если он завтра потянет ко мне лапы, я ему что-нибудь сломаю. Нечаянно». Живо представив размеры штрафа и скандал, Джеймс понимает, что попал. «Нужно было в договоре фиксировать количество и область прикосновений. Как у Сары-Мишель». Но актеров-мужчин не принято прикрывать от домогательств договором. И про желание участвовать в постельных сценах и сценах изнасилования их не спрашивают заранее.
Вздохнув, Джеймс начинает морально готовиться к завтрашнему дню.

~ ~ ~

Он успевает поругаться с дизайнером из-за того, что ему запретили на площадке пить чай, получить разрешение и разозлиться еще больше – и все из-за этой истории. На всякий случай он переклеивает пластырь, но даже свежая доля никотина не успокаивает нервы. После съемок Джеймс звонит Пэт. Они не виделись тысячу лет и две недели, и хотя она сегодня ночью прилетает в Кардифф и завтра они увидятся, он отчаянно скучает. Особенно сейчас, когда он немного ненавидит свою работу, Бэрроумена и себя.
Обмениваясь с Пэт рассказами о прошедшем дне, он выбирает для нее истории повеселее – про катану, которой нельзя махать. «И зачем она тогда нужна? – интересуется Пэт. – Как фаллический символ? У парня большие комплексы». Это в точности его мысли, и они перешучиваются по этому поводу еще пару минут, а потом Джеймс, смеясь, говорит:
– А завтра мы снимаем сцену поцелуя и драки.
– О-о-о! – весело восклицает Пэт. – И кто та счастливица, которую тебе скоро придется сравнивать с Сарой-Мишель во всех интервью?
– Счастливец, – поправляет Джеймс. И быстро отодвигает телефон от уха, чтобы не оглохнуть от восторженного визга Пэт.
– Ты! Будешь целоваться! С парнем!
– Меня несколько настораживает твоя радость по этому поводу, – иронически замечает Джеймс, сдерживая улыбку.
– Он красивый? – напористо интересуется Пэт.
– Да, – пожимает плечами Джеймс. Мужчины его не привлекают, но оценить их внешность он способен – а Бэрроумена назвать иначе как красивым нельзя.
– М-м-м, – протягивает Пэт, и у Джеймса возникает ощущение, что она что-то задумала.
Но когда ночью Пэт пробирается в номер на цыпочках, и Джеймс просыпается от того, что она ложится рядом, ему не до расспросов.

