Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели: origami и Кларисса
Бета-читатели: Helga и origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.
Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог
ГЛАВА 8. ЛОПНУВШАЯ СТРУНА
Через несколько минут я нашел глазами Шута, который стоял на коленях, обхватив меня за плечи. Я даже не знал, что он меня поддерживает. С трудом повернув голову, я посмотрел на него. Его лицо осунулось от усталости и боли, но ему удалось криво ухмыльнуться.
– Я не знал, получится ли у меня что нибудь. Но это единственное, что я мог сделать.
Я понял, что он имел в виду, далеко не сразу и посмотрел на свое запястье. Там снова появились отпечатки его пальцев – не серебристые, как в первый раз, когда он прикоснулся ко мне Скиллом, а более темного серого цвета, чем раньше. Связь, соединявшая наши сознания, стала немного сильнее. Меня привело в ужас то, что он сделал.
– Наверное, я должен тебя поблагодарить, – не слишком вежливо заявил я.
У меня возникло ощущение, будто я подвергся насилию. Меня возмутило, что он, не спросив моего разрешения, вторгся в мое сознание. Я понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать.
читать дальшеСтруна, натягивавшаяся все это время, лопнула, словно подгадав, точно в тот день, когда зарядили дожди. Еще утром было так же ясно, как обычно, и даже чуть теплее. Накануне вечером Шут закончил вырезать новый конек для крыши, и я отправился ставить его на место. Я не знал, что он делает – он никогда не показывал мне свою работу до завершения. А когда увидел фигуру, оставленную на ковре у камина, снова ощутил ледяные мурашки, медленно ползущие вдоль позвоночника.
Он вырезал дракона.
Блестящая спина выгибалась, когти царапали ковер, топорщилась чешуя на хребте… Он был похож на каменных драконов в горном саду, такой же живой, хотя и деревянный, и я не сдержался, потянулся к нему Уитом…
Ничего. Конечно, глупо было…
– Тебе не нравится? – спросил Шут, и я понял, что уже несколько минут смотрю на фигуру, не решаясь взять ее в руки.
– Как живой, – ответил я. Не знаю, счел ли Шут это похвалой, или нет. Я и сам не знал, что хотел этим сказать.
А позже, когда я закреплял дракона на крыше, а Шут заперся в своем кабинете, у меня на глазах на небе заклубились тучи. Я успел вбежать в дом раньше, чем первые капли дождя забарабанили по крыльцу, но только для того, чтобы найти куртку, натянуть сапоги и выйти снова – лошади остались на пастбище, и их надо было как можно скорее привести домой.
Пока я миновал лес и выбрался на пастбище, ливень хлестал так, что сбивал ветки с деревьев, и небо то и дело рассекали молнии. Ластвилл заметно нервничал при звуках грома, но, заметив меня, сразу же успокоился. Спокойного тяжеловоза с совершенно неподходящим именем Огонек мне тоже легко удалось растреножить.
А вот Топаз не давался ни в какую. Он кусался и прыгал, фыркал, уворачивался, так что один раз я не удержался на размокшей земле и упал на локоть. Слепящий холодный ливень не упрощал мне задачу. Я уже решил было отвести двух других лошадей в конюшню, а потом вернуться за упрямцем, но тут с края пастбища раздалось звонкое «Тихо, Топаз, тихо!», и ко мне подбежал Шут. Ему в руки конь дался сразу же. Шут на мгновение прильнул щекой к его шее, а потом наклонился, снимая путы.
Его помощь пришлась очень кстати: с тремя лошадьми я вряд ли смог бы пройти через мокрый лес, но вдвоем это было куда проще. Я не стал звать его, когда выходил, потому что не хотел отрывать от работы, хотя это было глупо.
Мы завели лошадей в конюшню, и я занялся ими, а Шут вернулся в дом. Когда я вошел в горницу, он сидел у камина, кутаясь в свой зимний плащ, отделанный мехом, и дрожал так, что даже от дверей было видно. Я выругал себя за глупость: он выскочил под ледяной дождь в одной рубашке и легких сапожках, а я был слишком занят лошадьми, чтобы обратить на это внимание. Бренди Шут достал сам еще до моего прихода, поэтому я повесил котелок с водой на огонь и принялся перебирать собранные нами травы в поисках тех, которые предотвращают простуду.
Шут постепенно согревался, но его все равно то и дело потряхивала дрожь, даже после заваренного мной чая. Я взял его за руку выше края перчатки: кожа была ледяной, слишком даже для него. Взгляд у Шута тоже был нездоровым, словно он смотрел куда-то далеко и с трудом сосредотачивался на мне.
