Абрикосовый бренди распутает узел гортани (c) chtez
Глаза слипаются, и стрелочка мышки сонно ползет к «Пуску». Но на столе материализуется любимая моя чашка, распространяя аромат крепкого черного кофе, над ней вьется пар, как над котлом с зельем, и мышь покорно перебирается к синей W.
Мне не нужно оглядываться, чтобы узнать, кто загораживает неяркий свет люстры у меня за спиной. Но я оглядываюсь и, пока на экране разворачивается белый нетронутый лист, наблюдаю, как неторопливо опускается на диван высокий мужчина в застегнутых под горло черных одеждах. «Мой личный Черный Человек» - усмехаюсь я про себя. Он слегка наклоняет голову в церемонном поклоне. Я отвечаю тем же.
У гостя удивительно красиво вылепленные кисти рук, и мое неначатое художественное требует: «Карандаш и бумагу, немедленно!» У кофе божественный вкус, но мне некогда им наслаждаться.
Шелковый негромкий голос. Пальцы стучат по клавиатуре апрельской капелью, время от времени замирают в воздухе, дожидаясь рождения единственно верного слова, и с первым его младенческим криком вновь обрушиваются на клавиши. Я не вижу, но знаю, что мужчина за моей спиной откинул голову на спинку дивана и, прикрыв глаза, улыбается. На другом лице этот чуть видимый изгиб рта едва ли заметили бы, но ради того, чтобы эта улыбка чаще появлялась на его губах, я готова не спать из ночи в ночь.
До последней точки еще далеко, сюжет лишь карабкается к пику – но сферы пространства-времени сходятся, пересекаясь, и ночь за окном приникает к стеклу, как десятки и сотни пар глаз – к монитору. Мне приятно думать, что многих из тех, чьи взгляды чудятся в ночи, я знаю. И видится – тот, кто стоит у Хельги за правым плечом и кого она называет «своей синеглазой музой», перестав шутить и балагурить и отставив ее кружку, из которой только что нахально и без спроса отпивал зеленый чай, серьезнеет и наклоняется к располосованному черным и зеленым экрану. Мой гость видит то же самое – и я слышу насмешливое: «Любуешься цветами Слизерина, Блэк?»
Реальность вздрагивает и сворачивается серебряной змеей на зеленом поле, и на краю сознания возникает образ: сотканные из букв и электронных импульсов руки тянутся друг к другу сквозь мыльные пузыри миров, быстрее дробь клавиш, текст летит к концу, и кончики ищущих пальцев находят друг друга. Руки обретают плоть, пальцы сплетаются…
Я не успеваю ощутить мгновенный укол зависти. Шелковый голос роняет финальные слова, черной звездой в белом небе вспыхивает точка. Мир раскручивается обратно, пространство-время размыкается, возвращая сферы Вселенных на места.
Полуостывший кофе приятно бодрит. Шуршит ткань – мой ночной гость встает. Обернувшись, я встречаюсь взглядом с черными непроницаемыми глазами, вижу, как, бегло просмотрев строчки на экране, он одобрительно кивает и приподнимает уголок губ. Это означает благодарность. Немного, но мне хватает – остальное добавят другие, те, кто прочитает белые слова на черно-зеленых полосах.
Он выпрямляется, и я протягиваю руку – время прощаться. От меня он не уходит по-английски. К ладони прикасаются прохладный тонкие пальцы, к тыльной стороне – сухие узкие губы. И он исчезает. «Дисаппарируется» - подсказывает память непонятное многим слово.
Усталость возвращается из изгнания, и веки тяжелеют. Лечь… уснуть… Уснуть – и видеть сны, быть может?..
Мне не нужно оглядываться, чтобы узнать, кто загораживает неяркий свет люстры у меня за спиной. Но я оглядываюсь и, пока на экране разворачивается белый нетронутый лист, наблюдаю, как неторопливо опускается на диван высокий мужчина в застегнутых под горло черных одеждах. «Мой личный Черный Человек» - усмехаюсь я про себя. Он слегка наклоняет голову в церемонном поклоне. Я отвечаю тем же.