~ ~ ~

Утром последнее, что Джеймсу хочется делать – это идти на работу. Где он вчера выставил себя капризным и тупым американским идиотом. И где его ждет Бэрроумен и неминуемый скандал. Он помнит про плотный график без выходных и все остальное, но, хлопнув по будильнику, зарывается в одеяла и Пэт «еще на пять минут». В конце концов Пэт приходится его щекотать, чтобы вытащить из постели.
– Возьмешь с собой гитару? – спрашивает она, собираясь.
– Не сегодня, – хмурится Джеймс. Вряд ли в такой обстановке он что-нибудь напишет. – Почему ты такая бодрая в такую рань? Это преступление, – улыбается он, на ходу целуя ее в плечо.
– М-м, накажешь меня, о блюститель закона? – в тон отвечает она.
– Сегодня я блюститель беззакония, так что ты уйдешь безнаказанной, – Джеймс улыбается. Пэт умеет поднимать ему настроение.
Оно портится снова, когда на стоянке их приветствует радостным воплем «Хей!» Бэрроумен, который выгружает из машины двух кокер-спаниелей. Джеймс машет ему без особого энтузиазма. Белоснежная улыбка Бэрроумена не внушает ему доверия.
– Это капитан Джек? – спрашивает Пэт, глаза у нее горят. – Вау!
– Пойдем, – вздыхает Джеймс.
К тому моменту, когда он входит в бар Reunion, уже в костюме, только без доломана, плечи у него сводит от напряжения. Бэрроумен разговаривает с постановщиком трюков, но, увидев Джеймса, прерывает разговор и идет к нему. Джеймс глубоко вздыхает и считает до двенадцати.
– Привет, – говорит Бэрроумен, широко улыбаясь. – Готов к сегодняшнему дню?
– Всегда готов, – скалит зубы Джеймс.
– Слушай… – начинает Бэрроумен, но тут мимо них начинают таскать аппаратуру, и он берет Джеймса за локоть, отводя в сторону. Джеймс напрягается от прикосновения – но оно неожиданно аккуратное и заканчивается, как только в нем пропадает необходимость. Ничего лишнего.
– Я хотел с тобой поговорить про трюки, – продолжает Бэрроумен, когда они останавливаются в относительно тихом углу. – Ты сам делаешь трюки, верно? Я тоже.
– Все? – удивляется Джеймс. Для актера на главной роли это необычно. Их берегут.
– Почти, – сверкает улыбкой Бэрроумен. – Это весело. Отличная драка, – он изображает пару движений. – Так вот. Меня можно бить. Не по лицу, конечно, гримеры тебя убьют, но в остальном – не бойся по мне попасть. Ты как?
Джеймс, который на съемках «Баффи» привык останавливаться далеко от реального прикосновения, чувствует зуд в кулаках. Настоящий бой. Конечно, сила сдерживается, но... контактный бой.
В конце концов, ему еще вчера хотелось надрать Бэрроумену задницу. Хотя бы постановочно, но он это сделает.
– Я – за, – ухмыляется он. – Я тоже не хрустальный, можешь не стесняться.
– Хочешь попробовать? – предлагает Бэрроумен и, не дожидаясь ответа, становится в боевую стойку.
– Не вопрос! – отвечает Джеймс, принимая вызов.
Они дерутся, намечая удары, и Джеймс осваивается в костюме, привыкает к весу пистолетов на бедрах, к противнику – Джон крупнее и тяжелее, Джеймс берет гибкостью и скоростью – боевой азарт спарринга зажигает на его лице хищную улыбку. Краем глаза он видит завороженно наблюдающую Пэт, постановщика трюков, а чуть позже подтягивается один из каскадеров, замена Джеймса, и сразу же начинает копировать его движения, подстраиваясь под стиль.
– Оу! Это было нечестно! – восклицает Бэрроумен, отскакивая от намеченного Джеймсом удара в пах.
– Мы агенты времени, забудь о честности, – ухмыляется Джеймс. Дышит он тяжело, но на душе стало намного легче. Пэт возникает возле его локтя и подает бутылку воды.
– Привет. Я Патриция, можно Пэт, – говорит она Бэрроумену.
Тот тут же начинает излучать очарование:
– Джон, очень приятно.
– Вы классно смотритесь вместе, когда деретесь, – вкрадчиво говорит Пэт. Джеймс понимает, к чему она ведет. – Наверное, так же классно будет, когда вы...
– Ты моя девушка или мой сутенер? – закатывает глаза Джеймс.
Джон хохочет.
– Главное, чтобы у нее посреди сцены ревность не проснулась, – а потом становится серьезным: – Пэт, мне нужно поговорить с Джеймсом. Ты не возражаешь?..
– Конечно, – кивает Пэт, которая хорошо представляет кухню съемок, чтобы понимать, когда ее прогоняют по делу, и упархивает куда-то в сторону трейлеров.
Джон смотрит на Джеймса серьезно и внимательно.
– По поводу сцены поцелуя, – говорит он. – Я знаю, что это бывает сложно, особенно если партнер не того пола, к которому ты привык…
– Это работа, – пожимает плечами Джеймс, не желая выглядеть застенчивой девственницей.
– Конечно, – кивает Джон. – Но нам с тобой играть вместе, и лично мне нравится с тобой играть, и я хочу, чтобы тебе тоже нравилось и было комфортно. Так что давай разберемся, что комфортно каждому из нас и как мы будем это делать.
Этот Джон, внимательный и проницательный, мало похож на вчерашнего рукастого шутника; с другой стороны, Джеймс видел его вдумчивость и дотошность на читке и в разговорах с режиссером. Он кивает.
– Во-первых, какие у тебя ограничения по прикосновениям? Судя по тому, что написано в сценарии, одними губами не обойтись, – улыбается Джон. – Выше пояса? Какие-то места нельзя трогать?
– Выше пояса, – подтверждает Джеймс. – И я боюсь щекотки , – мужчине в таком признаваться обычно неловко, но лучше предупредить заранее, чем испортить потом дубль. Джон наклоняет голову, и по нему видно – он запоминает сказанное.
– Меня не стоит трогать за лицо и шею , – он иллюстрирует слова жестом. – Все остальное – не проблема. Теперь вот что... – он на секунду заминается, но не из стеснения – просто подбирает слова поточнее. – Когда я снимал сцену поцелуя с Мэттом Риппи, мы все делали сразу на камеру, потому что для наших персонажей это был первый поцелуй . Но с тобой мы вроде как давние... знакомые?
– Предлагаешь порепетировать? – понимает Джеймс, стараясь не ежиться от этой идеи. «Хватит уже. Актерство есть актерство». Но вчерашний осадок, хоть и слегка развеянный псевдо-дракой, еще не прошел.
– Да, – говорит Джон. – Так нам обоим будет комфортнее.
Он прав. Актерство есть актерство, и Джеймс знает, что лучше попробовать заранее, чем запарывать дубли из-за того, что капитану «трахаю-все-что-движется» Харту не нравится целоваться с любовью всей своей жизни.
– О`кей, – говорит он. – Только давай отойдем в сторону, а то здесь – все равно что на площади Роальда Даля…
Джон смеется и направляется куда-то в угол, за коробки из-под аппаратуры. Там темно, и на полу валяется ворох спутанных кабелей, которые он отшвыривает ногой. Джеймс чувствует себя старшеклассником, предающимся запретным наслаждениям в какой-нибудь кладовке, и ловит себя на желании проверить свежесть дыхания. Когда Джон разворачивается, он неожиданно ощущает разницу в росте, прямо перед его взглядом оказываются губы Джона, они медленно размыкаются, и отвести взгляд никак не получается.
Поэтому Джеймс закрывает глаза и подается навстречу.
Сначала получается неловко, в основном из-за того, что приходится запрокидывать голову. Потом обнаруживается, что щетина, толком и не заметная, в процессе изрядно колется. Потом Джеймс думает, что вокруг поцелуев с мужчинами раздувают лишнюю шумиху, потому что, не считая щетины, от поцелуев с женщинами они мало чем отличаются. Незнакомый вкус прян и приятен. У Джона мягкий рот, и он осторожно проводит языком по нижней губе Джеймса, и получается совсем хорошо.
Так Джеймс и говорит, когда поцелуй заканчивается – в основном потому, что это честно, идеальный первый поцелуй, по его меркам, и еще потому, что какую-то долю секунды Джон смотрит на него со странным выжидательным выражением, словно хочет одобрения. Получив его, он расцветает самодовольством. Джеймс саркастически приподнимает бровь.
– Хватит? – спрашивает Джон, и под легкомыслием интонации видна искренняя забота. Джеймс прикидывает, добавляя это новое знание к образу персонажа, который у него уже сложился.
– Это был первый поцелуй, – говорит он. – В сценарии написано – «страстный». Нужно попробовать еще раз, в этом направлении. – Джеймс невольно меняет позу: шире плечи, бедра чуть вперед: дразнящий вызов, напрашивается то ли на секс, то ли на неприятности. Харт.
Джон подмигивает и тоже чуть заметно сдвигается, превращаясь в Джека Харкнесса. Он картинно облизывает губы и причмокивает. Джеймс внутренне морщится, но это в духе персонажей – и потому хорошо.
– Поехали, – с ухмылкой говорит он.
Страстный порыв оказывается неудачным, потому что они сталкиваются носами.
– Вот черт, – смеется Джон, трогая себя за кончик носа.
– Вот тебе и романтика, – фыркает Джеймс.
– Вот вы где! – восклицает возникшая из ниоткуда Пэт. – Вас обоих режиссер ищет… Вы что, начали без меня? – эта идея ее, похоже, не столько огорчает, сколько приводит в восторг. Джеймс закатывает глаза и обнимает ее за талию.
– Надо же было подготовиться, чтобы устроить для вас идеальное шоу, – подмигивает Джон.
Режиссер, Эшли Вэй, хочет прогнать пару раз сцену поцелуя и отснять ее. «Потом, для передышки, снимаем проходку. А потом – драку».
Они встают напротив огненного экрана, по отметкам. Вокруг снуют люди: операторы, техники, помощники режиссеров, супервайзеры... Режиссер шушукается с главным оператором и осветителями, потом объясняет актерам, как кому наклонить голову и куда смотреть. Они примеряются, а потом расходятся на пару метров. Секунду стоят друг напротив друга; Джон одобрительно улыбается, Джеймс-Харт заламывает бровь.
– Три-четыре, – говорит режиссер, и они делают несколько шагов навстречу в предполагаемом сценарием длинном проходе. Останавливаются вплотную, лицом к лицу. Джеймс мысленно отсчитывает такт, отведенный на напряженный взгляд и тяжелое дыхание, и снова ловит себя на том, что смотрит на губы Джона.
Потом они начинают целоваться.
Сначала все очень похоже на предыдущий поцелуй, но Джон быстро повышает градус. Подчиняясь настрою сцены, Джеймс преодолевает безопасное расстояние между телами, и ощущения снова становятся непривычными – партнер слишком крупный, не обнимешь, и вместо мягких женских изгибов плотные мышцы... Джеймс упирается ему в плечи ладонями, но Джон обнимает его, бережно и мягко, и не дает удрать. Тепло чужих прикосновений просачивается через рубашку одного и футболку другого, окутывает обоих невесомым облаком. Джеймс перехватывает инициативу – в конце концов, Харт больше изголодался из них двоих – и Джон издает звук, средний между удивлением и одобрением.
– О-о`кей, стоп, – раздается голос Эшли, и они разлепляются. В съемочной команде кто краснеет, а кто хихикает. Некоторые смотрят бесстрастно – еще и не такого навидались.
– Ребята, больше страсти сразу. Вы сто лет не виделись – Джон, для тебя это буквально – и друг от друга без ума. И убить готовы.
– Ладно, – кивает Джон. – Еще пробуем?
– Пробуем, – решительно говорит Джеймс. – Мне нужно поймать настроение на начало.
Они снова расходятся и снова сходятся, и в этот раз поцелуй получается страстным сразу – зубы стукаются, губы сталкиваются голодно и жадно, и Джеймс не теряется, а крепко обхватывает Джона за шею и прижимается к нему, потому что так поступил бы Джон Харт. Из-за спины доносится сдавленный писк, кажется, Патриции, но Джеймс старается не отвлекаться.
– Отлично! – говорит Эшли, когда они заканчивают. – Теперь с переходом на драку.
Они снова целуются, порыв и страсть, до боли, и Джеймс сжимает рубашку Джона-Джека в кулаках и чувствует его ладони у себя на лопатках. Он не знает, кто начинает стонать первым, все это грубо и жестко, и щетина колется, и ему все равно нравится, несмотря на полукруг наблюдателей и необходимость помнить о наклоне головы. Когда они разлепляются – жадно глотнуть воздуха – он размахивается и отвешивает красивый хук; кулак со свистом пролетает мимо лица Джона, который вовремя отклоняется, изображая, что ударом его развернуло.
– И понеслась, – констатирует Эшли. – Давайте сначала.
– Мне стоит целовать тебя быстрее, да? – спрашивает Джон, трогая губу.
– Нет, – отвечает Джеймс и замечает под пальцами Джона кровь: – Ох, я тебя поранил? Извини, – это совершенно искренне, и он машинально кладет руки партнеру на грудь, расправляя смятую рубашку. Джон обнимает его за плечи, хлопает и по пути от площадки улыбается во весь рот, а потом отлепляется, только чтобы прокомментировать в камеру Declassified, которая притаилась за углом:
– Он прокусил мне губу!
– Показушник, – смеется Джеймс в кулак, обнаруживая, что все раздражение на Бэрроумена окончательно испарилось. – Джон, – окликает он его и с открытой улыбкой говорит: – Знаешь, с тобой хорошо играть.
– Я рад, – отвечает Джон, положив на секунду ладонь ему на плечо, с такой искренностью, что Джеймс вдруг понимает – несмотря на дурацкие шутки и чересчур громкий смех, Джон ему нравится.
– Оу-у, так мало! – в шутку дуется нагнавшая их Патриция.
– Ничего, еще насмотритесь, – ухмыляется Бэрроумен, подмигивая в ответ от барной стойки. – Это была только репетиция.
– Если это было репетицией, не знаю, что со мной будет после настоящего шоу! – смеется Пэт, обнимая Джеймса. – Надеюсь, – она переходит на интимный шепот, обвивая его шею руками, – мне тоже сегодня достанется?
– М-м, посмотрим, как ты будешь себя вести, – смеется он, вдыхая знакомый запах и отвлекаясь от ощущений недавнего поцелуя.
– Теперь грим, и снимаем, – командует Эшли, проходя мимо.
– Главное, скажи «снято» вовремя! – с хохотом кричит ему вслед Джон. И комментирует Джеймсу и Пэт: – Они повадились смотреть и ждать, сколько мы продержимся. По-моему, делают ставки. Гарету в прошлый раз пришлось нелегко... – заржав, он хлопает Джеймса по плечу и отдается в руки гримеров.
Джеймсу приносят доломан, а Джону – шинель. Тяжесть формы на плечах вгоняет в образ; Джеймс подмигивает Патриции и посылает ей картинный воздушный поцелуй, прежде чем занять свое место перед камерами.
Проход, поцелуй, удар. Простая последовательность действий. В первый раз они путаются в руках – в верхней одежде нужно менять жесты, особенно Джеймсу, который еще не вполне освоился в своем доломане. Страсти поцелуя это не мешает. Получается не совсем киношно – неловкие жесты, губы съезжают в сторону, носы сплющиваются – зато жизненно. Съемочная группа, которая теперь обступает их вплотную, реагирует соответственно: Джеймс видит через плечо Джона, как облизывает губы координатор света. Горящий взгляд Пэт он буквально чувствует спиной. Когда он разворачивается для следующего прохода, она жестами показывает, что все круто.
Проход, поцелуй, удар. Один раз Джон сбивается с метки; другой раз Джеймс слишком низко проносит руку. Поцелуи становятся все успешнее. Ему тяжело дышать – в конце концов, снова и снова приходится изображать сильнейшее возбуждение.
– Снято! – говорит Эшли в последний раз. – Молодцы, ребята.
Джеймс разворачивается к Пэт и понимает, что уже некоторое время возбуждение не просто изображал.
– Ого, какой у тебя… пистолет! – Джон ржет рядом, наваливаясь ему на плечи и размахивая другой рукой от эмоций. Джеймс закатывает глаза, а потом осторожно косится Бэрроумену в пах. У того эффект заметнее. И пистолет тоже немаленький.
– О-ох! – Пэт, сияющая и розовощекая, стоит перед ними, пытаясь не улыбаться так широко. Джеймс легким тычком в солнечное сплетение – в точности как учил вчера актрис, только не всерьез – сбрасывает Джона с себя и обнимает свою девушку. Она обвивает его шею руками и впивается в губы .
Губы саднит, но Джеймс все равно целуется. Это же Пэт.
К тому же, когда она так сладко и тихо стонет ему в рот и прижимается всем телом, он никогда не может устоять.
Сбоку одобрительно свистят и снова хохочут, в несколько голосов. Джеймсу не надо поворачиваться, чтобы догадаться – заводилой там Бэрроумен. Его смех ни с чем не спутаешь.
Пэт, похоже, не намерена от него отрываться.
– Перерыв, – с выразительным вздохом объявляет Эшли. – Десять минут. Потом снимаем Джека. Джеймс, ты пока свободен.
– В трейлер, – шепотом в самые губы командует Пэт.
Им в спину раздается чье-то улюлюканье и возмущенный голос Бэрроумена: «За десять минут Скотт не успеет сюда доехать!».