Я плотнее запахнул на нем плащ и шагнул в сени. Даже там было ощутимо холодно. Я поежился, представляя, что сейчас опять придется выходить наружу. Но сначала я перенес в комнату из сеней большую деревянную ванну, которую Шут вырезал из ствола рухнувшего от старости огромного дерева.
– Чт-то ты собираеш-ш-шься делат-ть? – спросил Шут, запинаясь.
– Горячую ванну для тебя, – ответил я, устанавливая ее посреди комнаты. Ручки были вырезаны в форме дельфинов, и дельфины же игриво выгибали спины по бортам. Я машинально погладил одного из них, оттягивая момент, когда придется снова выходить под дождь. Потом взял ведра и отправился за водой.
Позже, когда Шут снова сидел у камина, уже согревшийся, полусонный после ванны, чая и бренди, я выглянул в окно и удивился: был только ранний вечер. Я занялся ужином – мне давно не приходилось этого делать, и мои кулинарные способности не могли сравниться с талантами Шута. Он пошевелился, выпростал одну руку из-под плаща, чтобы отбросить влажную прядь с лица, и сказал:
– Спасибо, Фитц.
– Не за что, – отозвался я, отметив, что голос у него совершенно здоровый.
– Открою тебе страшную тайну, – с шутовскими интонациями произнес он. – Я ужасно боюсь простуды. Просто до смерти. Насморк, кашель… отвратительно. Так что ты мне сегодня спас жизнь, – он улыбнулся.
А у меня вдоль спины потянуло холодом. Его последние слова напомнили мне о пророчестве, о котором я ему так и не рассказал. Но момент опять был неудачным…
– Фитц? – позвал он, и я понял, что уставился в пространство, занеся нож над картофелиной. Я опустил голову, аккуратно дорезал все, что нужно было добавить в суп, и, повесив котелок на огонь, опустился на колени перед Шутом.
– Послушай, я должен кое-что тебе сказать, – начал я, все еще не зная, как именно это сделать. – Помнишь ту женщину, волшебницу, которая торгует амулетами?
– Джинну? Конечно, помню, – недоуменно ответил Шут.
– Она еще гадает по ладони… иногда, – продолжил я, чувствуя себя глупо. Рассказывать о гадании по ладони Белому Пророку… Но Шут слушал внимательно.
– Она гадала мне. Несколько раз. В последний раз – когда мы виделись с ней в Баккипе. Она сказала… – я сглотнул и заставил себя посмотреть ему в лицо: – Она сказала, что тебе угрожает смертельная опасность.
Шут моргнул, и мгновение висела звенящая тишина. А потом он улыбнулся – как улыбаются испуганному ребенку.
– Она не могла прочитать этого по твоей ладони. Это моя судьба, Фитц, не твоя. Это ошибка, она что-то спутала, если, конечно, она вообще умеет читать ладони…
– Но она сказала, что это особый случай! – возразил я, хотя его слова убеждали меня куда больше, чем мои – его. – Что это связь…
– Она ошиблась, – мягко перебил он меня, но больше не улыбался. – Возможно, она ошиблась не в событии, но во времени. Возможно, она прочитала то, что было… в прошлом, – он отвел глаза и сглотнул, и я понял, что ему трудно даже косвенно упоминать об этом. – Но связи между нами больше нет, – неожиданно твердо закончил он.
Эти слова словно ножом полоснули меня по сердцу. Я давно знал, что Шут разорвал нашу связь, давно успел смириться с этим, но теперь боль была свежа, как в первый миг. Я схватил его руку, удерживающую плащ, и сорвал с нее перчатку. Кончики его пальцев были серыми, и я почувствовал, как меня тянет прикоснуться к ним – это было почти сильнее меня. Удерживая запястье Шута одной рукой – с трудом, потому что тот вырывался изо всех сил, а он всегда был сильнее меня, но сейчас я был словно одержим и потому не разжимал пальцы – я поднес другую…
– Нет, Фитц, нет! – закричал Шут, и в его голосе было такое отчаяние и такая боль, что меня словно отбросило от него. И наваждение прошло.
Он спрятал руку под плащ и сжался. Я потер лицо ладонями, понимая, что только что чуть было не совершил над ним насилие, хуже которого трудно даже придумать.
– Прости, – хрипло произнес я, хотя извинения тут неуместны. Я сам долго не мог простить Шута, когда он сделал подобное, чтобы меня спасти – а ведь сейчас я действовал только в своих эгоистических интересах. Поддался наваждению Скилла.
