Helloween is coming, ha-ha-ha!

[3961]

Автор: Saint-Olga ([e-mail])

Un-betaread

Rating: R

Pairing: Блэк/Люпин/Тонкс

Жанр: Angst

Disclaimer: Все узнаваемое принадлежит JKR.

Если вы хотите разместить этот рассказ на своем сайте, свяжитесь, пожалуйста, предварительно со мной.



Посвящается Die Marchen



Почти настоящее

У нее черные волосы - гладкая обсидиановая волна ниже пояса, украшенная тонкой ниткой жемчуга. Настоящие волосы. Настоящий жемчуг. Мантия черного шелка, сплошь покрытая вышивкой - черным по черному, как элегантно; отделана горностаем, тоже настоящим. И между пышным облачком меха и черной волной волос - лицо, в котором нет ни капли миловидности, только красота. Древнейшая и благороднейшая красота древнейшего и благороднейшего дома Блэков. Почти как настоящая.

- Смотри, что я нашла! - восторженно восклицает Тонкс, кружа с ней по малой гостиной в неуклюжем гибриде вальса и танго. - Какая красавица!

Она качается в руках Тонкс, и агатовые глаза закрываются и открываются. Большая, в рост десятилетней девочки, и на вид - как десятилетняя девочка.

Кукла.



* * *



В доме на Гриммольд-Плейс, 12, вечный мрак - как вечный траур. Род пресекся, некому больше нести фамилию Блэков в века; и, осиротелые, головы домовых эльфов на стенах беззвучно скорбят об этом. «Их было так много в этом последнем поколении, - говорят они друг другу, и считают, и все время сбиваются, потому что у них нет пальцев, чтобы загнуть: - Мастер Сириус, да, и мастер Регулус; и мисси Беллатрикс, и мисси Андромеда, и мисси Нарцисса… да…» Из пяти молодых побегов лишь два принесли плоды; и те - из привитых на других стволах. И головы домовых эльфов печально качаются на своих гвоздях - а может, это игра теней; и катятся редкие слезы из их иссохших глазниц - а может, это игра света…

Нимфадора Тонкс, привитая на другом древе ветвь рода Блэк, плод смешения достойной крови и недостойной, бродит по темным залам, зажигая повсюду свечи; но едва она покидает комнату, сквозняк задувает их, хотя все окна закрыты и все щели заткнуты. Дом стряхивает с себя световой наряд, вновь и вновь погружаясь в траур.

А потом она находит куклу.



* * *



- Как тебя зовут? - спрашивает Тонкс, дотрагиваясь пальцем до фарфоровой ручки. Кукла молчит. Взгляд ее устремлен поверх головы Тонкс на Люпина. А его взгляд - на куклу; так проще не видеть каскад черных волос, укрывающий спину метаморфа - живой, движущийся, глотающий сияние свечей. На ладони они лягут живой, сухой, прохладной тяжестью - нет, не лягут; ложились…

Люпин не хочет, чтобы Тонкс оборачивалась, даже если в ее чертах сейчас - древнейшая и благороднейшая красота. Он смотрит на куклу; кукла смотрит на него и, кажется, его понимает.



* * *



В доме на Гриммольд-Плейс, 12, на стенах прямоугольные следы от портретов; а портреты пылятся на чердаке. Люпин перебирает их, с трудом удерживая тяжелые рамы, и всматривается в недовольные лица, ищет сходство. Вот линия скулы; вот улыбка; вот складочка между нахмурившихся бровей. Много незнакомых ему Блэков складываются в одного знакомого.

Колдографии в старом альбоме двигаются медленно, осторожно обходя пятна сырости, разъедающие снимки. Люпин долго смотрит на изображение миссис Блэк с двумя детьми, одетых по старинной моде в платьица. Сколько было бы насмешек, попадись им этот снимок в школьные годы…

Тонкс влетает на чердак маленьким смерчем, тыкает пальцем в снимок и смеется: «Неужели это…» Люпин улыбается через силу, и она осекается. «Прости». Погасшее в ее взгляде веселье - новая капелька в чашу его вины. Для кого-то всего год; для кого-то целый год.

Он спускается в гостиную, отряхиваясь от пыли, и встречается взглядом с куклой. «Всего год», - говорят ее глаза. «И еще тринадцать лет».