~ ~ ~

Вечером, по дороге к Ив, которая собирает сегодня компанию у себя, Джеймс чувствует себя чуть-чуть виноватым: Пэт специально приехала к нему в Кардифф, они и без того редко видятся, работа по разные стороны океана и родительские обязанности оставляют мало времени для личной жизни. Но, в конце концов, они отлично провели сегодня время на площадке. И ему действительно нужно – и хочется – познакомиться поближе с этой новой командой. Хотя им не так уж много придется работать вместе, но… они ему интересны. А познакомиться он пока успел только с Джоном.
Ив открывает ему и тут же расплывается в очаровательной щербатой улыбке.
– Джеймс Марстерс у меня в гостях! До сих пор поверить не могу! – восклицает она.
– Ив, попроси у него, наконец, автограф! – раздается из гостиной. Бёрн перегибается через спинку дивана и неспешно салютует Джеймсу бутылкой.
– На груди! – вставляет Джон, поднимаясь навстречу Джеймсу. Ив, изображая нерешительность, берется за край футболки.
– Вы двое! – закатывает глаза Бёрн. – Оставьте свои штучки для площадки.
Ив хихикает. Джон открывает рот, но Джеймс успевает первым.
– Джон, – мягко говорит он, – прежде чем ты предложишь мне поставить автограф на твоей штучке, убедись, что он там поместится.
Джон моргает, закрывает рот, открывает снова и начинает ржать .
– Вы бы видели мое лицо, когда я читала сценарий! – обращаясь к Бёрну, Наоко и Джону, говорит Ив. – «Я прикована к Джеймсу Марстерсу… ЧТО?! О ДА!»
– Наручники тебя взволновали больше, чем поцелуй? – хмыкает Бёрн. – Не знал об этих твоих пристрастиях.
– Эй, эй! Мне он первому достанется, – ухмыляется Джон, приобнимая Джеймса за плечи и подталкивая к дивану. Джеймс слегка напрягается, но судя по взглядам остальных – выжидательным, но не удивленным – здесь ни объятиями, ни намеками, ни флиртом никого не удивишь.
– Я бы сказал, ты мне достанешься первым, – в тон отвечает он Джону, выскальзывая из-под широкой ладони.
Через полчаса Джеймс сидит на диване между Джоном и Ив и чувствует себя так, словно очутился на подростковой вечеринке. Пицца, пиво и байки со съемок, преимущественно из тех, которые прессе никогда не рассказывают. Джон и Ив, похоже, соревнуются, кто произведет больше шума; Бёрн и Наоко ведут себя тише, но их сдержанные комментарии порой заставляют остальных складываться от хохота. Джеймс подозревает, что после дружных всплесков смеха Ив и Джона с двух сторон слух у него может не восстановиться, но мало беспокоится по этому поводу: он давно не чувствовал себя настолько расслабленно среди малознакомых людей.
«В следующий раз надо взять с собой гитару», – думает он, улыбаясь.
– …Дэвид – Дэвид Теннант, – рассказывает Джон, – из «Доктора Кто», ты смотрел «Доктора Кто»?
– Ага. Я здесь потому, что хотел сниматься там , но, – Джеймс ухмыляется, – видимо, для семейного просмотра я не подхожу.
Вся компания, не сговариваясь, окидывает его откровенно оценивающими взглядами и кивает. После чего в очередной раз заходится смехом.
– Так вот, – продолжает Бэрроумен, просмеявшись, – Дэвид играл Казанову. С кучей эротических сцен. С разными актрисами. И знакомился он с ними так, – Бэрроумен откладывает пиццу, выпрямляется, взъерошивает волосы, застенчиво улыбается и говорит с шотландским акцентом, довольно точно подражая Теннанту: – Привет, я Дэвид. Я буду брать Вас сзади .
В общем хохоте отчетливо слышно, как Ив, утирая выступившие слезы, весело ругается, что у нее потечет тушь.
Джон сидит, подогнув одну ногу и развернувшись к Джеймсу всем телом, и то и дело трогает его: плечо, рука, бедро. Джеймс слегка напрягается, но, похоже, у Джона просто такая манера общения. Если Джон и заигрывает с ним, Джеймс предпочитает это игнорировать. То и дело ерзая, словно не в силах усидеть на месте, Джон размахивает руками и чуть-чуть манерничает, когда разговаривает; Джеймс ловит себя на том, что подмечает детали, отличающие Бэрроумена от капитана Харкнесса, и общие черты, доставшиеся персонажу от актера. Их много – настолько, что сам Джон, кажется, порой путается, рассказывая о себе-Джеке от первого лица и легко входя-выходя из роли.
Сам Джеймс перестал быть Джоном Хартом, как только режиссер сказал «Снято!», но работа над образом не прекращается никогда. Впрочем, образ образом, но Джеймс уже понимает, за что можно обожать Джона Бэрроумена. У Джона грубоватый юмор, далекие от идеальных манеры, он то и дело повторяет слова по три раза, а когда портит воздух, то даже не извиняется, пока Ив не обрушивает на него праведный гнев, но его харизма перекрывает все. Это совершенно неудержимая волна обаяния, основанного на непринужденной, а порой и бесстыдной искренности. Джеймс не может ему не поддаться.
Ив впускает опоздавшего Гарета. Джеймс оборачивается к нему: в повседневной одежде Гарет мало напоминает своего персонажа. Он машет всем, перегибается через спинку дивана к Джону и целует его в губы .
Джеймс сидит совсем близко и прекрасно все видит – как губы мягко соприкасаются, размыкаются, расслабленно и влажно…
Потом Гарет как ни в чем не бывало отходит, чмокает Ив в щеку и садится на подлокотник рядом с ней. Джеймс понимает, что засмотрелся, и прячет неловкость, делая большой глоток пива. Джон хмыкает и демонстративно сладострастно облизывает губы. Гарет закатывает глаза и наклоняется к Ив.
– Ты уже взяла автограф? – драматическим шепотом спрашивает он. Ив шлепает его в шуточном возмущении.
– Хватит уже! Вы все, – она всплескивает руками в ответ на смех компании. – Вы меня в покое не оставите, да? Поверить не могу, что я так глупо вела себя на читке, – она хихикает. – Как девочка-фанатка, честное слово!
– Ты и есть девочка-фанатка, – добродушно фыркает Бёрн. Ив швыряется в него скомканной салфеткой.
– По крайней мере, ты не демонстрируешь мне свои трусики, – философски замечает Джеймс.
– И не присылаешь плюшевые игрушки … – Джон театрально передергивается.
– И не караулишь под окнами, – добавляет Наоко и задумчиво продолжает: – Хотя теперь, когда Джеймс в Кардиффе, можешь начать…
Ив закрывается руками и наполовину сползает с дивана. Джеймс приобнимает ее, обводя остальных грозным взглядом.
– Не волнуйся, Ив, – говорит он, смеясь. – Я не дам тебя им в обиду.
Ив раздвигает пальцы и смотрит сквозь них.
– Правда? – патетически спрашивает она.
– Правда, – кивает Джеймс. – Правда-правда-правда.
– Ох, только не начинай повторять слова по три раза! – восклицает Бёрн. – Нам хватит одного Бэрроумена. Когда ты успел у него этого набраться?
– Он сам всегда так делает, – вступается Гарет, – по крайней мере, если он сам отвечает на вопросы на сайте... ты сам это делаешь, Джеймс?
Прежде чем он успевает что-то сказать, Ив толкает Гарета локтем в бок.
– Ты читал вопросы и ответы у него на сайте? – интересуется она. – И кто тут фанат?
Под общее веселье вечер катится дальше.
Оказывается, что Гарет поет – «тяжелый блюз», как он это называет. У него даже есть группа. Джон на упоминание об этом закатывает глаза и стонет.
– Ты не трогаешь мою музыку… – угрожающе начинает Гарет.
– А ты не трогаешь мою. Помню-помню, – Джон картинно вздыхает и раскидывает руки по спинке дивана – так, что одна ложится Джеймсу почти на плечи. Никто как будто не замечает. Джеймсу комфортно; возможно, это пиво или усталость, но ему не хочется избавляться от этого тепла.
Трель мобильника прерывает на полуслове длинный и смешной рассказ Наоко, и она забавно надувает губки; Джон извиняется и отходит к окну поговорить. Пока он разговаривает, Бёрн и Гарет в лицах изображают очередную историю – как во время съемок телефон Бэрроумена заиграл тему из «Доктора Кто» . В паузах до Джеймса доносятся приглушенные реплики Джона: слов не разобрать, но по интонации слышно, как разгорается и угасает короткий спор.
– Скотт передает привет! – кричит Джон от окна и описывает ответный нестройный хор голосов своему собеседнику как «Тебе тоже от всех привет». По улыбке, сопровождающей финальное «Я тоже», Джеймс безошибочно узнает чувство, связывающее его со звонившим.
– Из Лондона? – интересуется Бёрн, утаскивая последний кусок уже остывшей пиццы. Джон кивает, бухаясь на прежнее место и раскидывая руки в стороны.
– Предлагает, пока меня нет, заменить пластик в ванной , – с преувеличенным стоном жалуется он.
– На плитку? – уточняет Гарет, прикладываясь к бутылке.
– На другой пластик! – фыркает Джон.
– Окончательно потерял надежду, – сочувственно вздыхает Ив.
Судя по смеху, это какая-то шутка для своих, которую Джеймс не понимает, но улыбается за компанию.
Хотя Бэрроумен откровенно наслаждается весельем, развлекаясь сам и заводя остальных, но он же и кладет конец вечеринке, оглушительно хлопая в ладоши и сообщая, что завтра рабочий день, и пора спать. Возражений не поступает. Джеймс вызывает такси и, видя, как украдкой зевает Ив, говорит, что подождет на улице, заодно проветрится.
Гарет составляет ему компанию. Закуривает и предлагает сигарету; Джеймс отказывается, хлопая себя по плечу:
– Пластырь .
– И как? – интересуется Гарет.
– Пять лет, и все отлично, – хмыкает Джеймс.
– Получается, что не бросил, а перешел на... внутривенное вливание? – ухмыляется Гарет.
– Зато связкам полегче. – Джеймс вспоминает одну из мелькнувших в разговоре реплик. – Ты тоже поешь, да?
Гарет кивает.
– Ты, Джон, Наоко…
– С Бёрном тоже случается, – хмыкает Гарет. – Фанаты уже давно спрашивают про музыкальный эпизод «Торчвуда», раз уж мы все тут немного певчие птички. Хотя Джон, конечно, самая громкая. Еще услышишь, – он напевает, демонстративно жестикулируя, так что Джеймс сразу же узнает оригинал: – Anything go-o-o-oes!
– Думаю, я не пропущу такое шоу, – смеется Джеймс.
– Да уж, шоу Бэрроумена пропустить трудно, – подхватывает Гарет.
В такси, везущем его в гостиницу к Пэт, Джеймс перебирает впечатления от актерской команды. Ироничный Бёрн, похожая на свою героиню Наоко, не похожий на своего героя Гарет, шумная Ив и Джон – человек-чересчур: чересчур красивый, чересчур громкий, чересчур откровенный и при всем при том располагающий к себе. Даже чересчур.
Глядя на мелькающий за окном Кардифф, Джеймс решает, что Джона он, пожалуй, любит.

@темы: Whoniverse, RPF, фики

---

другие баннеры

Сайт Slashfiction.ru и сообщество Whoniverse объявляют, что традиционная новогодняя слэш-пати в этом году посвящается фэндому Whoniverse (Doctor Who/Torchwood/The Sarah Jane Adventures).