У гостя удивительно красиво вылепленные кисти рук, и мое неначатое художественное требует: «Карандаш и бумагу, немедленно!» У кофе божественный вкус, но мне некогда им наслаждаться.
Шелковый негромкий голос. Пальцы стучат по клавиатуре апрельской капелью, время от времени замирают в воздухе, дожидаясь рождения единственно верного слова, и с первым его младенческим криком вновь обрушиваются на клавиши. Я не вижу, но знаю, что мужчина за моей спиной откинул голову на спинку дивана и, прикрыв глаза, улыбается. На другом лице этот чуть видимый изгиб рта едва ли заметили бы, но ради того, чтобы эта улыбка чаще появлялась на его губах, я готова не спать из ночи в ночь.
До последней точки еще далеко, сюжет лишь карабкается к пику – но сферы пространства-времени сходятся, пересекаясь, и ночь за окном приникает к стеклу, как десятки и сотни пар глаз – к монитору. Мне приятно думать, что многих из тех, чьи взгляды чудятся в ночи, я знаю. И видится – тот, кто стоит у Хельги за правым плечом и кого она называет «своей синеглазой музой», перестав шутить и балагурить и отставив ее кружку, из которой только что нахально и без спроса отпивал зеленый чай, серьезнеет и наклоняется к располосованному черным и зеленым экрану. Мой гость видит то же самое – и я слышу насмешливое: «Любуешься цветами Слизерина, Блэк?»
Реальность вздрагивает и сворачивается серебряной змеей на зеленом поле, и на краю сознания возникает образ: сотканные из букв и электронных импульсов руки тянутся друг к другу сквозь мыльные пузыри миров, быстрее дробь клавиш, текст летит к концу, и кончики ищущих пальцев находят друг друга. Руки обретают плоть, пальцы сплетаются…
Я не успеваю ощутить мгновенный укол зависти. Шелковый голос роняет финальные слова, черной звездой в белом небе вспыхивает точка. Мир раскручивается обратно, пространство-время размыкается, возвращая сферы Вселенных на места.
Полуостывший кофе приятно бодрит. Шуршит ткань – мой ночной гость встает. Обернувшись, я встречаюсь взглядом с черными непроницаемыми глазами, вижу, как, бегло просмотрев строчки на экране, он одобрительно кивает и приподнимает уголок губ. Это означает благодарность. Немного, но мне хватает – остальное добавят другие, те, кто прочитает белые слова на черно-зеленых полосах.
Он выпрямляется, и я протягиваю руку – время прощаться. От меня он не уходит по-английски. К ладони прикасаются прохладный тонкие пальцы, к тыльной стороне – сухие узкие губы. И он исчезает. «Дисаппарируется» - подсказывает память непонятное многим слово.
Усталость возвращается из изгнания, и веки тяжелеют. Лечь… уснуть… Уснуть – и видеть сны, быть может?..
-
-
24.04.2003 в 22:53-
-
24.04.2003 в 23:03-
-
25.04.2003 в 21:03Лучше уж пиши сама - побольше и по доброй воле...
-
-
26.04.2003 в 07:54Слушай, а мож, они с синеглазым оба куда-то слиняли? Вдвоем? Во гады, а... ради личного счастья бросить... увижу - покусаю!
-
-
05.07.2003 в 07:26Это восхитительно. Мне сокро просто не будет хватать слов, чтобы выразить свой восторг.
Он выпрямляется, и я протягиваю руку – время прощаться. От меня он не уходит по-английски. К ладони прикасаются прохладный тонкие пальцы, к тыльной стороне – сухие узкие губы. И он исчезает.
Как бы я хотела быть на твоем месте)
-
-
07.07.2003 в 07:15Спасибо еще раз. Мне тоже не хватает слов - чтобы выразить свою благодарность...