* * *



Запах аконита ненавистен, как запах больницы для умирающего; но Снейп подает ему кубок, как святое причастие, и Люпин пьет зелье и готовится испить еще и свою долю насмешек. Вместо приветствия он уже услышал: «Неужели я навсегда обречен на твое присутствие в моей жизни?» Но что поделаешь - некому больше варить аконит для оборотня, и никого больше не захотел Альбус посвящать в свой план. Ордену нужна информация. Люпину нужно зелье. Источником и того и другого является Снейп - так почему бы не совместить полезное с полезным?

- Как твой роман? - интересуется Снейп, отбирая кубок. - Наслаждаешься медовым месяцем?

Люпин молчит, пытаясь подавить рвотный позыв от вкуса зелья.

- А как же прежняя страсть? С глаз долой - из сердца вон? Или «пока смерть не разлучит нас…»

Это удар под дых; и Люпин шагает в камин. Выходя в доме на Гриммольд-Плейс, он задевает каминную полку головой, и с нее падает кукла; он едва успевает ее поймать. В черных глазах упрек.

- Я не мог иначе, - шепчет Люпин. - Она призналась… при всех… Как я мог ей отказать?

Кукла не отвечает.

А когда всходит полная луна, Люпин выворачивается из-под зарывшихся в шерсть рук Тонкс и убеждает себя в том, что человеку даже в волчьем обличье не пристало выть.



* * *



В синем сумраке лица Тонкс не видно; а короткая стрижка вдруг оборачивается потоком длинных густых волос, они скользят по груди, и Тонкс тихо смеется, спрашивает: «Нравится?» - а Ремус задыхается, и реальность теряет очертания, и ее голос кажется на мгновение ниже и глубже, и он отвечает: «Нравится»; но идущая на убыль луна выкатывается из-за облака, и черты в обрамлении черных прядей вовсе не древнейшие и благороднейшие, им не идет такая прическа, не нравится, не нравится, не нравится…

Тонкс говорит, что это усталость после полнолуния; не слушая, он склоняется между раздвинутых колен, извиняясь за свою несостоятельность. И когда она последним всхлипом сообщает, что извинения приняты, и, бормоча ласковое, стирает влагу с его щек, он вдруг видит на тумбочке у кровати куклу, которая - совершенно точно - должна быть в гостиной.

Это, верно, игра теней; но ему кажется, что кукла укоризненно качает головой.



* * *



Люпин хочет спать, но сон не идет. Разлепив веки, он видит перед собой куклу; ее фарфоровые щеки в темноте блестят, как будто она плачет. Он снова пытается заснуть, но она будто мешает ему своим присутствием; и он выбирается из теплых пут одеяла и рук Тонкс и несет куклу вниз, на положенное ей место.

В гостиной гуляет сквозняк, и сквозь окно льется серый свет, от которого комната кажется погруженной в воду. Люпин ставит куклу на каминную полку и ежится. Тюль на окне внезапно кажется ему похожим на Завесу; усиливая сходство, он так же едва колеблется, и кажется, будто из-за него звучат голоса. «Это шуршит ночной сад» - говорит себе Люпин и делает шаг к окну; сквозняк усиливается, и порыв воздуха приносит звук его имени. «Мне показалось» - думает он, делая еще шаг, и пытается списать зябкую дрожь, гуляющую по спине, на холод.

На тюлевую завесу падает тень - с той стороны окна.

«Это облако набежало на луну…» - убеждая себя, он отдергивает штору.

Темная фигура за окном толкает раму, и она распахивается, хотя Тонкс точно запирала все щеколды.

Ремус смотрит, как иссиня-белая рука стягивает капюшон, и не верит, не верит, не верит… но капюшон падает, и вот они - линия скулы, и улыбка, и хмурая складочка между бровями; все вместе, будто собранные с разных портретов в одно целое; и иссиня-белая рука протягивается к нему, зарывается в волосы, он чувствует ее - настоящую, совсем настоящую…

Он не закрывает глаз перед поцелуем и только потому успевает заметить, что рот Сириуса - рот дементора. Но вырваться он не пытается; к чему пытаться удержать душу, которая давно уже принадлежит тому, кто берет ее только сейчас.



* * *



Утром Тонкс всхлипывает в объятиях Молли Уизли, а Артур, чувствуя себя лишним теперь, когда тело уже убрано, бродит по комнате; снимает с полки куклу и долго вертит в руках. Бросает украдкой взгляд на свою жену, ее пухлые руки, пухлые щеки… А у куклы руки тонки, и на лице - презрительное выражение, и красота древнейшего и благороднейшего дома Блэк. Он любуется богатым нарядом и на мгновение представляет вместо черных волос - светлые.

«Какая красавица, - думает он. - Почти как настоящая».