Мы приглашаем поклонников всех фандомов и всех пейрингов, поклонников слэша, гета и джена отметить новый год и попутешествовать в пространстве и времени вместе с нами!
- Вечеринка в одном из клубов Москвы
- Теплая дружеская обстановка
- Увлекательная программа
- Веселые конкурсы
- Вручение подарков
- И, конечно, музыка и танцы!

Дата: 8 января
Регистрация здесь!

По поводу участия в программе обращаться к Св.
По поводу волонтерской помощи организаторам - к Анри Кабье

Распространение приветствуется!

@темы: Whoniverse, на правах рекламы

---

Название: Традиция Торчвуда
Фандом: Torchwood
Герои: Джек Харкнесс, Элис Гуппи, Эмили Холройд, Гэрриет Дербишир, Джеральд Нил, Янто Джонс
Объём: 295 слов
Тип: джен (элементы гета и слэша)
Рейтинг: R
Саммари: В Торчвуде никогда ничего не меняется.

She died the year after that was taken. Twenty-six years old. Nothing changes.
Torchwood 2x03, To The Last Man

Элис Гуппи, бесшумная и безжалостная, ручная акула Торчвуда. Она владеет всеми видами оружия, доступными человечеству, и еще несколькими. Она служит не Британской Империи, но лично Эмили Холройд.
Она трахает Джека, пока тот не начинает просить о пощаде, хрипло смеется в ответ и душит его перед тем, как кончить. Эмили наблюдает за ними, сунув руку между ног.
Она погибает в тысяча девятьсот шестом, во время вызванного рифтом землетрясения, под завалами в кабинете главы Торчвуда. Ей двадцать шесть. После восстановления Эмили ставит стол на то место, где нашли тело.

* * *

Гэрриет Дербишир, неразговорчивая и гениальная, женщина не своего времени. Она строит манипулятор рифта и придумывает ключ для возвращения эпох на свои места. Она служит не Институту, но лично Джеральду Нилу.
Она соблазняет Джека над расчетами манипулятора, поздним вечером, когда у обоих лица серые от усталости и формулы путаются в голове. Едва всхлипнув в финальной судороге оргазма, она бросается к черновикам, одной рукой застегивая блузку, а другой записывая новое уравнение. Джеральд смотрит из окна кабинета, невидимый для обоих; на следующий день Джека отсылают на континент.
Она погибает в тысяча девятьсот девятнадцатом, в туннеле, ведущем к Ирландскому отделению, остановив межпространственную воронку, грозившую утянуть острова под воду. Ей двадцать шесть. Джеральд находит ее тело на берегу Кардиффского залива и на руках относит в морг.

* * *

Янто Джонс, молчаливый и незаменимый, последний оплот порядка в Кардиффском отделении. Он разбирает архивы, чинит манипулятор рифта и следит, чтобы всем хватало ручек. Он служит не Торчвуду, но лично Джеку Харкнессу.
Он занимается любовью с Джеком, удерживая его руки над головой и почти касаясь его губ своими, так что дыхание смешивается, но позволяет себя поцеловать только вместе с последним толчком.
Он погибает в две тысячи девятом, в Доме на Темзе, отравленный инопланетным вирусом при попытке остановить галактических шантажистов. Ему двадцать шесть.

@темы: Whoniverse, фики

---

Через тысячу лет

Название: Через тысячу лет
Фандом: Doctor Who/Torchwood
Герои: Джек, Янто (упоминается Доктор)
Тема: Путешествия во времени
Объём: 255 слов
Тип: слэш
Рейтинг: G
Саммари: Хэппи-энд к Torchwood: Children of Earth Day Four
Авторские примечания: Спойлеры к Torchwood 3x04.
Флафф, бессмысленный и беспощадный.
Терапевтический драббл.
Идея - Эдвин Друд.
Представлено на fanfic100 (в первой версии).
Новая версия, часть событий по сравнению с выложенным раньше изменены.

A thousand year's time...you won't remember me.
Yes, I will. I promise. I will.

- Не оставляй меня, - шепчет Джек, и это последнее, что слышит Янто. Потом наступает темнота.
Темнота длится целую вечность.
Длится одно мгновение.
Янто открывает глаза.
Мягкий свет заполняет белую комнату. Пахнет свежестью открытого всем ветрам поля, но ветра нет. Джек сидит рядом с кроватью и смотрит на Янто. У него седые виски.
- Джек? - недоуменно спрашивает Янто, машинально протягивая к нему руку и так же машинально останавливая себя.
- Да, - выдыхает Джек. По его щекам катятся слезы.

* * *

- Три тысячи девятый год, - повторяет Янто, глядя в окно на невероятный футуристический пейзаж. Ему все еще кажется, что он спит, что вся история с 456 ему приснилась, и сейчас этот сон перейдет в какой-нибудь привычный кошмар. Джек превратится в Лизу. Или умрет.
Джек стоит рядом, положив руку ему на плечо, и смотрит на него, не отрываясь, но отводит взгляд, стоит Янто обернуться к нему.
- Я не забывал. Никогда, - невпопад говорит Джек.
На подоконнике лежит телепортатор. Сейчас все ими пользуются. Сейчас, в три тысячи девятом. Доктор отвез Джека в две тысячи девятый. Телепортатор записал память Янто. Личность. Тело восстановили из образца ДНК.
Это похоже на сюжет фантастического фильма. Янто смотрит на свои руки. Они выглядят в точности такими, какими он их помнил.
- Я умер... - Произносить это странно. Янто думает, так ли ощущает себя Джек после каждой смерти?
Джек стискивает пальцы на его плече.
- Что было потом? - спрашивает Янто, оборачиваясь к нему.
- Я расскажу, - отвечает Джек. - Я все расскажу. У нас есть время...

@темы: Whoniverse, фики

---

наболело

Дорогие авторы текстов, фиков и постов!

Перестаньте, пожалуйста, издеваться над правилами пунктуации русского языка и своими читателями.
Запомните эти простые правила. Выучите их наизусть. Распечатайте и повесьте прямо на монитор.
Потому что если вы их не соблюдаете, то буквально капслоком расписываетесь в своей неграмотности и демонстрируете, что читать ваш текст не имеет ни малейшего смысла, потому что его автор не только плохо учился в школе, но к тому же неспособен воспользоваться проверкой правописания в Ворде, которая нарушение этих правил гарантированно подчеркивает.

# Запятая пишется слитно с идущим перед ней словом. После запятой ставится пробел. Не наоборот!
# После точек ставятся пробелы.
# Многоточием нельзя заменять запятые, точки и другие знаки только потому, что вам взбрело это в голову! Текст с излишками многоточий производит впечатление, что его автор тормоз.
# В многоточии три точки. Не две, не четыре, не десять. Три.
# После многоточия ставится пробел. Перед многоточием пробел не ставится. Единственное исключение - когда с многоточия начинается предложение, тогда пробел ставится.
# Есть варианты написания "вопросительный знак + многоточие" и "восклицательный знак + многоточие". В этих случаях ставится вопросительный или восклицательный знак и две точки перед ним или после него, в зависимости от интонации. Если не знаете точно, как именно это оформить - не выпендривайтесь. Никакие другие знаки препинания к многоточию не пришиваются.
# В некоторых случаях для передачи особой выразительности речи используются сочетания трех вопросительных или трех восклицательных знаков. Не двух, не четырех и не десяти - ровно трех. Они используются очень редко, потому что отражают крайнюю экспрессию. Их изобилие делает текст "грязным" и создает впечатление, что все персонажи и автор - истерички.
# Еще есть сочетание вопросительный знак + восклицательный знак. Никаких других сочетаний нет. Не пытайтесь их придумать.
# В русском языке точка ставится после закрытых кавычек. Всегда. В английском - до закрытых кавычек. Переводчики, не путайте, вы переводите на русский.
# Кстати, дорогие переводчики: в английском языке прямая речь оформляется кавычками. В русском языке она оформляется тире и запятыми. Не забывайте, на какой язык переводите. Подробности оформления - здесь.
# Перед и после тире ставятся пробелы. Перед и после дефиса пробелы не ставятся. Наличие или отсутствие вокруг черточки пробелов позволяет понять, тире это или дефис. Кстати, запомните разницу между тире и дефисом. Если на пальцах, то дефис ставится между частями слова, а тире - между частями предложения.

Другие подробности - здесь.

@темы: лингвофашизм

---

Новогодний фест Whoniverse

@темы: Whoniverse, на правах рекламы

---

Ставок больше нет

Автор: Saint-Olga ([e-mail])
Фэндом: «X-men» (Рэми ЛеБо aka Гамбит)
Пары: Гамбит/Эссекс, Гамбит/Шельма, Гамбит/другие персонажи, из канона и оригинальные.
Рейтинг: R
Небечено
AU (альтернативная вселенная), в духе фэнтези.
Disclaimer: Все лица, имена, названия и события, хотя бы отдаленно напоминающие комикс "X-men", принадлежат Marvel.
Частично сюжет основан на цикле «Возле тьмы», автор Candra, поэтому для лучшего понимания событий рекомендуется прочитать этот цикл, особенно «Память» и «Возле тьмы». Глава «Тьма» основана на фанфике «Магия-2», автор Lamborgini.
Примечание автора: текст писался в период с мая 2002 по февраль 2003 и выкладывался на сайте www.remylebeau.narod.ru. Последние главы написаны в декабре 2006.

Небеченую версию качать здесь.

Я нашла у себя этот старый и никем, по-моему, полностью не прочитанный фик и решила выложить его на ShashWorld: начало и окончание.

В процессе выкладывания я его перечитала и поностальгировала. Это лучшие традиции моего раннего стиля , вообще фанфикшена того периода и той стадии развития фандома, на которой текст писался: крепкая привязка к фанону и творчеству других авторов, некоторая подростковая эмо-циональность, ангстовость и наивность описаний, уменьшительно-ласкательные имена, сонгфиковые элементы, использование - ОМГ! русского рока... Плюс в то время я запоем читала Олдей, что ощущается. Но тем не менее, даже сейчас мне этот фик нравится.

запись создана: 26.12.2006 в 00:51

@темы: фики, X-men

---

Помоги любимому фандому!

В этом году Осенний Слэшкон проводит акцию по Самопрезентации фандомов.
Фандомы Доктор Кто + Торчвуд представляют общий фандомный стенд.
Поскольку это самопрезентация, то BBC нас не спонсирует все расходы по оформлению стенда ложатся на плечи организаторов стенда.

Если вы хотите, чтобы стенд вашего любимого фандома получился красивым и запоминающимся, окажите нам безвозмездную
материальную помощь.

Нам поможет любая сумма, будь то 100 рублей, или 100 фунтов.
Их можно передать лично или переводом.

Фандом вас не забудет!
И выразит благодарность

Пишите на у-мейл или e-mail организатору стенда:
 Св.
sv.ollga @ gmail.com

Альтернативные баннеры

Распространение приветствуется.

---

дорогие все

Я понимаю, что продолжения "Шута и Убийцы" очень хочется.
Но я его не дописываю (пока), потому что у меня есть реальная жизнь, и она бьет ключом. Иногда по голове.
Если честно, вопросы "ну когда же, когда продолжение", хотя и льстят моему авторскому самолюбию, но гораздо больше действуют мне на нервы, потому что ответить на них я не могу. Поэтому не задавайте их, пожалуйста. Когда смогу, тогда допишу и выложу.

Да, я в то же время пишу по другим фандомам.
Малую форму. И даже это делаю редко.
Малую форму можно писать на вдохновении и порыве, между делом. Романные объемы так не пишутся.

Спасибо за внимание.

@темы: авторское, оргмомент, Шут и Убийца

---

рек-фест

Мой отзыв на фанфик «Вся жизнь впереди» (Азкабанский романс), автор tiger_black: здесь.

Отзыв на "Дело Роды Гаррет": здесь.
Отзыв на "Изысканный труп": здесь.

@темы: Гарри Поттер, авторское, рецензии

---

Severus Snape Birthday Fest: Трое

Автор: Saint-Olga (sv.ollga @ gmail.com)
Бета: njally
Пейринг: Том Риддл/Снейп/Гарри
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма
Предупреждения: dark, смерть героев (не из пейринга)
Disclaimer: герои и события цикла «Гарри Поттер и…» принадлежат Дж.К.Роулинг
Написано на Severus Snape Birthday Fest для katiger:
- фанфик (не важно, переводной или авторский) - желаемые пейринги: Снейп/кто угодно - но без особого изврата.
- желаемый жанр: не стеб - но тонкий юмор (лучше даже черный) - одобряю. А так жанр любой
- пожелания: Сев снизу;
Время действия - не раньше 1975 года (А далее - хоть ПостХогвартс).
Можно и AU, но обязательно учитывать информацию о биографиях персонажей из всех 6-ти книг;
- ограничения: Не люблю чен, не люблю цест

Отдельная благодарность lilith20godrich, без которой фика бы не было. За организацию этого фикатона, за все, что она делала и делает для фэндома, и как замечательному переводчику, автору и человеку.

Трое

Ссылки на текст из сети вымерли, поэтому перекладываю его сюда

Прайвет Драйв, 4
Литтл Уиннинг, Сюррей
31 июля 1998

Стрелки Биг Бена щелкают, выстраиваясь напротив двенадцати; и, прежде чем секундная стрелка двинется к следующему делению, двери дома с грохотом слетают с петель. Из дома доносится плач перепуганной женщины и хныканье перепуганного мальчишки; другой мальчишка, тощий и лохматый, шагает по улице, ни разу не обернувшись на покинутый дом.
- И все? Ты решил их не наказывать? – говорит он мягким баритоном. И отвечает сам себе, выше и немного хрипло:
- Хватит с них второго хвоста у Дадли. И ремонта.
- Ты добрый, - баритоном, с легкой насмешкой.
- Я злой. Я очень злой. Но я не хочу тратить силы попусту. И кстати, перестань говорить вслух, я тебя и так прекрасно слышу, - раздраженно.
- Но мне нравится, - когда говорит баритон, лицо мальчишки становится… пустым. Взгляд стекленеет. Стоит голосу смениться – и на него возвращаются эмоции: губы кривятся, вертикальная морщинка вклинивается между бровей.
- Куда теперь? – баритон.
Вместо ответа мальчишка вскидывает руку жестом автостопщика.
Из влажного ночного полумрака выныривает автобус.

Нора
Окрестности деревни Оттери Сент-Кетчпоул
17 августа 1998

Рон и Гермиона ловят Гарри, когда в пятом часу утра он пытается улизнуть из Норы через черный ход. После этого он смиряется, и они уходят следующей ночью, так же тайно, но – втроем.
Во время сборов украдкой он все пытается объяснить, насколько это опасно и почему он не хочет брать их с собой. Гермиона кивает и говорит, что они все понимают. Рон упрямо молчит и иногда взрывается: «Идиот!»
Том говорит, что у Гарри славные друзья. Его интонацию Гарри понять не может.
Как бы то ни было, он рад уйти из Норы. Впервые в жизни он понимает, насколько там тесно. Он задыхается в круговороте рыжих, в постоянном мельтешении, говоре и окликах…
Хотя настоящая причина не в этом.
Джинни делает вид, что все в порядке, но ее косые взгляды и неначатые фразы тяжело висят в воздухе.
Разумеется, это тоже не причина.
Он боится за них. Всех. Он каждую минуту ждет, что придут люди в белых масках, и боггарт Молли Уизли обретет плоть.
Но и это не главное.
Отвернувшись от дома, в котором спят бесчисленные рыжие, Гарри позволяет себе признаться в том, что они его раздражают. Шумные, нелепые, бессмысленные люди.
Он не уверен, что они раздражают именно его. Но не уверен на все сто и в обратном.

Постоялый двор «Верный ягненок»
Годрикова лощина
20 августа 1998

В этой гостинице слишком тонкие стены, и слышен голос Гермионы: «Нет, Рон, я верю в магическую контрацепцию, но предпочту воспользоваться всеми возможными средствами защиты…» Гарри не может с ней не согласиться: лучше обезопаситься, особенно если имеешь дело с отпрыском Уизли.
Он предполагал, что все этим закончится, когда Рон, краснея до корней волос и отводя глаза, сказал, что они с Герми возьмут отдельный номер. На двоих.
«Вот так, да… Что значит «откуда я знаю, как это надевать?» Я прочитала инструкцию!»
Он не предполагал только, что в этой гостинице настолько тонкие стены.
Стоны и пыхтение за стеной. Гарри семнадцать. Он все равно не заснет, пока эти двое не заткнутся. Его руки двигаются будто сами по себе.
Он не пытается представить двоих, занимающихся любовью в соседней комнате. Или Джинни. Или Чоу. Зато видит невероятно красивую блондинку, скидывающую слизеринскую мантию и садящуюся на него верхом; она улыбается пухлыми губами и гладит его грудь. Это не похоже на фантазию, скорее на воспоминание.
Девушка выдыхает: «Том…» Его рука плотнее сжимает член. Ему не нравятся блондинки.
Мысленное хмыкание, и место блондинки в его воображении занимает рыжая, подозрительно похожая на всех Уизли сразу, с головы до пят в веснушках. Гарри возмущенно мотает головой и двигает рукой сильнее. Он уже привык к фантазиям – воспоминаниям? - Тома, но ему хочется, чтобы это поскорее закончилось.
«А если так?» - шепчет Том, и у новой фантазии нет лица, но есть крепкое тело, гладкая пряно пахнущая кожа, под которой катаются мускулы, и сильные руки. Гарри возмущенно захлебывается воздухом… и выдыхает протяжным стоном.
За стенкой подозрительно затихают.
Гарри стоит на коленях на кровати, и левая рука, перестав подчиняться его воле, тянется к губам. Он облизывает собственные пальцы, липко-соленые от пота, и в следующую минуту они уже скользят между ягодиц, находят, надавливают...
Перегнувшись пополам, Гарри утыкается лбом в простыни. Фантазии теряют конкретность, оставляя неясные образы – тела, прикосновения, тепло… Он уже не понимает, чья рука сжимает его член, и в чьем теле, тесном и горячем, двигаются его пальцы, и чьи пальцы двигаются в его теле, поворачиваются, задевая что-то, что включает удовольствие, густое и горячее, как лава.
Кажется, Том кончает первым.

Гостиница «Бочонок и монета»
Округ Суффолк
5 октября 1998

- Она не плавится, ее невозможно расколоть… ее даже молния не берет. Про магию и не говорю, с нее мы начали.
- Дамблдор носил кольцо полгода.
- У нас нет столько времени!
- Пока мы не найдем остальные…
Гарри не участвует в разговоре. Он сидит на кровати очередной безликой гостиницы, держа проклятую чашу в руках. Столько шума. Обычный кубок, ничего особенного.
«Ничего особенного?» – усмехается Том, и пальцы Гарри немеют. От чаши словно протягиваются невидимые ниточки капилляров, впиваются под ногти, уходят глубоко в его кровеносную систему… он едва удерживается от крика.
- Что это? - выдыхает он беззвучно, забывая, что можно просто подумать.
«Он. В этой чаше».
- …может быть, зелье, - доносится со стороны Рона и Гермионы.
- Сомневаюсь. Стоит посоветоваться с кем-нибудь… например, с Люпином…
- Никаких советов, - подает голос Гарри. – Это касается только меня. Ну, и вас. Они нам не помогут.
- Но, Гарри… - начинает Гермиона, но замолкает под его взглядом. Не Гарри – Тома. Впрочем, она этого не знает.
- У меня уже голова разболелась от всей этой болтовни, - Гарри резко срывается с кровати, вылетает из комнаты, так стремительно, что Рон и Гермиона даже не успевают забрать у него чашу.
- И что теперь? – рычит он, когда за ним с грохотом захлопывается дверь его номера.
- Теперь, - явно смакуя каждое слово, говорит Том его губами, - поставь чашу на стол и успокойся.
- Я спокоен.
- Мне лучше знать.
Гарри подчиняется. Лучше так, чем дождаться, когда Том заставит его тело проделывать то, что считает нужным.
В конце концов, таковы условия сделки.
Чаша занимает место на столе. Ладони обнимают ее удобно и ласково. «Успокойся,» - шипит Том, и что-то такое делает с ритмом его дыхания, что его вдруг охватывает спокойствие, граничащее с безразличием.
- Гермиона сказала, что ее нельзя уничтожить магией… - говорит он, чувствуя поднимающуюся внутри волну.
- Гермиона! – презрительно фыркает Том, и ладони Гарри взрываются потоком силы.
Шрам обжигает болью так, что голова как будто вот-вот расколется пополам. И следом наваливается смертная тоска. Все, что он считал тоской раньше, с этим несравнимо: он умирает, вот сейчас, сию секунду, и больше никогда не будет существовать, и это небытие неизбежно и бесконечно, и…
- Гарри! Гарри, что случилось? Гарри! Рон, да помоги же мне его поднять!
Гермиона трясет его за плечо. Гарри смотрит на облезлый ковер, в который он уткнулся лицом, и счастливо улыбается. Жизнь прекрасна. Как он раньше этого не замечал?
Рон перестает пялиться на кусок застывшего металла с отпечатками сминавших его ладоней и принимается перетаскивать Гарри на кровать.

Руины замка XII века
Уайлтшир
28 декабря 1998

Снейп извивается, как червяк на крючке. Гарри смотрит на него с чувством, похожим на смесь ужаса и любопытства. И то и другое направлены не на Снейпа – на него самого. И Гарри не уверен, насколько это его собственные чувства.
У него впервые в жизни получилось Круцио.
«Хватит, ты убьешь его», - говорит Том буднично.
«Я и хочу, чтобы он сдох».
«Не хочешь».
«Иди к черту».
«Ты еще не умеешь убивать».
«Зато ты умеешь».
«Я не хочу его смерти».
«Почему?»
«Он может быть полезен».
Пауза.
- Фините Инкантатем.
Черные сальные пряди липнут к мокрому от пота лицу. Снейп тяжело дышит и пытается подняться.
- Петрификус Тоталюс, - мстительно говорит Гарри, выбрав момент, и Снейп застывает в неустойчивой позе… через секунду заваливается на сторону, лицом в пол. Гарри переступает через него и берет из узкой ниши в стене бронзовое перо. На стержне – вписанная в герб буква «R». И тянутся под ногти невидимые сосудики…
- Четвертый, - говорит Том и проводит кончиком пера по губам. Вздрагивает от ощущений, похожих на удивительно приятный ожог, уже Гарри.

Гриммольд Плэйс, 12
Лондон
29 декабря 1998

Гарри ненавидит, ненавидит, ненавидит Легилименцию. И Снейпа.
И Тома, который решил «попробовать». Гарри был против.
Распластавшись на полу, он ловит ртом воздух и никак не может вдохнуть как следует. Воспоминания мелькают, как поднятые ветром листья, оттирая его в глубину сознания – и он ничего не может с этим сделать. Только смотреть…
…как перо Рейвенкло плавится в руках, капая на пол…
…как Гарри лежит на кровати в своей комнате у Дурслей, с глухой тоской глядя в потолок - и вздрагивает, услышав звучащий в голове голос…
…как тянутся бумажные дни – описать это невозможно, это не похоже ни на что из известного Гарри, но они именно бумажные и с привкусом чернил, и так похожи друг на друга, что каждый час кажется вечностью…
…как Том произносит, улыбаясь уверенно и обаятельно:
- Северус Снейп, я не ошибаюсь? Очень приятно познакомиться.
Сеанс Легилименции прерывается. Ошарашенный настолько, что ему уже все равно, Гарри смотрит на Снейпа снизу вверх и думает, что никогда еще не видел на лице бывшего профессора такого неприкрытого изумления.

Гриммольд Плэйс, 12
Лондон
30 декабря 1998

«Ненавижу тебя», - измученно говорит Гарри, глядя на часы. Стрелки плывут перед глазами, но понятно, что уже далеко за полночь.
«Это взаимно, Гарри», - отвечает Том, и Гарри чувствует, как уголки рта изгибаются в безупречно вежливой улыбке. Он так улыбаться не умеет.
Они оба совершенно искренни.
Уткнувшись лицом в подушку, Гарри понимает, что вымотан так, что заснуть не сможет. В голове все еще плавают обрывки разговора Тома и Снейпа, вкус фраз вязко стынет на губах.
- Мои взгляды и взгляды моего, м-м, альтер эго, - говорит Том, удобно сидя в кресле напротив Снейпа, - разумеется, совпадали в нашей общей юности, но с тех пор заметно разошлись. Его методы – думаю, я уже не могу говорить о нем «я», мы совершенно разные личности – кажутся мне нерациональными и малорезультативными. Как бы вы их оценили?
Снейп соглашается. Он выглядит уверенным, но во взгляде то и дело мелькает странное выражение. Неудивительно, впрочем – такие речи произносит никто иной как Гарри Поттер. Иначе как странной ситуацию не назовешь.
- Не могу сказать, что наши взгляды на маго-маггловские отношения сильно отличаются, - продолжает Том. - Однако сложившаяся социальная система, заметная диспропорция между магическим и маггловским населением, количество смешанных союзов… все это делает крайние методы, которые выбирает Лорд Волдеморт, бессмысленными.
- Разве вы сами – не Лорд Волдеморт? – перебивает Снейп.
- Боюсь, что хотя имя это выбирал я, но теперь оно безнадежно скомпрометировано. Так вот, я считаю, что нам следует придерживаться более мягкой политики. Магическое общество давно требует реформ; если направить эти реформы в нужное нам русло, можно добиться построения нового вида общества, в котором чистокровные маги займут причитающееся им место, при этом вообще не прибегая к насилию…
У Гарри голова идет кругом от этих бесед. Но Снейп явно понимает, о чем речь, и чем дальше говорит Том, тем чаще Снейп кивает, и его замечания все больше направлены не на то, чтобы разрушить построения собеседника, а на то, чтобы поддержать их. В его глазах появляется блеск, и когда он в какой-то момент наклоняет голову, то неожиданно кажется очень молодым, почти как в той давней сцене, увиденной Гарри в думоотводе.
«Он собирается все обдумать, но я уверен, что он согласится, - говорит Том довольно. – Он разумный человек. И очень приятный собеседник».
Гарри так не считает. Он хочет, чтобы Том заткнулся. И убрался из его жизни, вместе со Снейпом. Хотя нет, Снейпа пусть оставит. Гарри все еще хочет отомстить за Дамблдора.
«Он должен умереть».
«Он нам нужен».
«Ты обещал».
«Он выведет нас на Драко и пятый Хоркрукс».
«А как же сделка?»
«Ты хочешь убить Снейпа и Волдеморта. Чтобы добиться второго, первое нужно отложить».
Гарри стискивает подушку и скрипит зубами.
«Ненавижу».

Спиннерз-Энд
17 февраля 1998

Драко сейчас как никогда похож на белого хорька. Загнанного в угол и уже осознавшего, что из этой передряги он выйдет только в виде шкурки. Он дрожит всем телом и скалит узкие зубы, белесые пряди липнут ко лбу. Его взгляд бегает, меняясь, как хамелеон на радуге: от лица Гарри – «Ненавижу! Я бы…» – к лицу Снейпа – «Как вы могли, сэр… пожалуйста…» – и к Уизли, скорчившемуся на полу над телом Гермионы. «Я не виноват, не виноват, не…!»
Гарри хочется присоединиться к Рону, который всхлипывает и греет дыханием леденеющие руки девушки. Но с того момента, как Снейп выпрямился, перестав щупать пульс, и молча качнул головой, Гарри нет здесь. Гримаса боли на лице, судорожно стиснувшие палочку пальцы, порывистые вздохи – это все Том.
И это Том склоняется над Гермионой, мягко отстраняет Рона и подхватывает тело на руки. Это Том кивает Снейпу, тот без слов понимает его распоряжение – и Драко, съежившийся, как в ожидании удара, застывает под Петрификусом и, покачиваясь, всплывает в воздух. Рон цепляется за рукав Гарри – Тома – не сводя глаз с лица Гермионы.
Чувствуя вес тела у себя на руках, Гарри снова и снова вспоминает, как это было легко: принять ее, отлетающую от Экспеллеармуса к стене, на раскрытую ладонь, и подтолкнуть, совсем немного – так, чтобы висок оказался на одной линии с углом рассохшегося комода.
«Этого не было в условиях сделки!» - молча кричит Гарри. И получает в ответ: «Это случайность». Том говорит так убедительно, и так хочется согласиться. Потому что иначе…
Но снова и снова: вес – она легче, чем Гарри думал – толчок – глухой удар.
«Это случайность».
В это почти можно поверить. Ведь это Гарри взмахивал палочкой за секунду до этого, и Гарри смотрел на медленно оседающее тело, и Гарри орал «Экспеллеармус» так, что палочка Малфоя выбила окно, впуская в комнату ледяной ветер…
И только секунду – всего одну секунду – он не был собой.
Или ему показалось?

Гриммольд-Плейс, 12
Лондон
19 февраля 1998

В семейной библиотеке Блэков всегда темно. Сколько свечей ни зажигай – все равно свет будет съеживаться, прятаться от растянувшихся теней. Гарри подозревает, что даже если поджечь бесконечные ряды книг, тянущиеся до потолка, светлее не станет – они сгорят черным огнем, и копоть замажет окна.
У него болят глаза от многочасового чтения готического шрифта. Голова тоже болит, но на голову все время жалуется Том, поэтому Гарри жалуется на боль в глазах. Но ни один не хочет уходить. Они ищут одно и то же; и оба ценят горькую иронию этого единства.
Снейп появляется из теней библиотеки беззвучно, словно соткавшись из них, только руки и лицо – из болезненно-желтого воска. Тяжело опускается в кресло; при этом пальцы вцепляются в подлокотник так, что кажется – дерево сейчас захрустит.
- Что он? – говорит Гарри с интонациями Тома, и Снейп вскидывает на него изумленный взгляд. Том хмыкает и оттесняет Гарри в сторону. Снейп щурится; похоже, даже этот тусклый свет режет ему глаза.
- Как обычно. Требует разыскать Гарри Поттера. Его что-то тревожит, но он не понимает, что.
- Он потерял связь с Хоркруксами. И даже несмотря на то, что хотя уничтожено уже больше половины, он этого не замечает. – Том удовлетворенно кивает.
- Да. Но известие о захвате Малфоя привело его в ярость, - Снейп чуть заметно морщится, и пальцы на подлокотнике дергаются.
- Он знает, что Хоркруксы уничтожены?
- Нет. Он считает, что мы просто держим их у себя.
Том доволен. Очень доволен. Он отстукивает пальцами барабанную дробь на переплете древнего фолианта. Встает и стремительно проходится по комнате. Пробегает взглядом по поблескивающим золотом корешкам и оборачивается к Снейпу. Тот сидит в кресле, глядя в пол; бледный профиль плывет в полумраке, как лунный серп поздней осенью.
- Что решили с Драко? – спрашивает он тусклым голосом.
- Он принес клятву Ордену.
- А Уизли?
- Уизли не согласен… но все понимают, что он просто убит горем. Когда Гарри поддержал Малфоя, все со скрипом, но согласились.
Гарри помнит, как смотрел на него Драко, когда он предложил ему служить Ордену в обмен на жизнь и относительную свободу. В первый момент Малфой не поверил, что неудивительно. Но Том умеет убеждать.
- Не удивились, что Поттер предлагает в члены Ордена своего злейшего врага?
- Злейший враг Гарри, - мягко ответил Том, - Лорд Волдеморт. Твое появление здесь убедило Орден, что Гарри перерос свой юношеский максимализм.
Снейп склоняет голову; выглядит это так, будто он хотел кивнуть, но на то, чтобы поднять голову, ему сил уже не хватило. Пальцы левой руки подергиваются.
Том двумя шагами преодолевает расстояние до кресла и рывком задирает Снейпу рукав. Тот пытается отдернуть руку, но Том держит крепко. Похожая на раковую опухоль, метка пульсирует на восковой коже. Том проводит над ней рукой… потом – накрывает ладонью, по которой уже бежит колючее тепло.
Снейп дергается, его лицо перекашивает болью… а потом на нем проступают изумление и покой. Разглаживается вертикальная морщина на лбу, дрогнув, расходятся сведенные в ниточку губы, он порывисто вздыхает и откидывает на спинку кресла.
Том следит за этими переменами, и Гарри – вместе с ним. Это выглядит… красиво. Лицо Снейпа, прорезанное глубокими тенями, напоминает источенную временем и ветрами древнюю статую. Его трудно назвать соответствующим канонам красоты какой бы то ни было эпохи, но оно завораживает…
Гарри понимает, что снова ловит мысли Тома, и неприязненно стряхивает липучий морок. На его взгляд, Снейп уродлив. Хотя…
…он теперь не совсем в этом уверен.
Ток магии в ладони прекращается, но Том не убирает руку. Не отводя взгляда от лица Снейпа, сдвигает ладонь выше. Большой палец приходится на сгиб локтя, где бьется пульс; выводит круг на коже. Глаза Снейпа раскрываются шире, он внимательно смотрит Тому в лицо. Еще круг. Еще…
«Нет! – кричит Гарри, понимая, к чему Том ведет. – Не с этим ублюдком!»
«Я хочу его, - невозмутимо отвечает Том. – Не волнуйся. Тебе понравится».
Снейп кладет руку поверх руки Тома – Гарри – сейчас все-таки Тома, и кивает.
…Гарри смиряется с происходящим, когда худое тело выгибается под ним, и бисер пота блестит на спине, вокруг острых позвонков. Его все еще перекашивает от отвращения, когда Том нагибается, чтобы слизнуть несколько соленых капель – но ярость уходит, и в конце концов его тоже накрывает волной непривычно острого удовольствия.
Поднимаясь со стола и запахивая мантию, Снейп бросает несколько севшим голосом:
- В трактате Теодора Орешника «О совпадениях, сочетаниях и слияниях…» вы не найдете ничего по интересующему вас вопросу.
Том вздергивает бровь.
- О попадании душ в чужие тела писал больше всего Вирсавий Аскет, и еще есть ряд недавних трудов у американских магов, по поводу раздвоения личности. Но все предлагаемые ими методы несовершенны и… - Снейп оборачивается, застегивая пуговицу у горла, и тяжело смотрит Тому – Гарри в лицо. – И предполагают, что одна из душ в ходе лечения погибает.
Поджав губы, Том задумчиво кивает и закрывает недочитанный трактат.

Школа волшебства и чародейства Хогвартс
23 мая 1998

Ночные коридоры Хогвартса сегодня полны особой, гнетущей тишиной. Гарри вздрагивает при каждом шаге, эхо от которого разносится по закоулкам и, кажется, доходит до самых кончиков башен.
Карта Мародеров вывела его в самый дальний флигель замка, и теперь он пытается сориентироваться. По крайней мере, закончились неиспользуемые коридоры, полные пыли и паутины, и начались уже более знакомые помещения.
Он не сразу понимает, что не так с замком, кроме этой жутковатой тишины. И только на подходе к Большому залу замечает, что рамы портретов пусты. Детали фона тонут под потемневшим лаком, а людей нет. «Портреты бежали» - сказал Финеас Блэк с портрета в доме на Гриммольд-Плэйс. Интересно, куда? Ведь не у всех есть вторые рамы…
Даже портреты бежали перед Лордом Волдемортом, захватившим неприступный Хогвартс, истинное сердце магической Британии.
Новый поворот выводит Гарри к двери, которую стережет горгулья. Он останавливается: нужен пароль… но дверь открывается сама.
В кабинете директора его уже ждут.
- Гарри Поттер, - со вкусом произносит лорд Волдеморт, и из-за его спины раздаются шепотки и подхалимское хихиканье Петтигрю. – Мы заждались тебя. Наконец все в сборе.
Стол куда-то убрали, и Волдеморт сидит в кресле директора, как на троне. Среди пурпура и золота отделки кабинета его бледность выглядит особенно уродливой.
Петтигрю жмется за спиной Лорда. С другой стороны – мрачной тенью – маячит Снейп. Гарри встречается с ним взглядом: безупречный черный лед.
У ног Волдеморта сидит Невилл Лонгботтом. У него на коленях – меч Гриффиндора. Рядом покачивается, подняв голову, Нагини.
- Не правда ли, приятная встреча? – Волдеморт улыбается. Отвратительное зрелище.
- Где твои прихвостни? – Гарри знал, что Невилл здесь, но все же… У Лонгботтома странный взгляд. Империо.
- Охраняют замок. Нам есть о чем поговорить… без лишних свидетелей.
Совместные силы Ордена и Министерства штурмуют Хогвартс второй день. Иначе Волдеморт не отказался бы от свидетелей своего триумфа. А в триумфе он уверен.
- И ни один не сможет жить, покуда жив другой… - нараспев произносит Волдеморт. – Пожалуй, пора разрешить это противоречие. Невилл…
Невилл поднимается. Перехватывает меч за рукоять.
- Вас двое, детей, подходящих под предсказание, - говорит Волдеморт под хихиканье Петтигрю. – Вот и выясним, кто из вас – настоящий.
Невилл бросается на Гарри, высоко занося меч над головой. В его глазах на секунду мелькает жалкое выражение – «не хочу!» - но Гарри не до таких тонкостей. Он пригибается, уходя от удара, и прячется за тумбу, на которой стоит чайный сервиз.
Фарфор брызгает осколками. Невилл снова заносит меч.
«Палочка, Гарри!» - Том вскидывает руку, и Гарри в последний момент перехватывает инициативу, вместо Авады накладывая Ступефай.
Невилл с неожиданной для него ловкостью уклоняется, и меч крушит изящный чайный столик рядом с Гарри. Гарри толкает его остатки на Невилла и бежит поперек кабинета, в другой угол, за высокую подставку, на которой раньше сидел феникс. Взмахивает палочкой:
- Ступефай!
Невилл замирает. Но сбоку слышится ленивое:
- Фините Инкантатем. У него нет палочки, Гарри.
«Только не говори «это нечестно», - комментирует Том.
Сбоку на него беззвучно бросается Нагини.
Гарри катится по полу, уворачиваясь от смертоносных клыков. Что-то падает, что-то бьется и ломается, звенят стекло и металл… С другой стороны меч крушит все преграды, пробиваясь ближе.
«Хватай ее за шею!» - орет Том так, что Гарри бы оглох, прозвучи это вслух. «Почему бы тебе этим не заняться?» - огрызается он, швыряя в змею упавший откуда-то поднос. Том не отвечает. А Гарри при следующем броске Нагини обхватывает руками ее толстую шею, пониже клобука.
Она сильная, очень сильная. Она бьется в руках, брызжа ядом. С другой стороны свищет меч…
«Гарри», - начинает Том, но Гарри не слушает. Очки с него уже слетели, но и без них он видит приближающуюся сталь.
И в последний момент переворачивается, подставляя под меч голову змеи.
«Пятый».
Жуткий нечеловеческий звук наполняет комнату. Оглушенный, Гарри не сразу понимает, что его издал Волдеморт. В алых глазах плещется раскаленная ярость.
- Убей! – кричит он, вскочив из кресла. – УБЕЙ!
Невилл снова заносит меч.
Следующее заклинание произносит Том:
- Круцио.
И в сторону Волдеморта:
- Авада Кедавра!
- Авада Кедавра, - звучит на полтакта позже. Песня феникса взмывает под высокий свод кабинета.
Гарри чувствует, как палочка дрожит в его руке, как магия пульсирует в теле. Сияющие нити пронизывают комнату, сияющие шары начинают движение…
«Держись», - шепчет Том, и палочку словно сжимает вторая рука. Шары, помедлив, катятся по нитям прочь…
И внезапно все пропадает.
Волдеморт медленно опускает палочку. И медленно оседает на пол.
Невилл опускается следом, продолжая цепляться за рукоять меча Гриффиндора, торчащего у Волдеморта из груди.
У Гарри сейчас, должно быть, такое же выражение лица, как у Волдеморта перед смертью.
Снейп переводит палочку с Невилла на успевшего завизжать Петтигрю и ровным голосом говорит:
- Авада Кедавра.
И смотрит на мертвое тело так, что Гарри понимает, насколько ему была отвратительна эта крыса.
Невилл расцепляет наконец руки на мече и начинает истерически рыдать.
- Молодец, Невилл. Молодец, Гарри, мой мальчик.
Гарри застывает, услышав этот голос. Тихие шаги. Шелест одежды. Так знакомо… Оборачивается медленно, медленно, и наконец встречается взглядом с небесно-голубыми глазами за очками-полумесяцами.
- Профессор Дамблдор, - получается хрипло.
- Да, - Дамблдор улыбается, совсем как обычно, еще даже до болезни, до кольца с черным камнем. Подходит к плачущему Невиллу, гладит его по голове. Лонгботтом поднимает голову – и на его лице проступает выражение, как у верующего, увидевшего бога. Дамблдор улыбается и ему. Совсем настоящий, совсем живой… живой?
- Прости меня, Гарри, - будто прочитав мысли Гарри, Дамблдор повинно склоняет голову. – Мне было необходимо убедить всех, что я мертв.
Гарри чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Невыплаканные год назад, ядовитые, как кислота.
«Старый манипулятор», - комментирует Том. И слезы вдруг высыхают.
- Я не мог предупредить тебя, - продолжает Дамблдор проникновенно. – Соображения секретности…
Гарри не слушает. Он смотрит на подол серебряных одежд Дамблдора, окунувшийся в лужу крови, змеи и Волдеморта. Кажущаяся в полумраке черной, она медленно-медленно ползет вверх по ткани…
- …только вы двое, вместе, могли завершить эту историю. Мне жаль, что тебе и Невиллу пришлось пройти через все это…
Снейп встречается с Гарри взглядом. Гарри не может понять выражения его лица, но понимает Том, и кивает.
- Я думаю, мальчики, все объяснения подождут до более удобного момента. Скоро сюда прибудет Орден и представители министерства, и…
Гарри понимает, что собирается сделать Том, раньше, чем его рука с палочкой поднимается.
«Не…» - начинает он, но тут Дамблдор поворачивается к Снейпу и произносит:
- Северус, пожалуйста…
- Авада Кедавра, - говорят Гарри и Том в унисон; связки стонут от двух рвущихся одновременно голосов.
На лице Дамблдора застывает улыбка.
После бесконечно долгой паузы, во время которой Гарри думает, что теперь он всегда будет видеть мир только ослепительно-зеленым и что никогда не сможет разжать сведенные на палочке пальцы, пол неожиданно бьет по коленям, разбивая их в кровь. Том изумлен до крайности, но Гарри нет сейчас до этого дела; он закрывает глаза, чтобы не видеть, как кровь пропитывает серебряные одежды и добавляет темные нити в белоснежные волосы.
За его спиной Снейп говорит:
- Обливэйт, Лонгботтом.

Гриммольд-Плейс, 12
Лондон
31 июля 1999

Герой британского магического общества, Золотой Мальчик, Победитель Волдеморта, Гарри Поттер выгибается, вцепляясь в спинку кровати, и мучительно стонет. В следующую секунду его руки разжимаются и сжимаются снова – уже в черных прядях. Том вколачивается в горло Снейпа, оставляя Гарри наблюдать и чувствовать, как наслаждение расползается по телу лавой от вулкана.
Ему нравится.
Он не заметил, когда прикосновения Снейпа перестали быть ему отвратительны. Кажется, незадолго до того, как Том напомнил ему о сделке. И Гарри обнаружил, что не хочет выполнения оставшейся части. Хотя до сих пор не понимает, почему.
Том кончает и удовлетворенно отодвигается, оставляя Гарри томное бессилие. Снейп вытягивается рядом.
- Дайте воды, Поттер, - говорит он устало, и Гарри, преодолев разлившуюся по телу блаженную лень, тянется на тумбочку, к графину.
Может быть, поэтому.
«Конечно, будь тут любой парень из твоего фан-клуба, он бы сам бегал за водой для Нашего Героя», - хмыкает Том и отбирает у Снейпа стакан, притягивает его в жесткий поцелуй. Губы прохладные и со вкусом воды и семени.
- Том, утром надо заняться перепиской, - говорит Снейп после поцелуя, откинувшись на подушки.
- Интересно, почему пишут Великому Гарри Поттеру, а отвечать на письма должен я? – притворно негодует Том.
- Потому что ты сделал его Великим, - отвечает Снейп. Том ухмыляется.
Гарри потягивается. Обижаться лень. Этот разговор он слышит далеко не в первый раз.
- А вам, Поттер, следует вспомнить, что завтра у вас интервью Ежедневному Пророку.
Может быть, поэтому.
Гарри, наверное, никогда не поймет, как он их различает.
- Сколько можно на «вы» и по фамилии, - бурчит Гарри, закрывая глаза. – Мы не на публике, в конце концов.
- Вы, мистер Поттер, теперь всегда на публике. Потому что вы – публичная фигура. Смиритесь с этим.
- Это входит в условия сделки, - отзывается Том.
«Ненавижу тебя», - мысленно шепчет Гарри.
«Взаимно», - отвечает Том почти нежно.
Снейп молчит, но оба знают, что он разделяет их чувства.

запись создана: 26.01.2007 в 00:01

@темы: Гарри Поттер, фики, фикатон

---

yuki_onna: Истории - это жизнь

Знаете, почему мы так расстраиваемся, когда не видим женщин, цветных, геев, лесбиянок, трансгендеров и людей всех размеров и видов в научной фантастике и фэнтези? Да, это такая мелочь - о чем выбирают писать авторы фэнтези; не сравнить с равной оплатой труда, равными правами и защитой от насилия, правда? Но мы каждый раз так расстраиваемся, когда поднимается эта тема - когда в Dollhouse изнасилование выглядит милым и приятным, когда CSI каждую неделю наказывает женщин за то, что они живут, когда в космической опере есть люди синие и зеленые, но нет черных. Гетеросексуальные белые мужчины в Интернете ощетиниваются, потому что для них это ерунда, и они не понимают, почему мы поднимаем такой шум. Ну да, обидно, но откуда ярость? Почему это нас так задевает? Почему мы критикуем то, во что они вложили душу - работу всей их жизни?
У меня есть теория. Причина неочевидная, и обычно о ней не говорят.

Для чего нужны истории?

Для чего нужны истории? В более широком смысле - не в смысле бестселлеров и великолепного Алана Мура. Рассказывание историй - важнейшее человеческое занятие со времен палеолита, усвоенное генетически. Костер и круг племени, шаман и кочевники. И хотя можно придумать много мотиваций этого ритуального действия, я хочу сосредоточиться на одной. Она относится в особенности к фольклору, сказкам, мифологии - а потому к фэнтези и научной фантастике.
Истории учат нас выживать. Они говорят, что жизнь может быть лучше, что можно преодолеть почти что угодно, даже самые странные вези, что можно войти в черный лес и выйти живым, что ведьму можно сжечь в ее же печи, что можно найти того, кому подойдет туфелька, что младший нелюбимый ребенок найдет свой путь в мире, что тот, кто страдает, может стать сильнее, найти выход, найти путь к утешению и радости. Что есть тайны, и их всегда стоит разгадывать, что в мире больше самых разных существ, чем можно вообразить, и не все хотят нас съесть. Истории учат нас выживать, добиваться своего, жить.
Мне, пережившей в детстве насилие, сказки тогда помогли выжить. Потому что Гретель сумела убить ведьму, потому что Белоснежка вернулась к жизни, потому что Рапунцель выжила даже в пустыне - значит, и я могла. Я могла вытереть слезы, вытереть кровь и продолжать жить. Вот что делают истории. Они говорят: ты достоин мира не меньше, чем эти герои.

А когда мы видим историю за историей, в которых нет никого похожего на нас - книгу без женщин, телесериал, в котором белые люди говорят по-китайски, но нет ни одного азиата, фильм, где действие происходит в Калифорнии, но в кадре ни одного латино, образ за образом мира, в котором все гетеросексуальны, и нам говорят в ответ на возражения, что это ерунда - правда, в обществе будущего нет расы, никто не виноват, что все персонажи белые, просто такими они получились в голове у автора, а у нас нет чувства юмора, и мы нападаем на людей - вот что мы слышим:

Вы не имеете права жить. Для вас нет историй, которые учат вас выживать, потому что мир предпочел бы, чтобы вы не выжили. Вам не дано быть людьми, понять свою боль и преодолеть ее. В идеальном обществе будущего вас не существует. Мы, не замечающие расы, гендера, сексуальной ориентации, предпочитаем не видеть вас даже сейчас. В мире, который создан у нас в головах, вы уничтожены - более того, вас никогда и не было. Вы неспособны жить в лучшем мире. Вы не заслуживаете самых важных человеческих ценностей. Если вам повезет, мы пустим вас в наши истории, и вы научитесь быть шлюхой, или чьей-то матерью, или чьим-то рабом, или чьей-то жертвой. Больше вы ничего не стоите, так что будьте внимательны: такими мы научим вас быть.

И когда наши протесты заглушают немногие привилегированные люди, которые настаивают, что есть истории еще тяжелее наших, еще больнее, совсем как наши, но лучше, потому что их рассказывает кто-то, кто похож на них, что их голоса должны быть услышаны, что мы неправы уже в том, что подняли эту тему, когда они пытаются наказать людей за выступления, когда они повторяют снова и снова, что после того, как они договорят, когда они дорасскажут свои истории для тех, кто похож на них, так что люди, похожие на них, научатся выживанию и силе - тогда мы можем ненадолго подойти к микрофону, пока похожие на нас уборщики приводят в порядок зал - то, что они говорят, не имеет отношения к теории литературы.
Это евгеника.
В это все упирается. Эволюция. Только те, кто выглядят как надо, ведут себя как надо, трахаются как надо, имеют право оставить свой след, получают проводника на пути, благодать, мир и покой в жизни. Остальные могут сразу лечь и умереть.
Нет ничего достойного в том, чтобы заглушить еще одну душу - криком, запретом, насмешкой, игнорированием. Даже худшие из душ имеют право рассказать свою историю. А мы не худшие.

Истории важны. Истории - это на самом деле жизнь. Они остаются от нашего уникального опыта жизни в этом мире. Они говорят... нет. Они кричат. И когда автор садится и строит у себя в голове совершенно воображаемый мир, то если такие, как я, такие, как мы, в нем не существуют, или существуют только чтобы работать как скот, или чтобы их насиловали, или убивали, или унижали, или уничтожали ради достижения аудиторией катарсиса через символическое уничтожение наших жизней, тел и душ - ну конечно, мы можем сесть и, глядя в пол, сказать: да, вы правы, мы этого и заслуживаем.
Или мы можем встать. Закричать в ответ. Объединиться. Потребовать свое право на существование, на участие в жизни человечества; право учиться, расти, развиваться, изучать самих себя. Мы можем рассказывать свои истории всем, кто захочет слушать - компании у костра, своим любимым, людям в кофейнях, небоскребам издательств в Нью-Йорке, небесам и земле. Да, мать вашу, мы можем.

(Оригинал)
Выделение курсивом авторское. Выделение полужирным мое.
Первые два абзаца оригинального поста опущены, потому что в них была конкретика, обрамляющая пост, но не имеющая принципиального отношения к его сути.
Оригинальное название: Let Me Tell You a Story (Позвольте вам рассказать...)
Кросспост приветствуется.

@темы: переводы, статьи, теория

---

рецензии на мои фики

На волне внимания к Weight of the World посмотрела, не писали ли на меня рецензии, о которых я не знаю.
Нашла:
- забытую напрочь рецензию с рец-феста на Астрономической башне, на "Почти настоящее" (здесь);
- совершенно неожиданную рецензию на "Дело Роды Гаррет" (здесь)
- и не рецензию, но позабавивший отзыв на мое творчество в целом (здесь).

@темы: Гарри Поттер, авторское, рецензии