– Знаешь, Фитц, – тихо сказал он, не глядя на меня, – я хочу этого так сильно, что тебе и не снилось. Поэтому никогда, никогда больше…
Не договорив, он поднялся и ушел в свою комнату, плотно закрыв дверь. Его перчатка осталась лежать на ковре, куда я ее кинул. А я смотрел на нее, чувствуя, как внутри меня медленно закипает злость и еще что-то, чему я не мог дать названия.
Но я не заговорил об этом, когда он вышел снова через пару часов, спокойный и непроницаемый, как обычно. И мы накрывали на стол, и искали себе занятия в доме, потому что на улице пеленой повис дождь – вернее, я искал, Шут вырезал очередную статуэтку, а я в итоге принялся чинить старую одежду; а вечером абрикосовый бренди был разлит по стаканам, и Шут рассказывал историю о двух купцах, в попытке обмануть друг друга обхитривших самих себя, веселую настолько, что я хохотал, забыв про все…
Ночью, проснувшись от криков, которые не заглушал густой шелест дождя, я не стал даже пытаться пробиться в дверь. Босиком и в одних штанах я вышел на улицу, обогнул дом, подхватив по дороге полено, и высадил окно комнаты Шута вместе со ставнями.
– Фитц! – он сел на постели, отчаянно моргая. Я влез в окно, уже по дороге поняв, что мое имя он выкрикнул, еще не проснувшись – оно было продолжением кошмара. Впрочем, я и так знал, что ему снится.
– Фитц, что ты делаешь? – произнес он уже вполне проснувшимся, хотя и хриплым, голосом, и я остановился в шаге от его кровати, не зная, что на это ответить. Я не знал, что делаю. И не знал, что делать теперь.
Я был мокрым с головы до ног, и струи стекали с кончиков прядей и ползли по плечам. Влетавший в окно ветер трепал волосы Шута. Повисшая на одной петле ставня оглушительно хлопнула, и это вывело меня из ступора. Отвернувшись от Шута, от его странного, выжидающего взгляда, я шагнул к двери. Дернул замысловатый засов – он не поддавался. Я рванул еще раз, сильнее…
– Нужно надавить и потянуть сначала на себя, а потом в сторону, – тихо произнес Шут у меня за спиной. Мне очень хотелось обернуться – но я не знал, зачем, и потому не стал.
Засов отъехал в сторону плавным движением. Уже выходя, я сказал:
– Не запирай больше дверь. Чтобы я мог тебя разбудить, если…
И, не договорив, тихо прикрыл дверь за собой.
Утром первым, что я увидел, выйдя из комнаты, был Шут спящий на полу у камина в ворохе из одеял. Я мысленно выругал себя за собственную глупость и, собрав инструменты, пошел чинить его окно. Но, коснувшись двери, остановился – он не разрешал мне входить в свою комнату, что бы я ему не говорил прошлой ночью.
– Ты можешь войти, – сказал он тихо, словно прочитал мои мысли, хотя я готов был поклясться, что еще секунду назад он спал.
Его комната оказалась… голой. Дом весь был покрыт резьбой; здесь не было ничего. Ни одного украшения: гладкие стены, гладкие дверцы шкафа… Меня передернуло от этой пустоты. Всегда, сколько я знал Шута, помещения, в которых он жил, наполнялись красивыми вещами так, что превращались в волшебную обитель из какой-нибудь сказки. А это больше походило на комнату в ночлежке.
Скрипнувшая разбитая ставня вывела меня из ошеломленной неподвижности. Я медленно прошелся по комнате, оглядываясь в поисках хоть каких-нибудь признаков ее обитателя. Только сундук с тонкой чеканкой на замке, плащ на крюке у двери и стопка листков бумаги на грубо сколоченном прикроватном столике, придавленная изысканной чернильницей. Я подошел ближе: верхний листок был исписан до середины. Почерк был неровным, и текст показался мне странным; приглядевшись, я понял, почему. Он был написан на разных языках: пара фраз на языке Шести Герцогств, пара на джамелийском, одно слово из древнего диалекта горного народа… остальные я просто не узнавал, хотя мог предположить, что среди них будет родной язык Шута, на котором он разговаривал с Прилкопом.
Потом смысл написанных на знакомых мне языках фраз дошел до меня, и я содрогнулся. ... истинным Белым Пророком, а себя обманщиком. Я был готов на все, чтобы приблизить смерть, и она обещала мне ее за исполнение приказа… И дальше: Меня разбудил (слово жирно зачеркнуто) Фитц, и я испугался, что это не было сном, и мое предсказание не сбылось.
Я смотрел на листок, отчаянно жалея, что не знаю остальных языков, на которых написан текст, и желая просмотреть остальные записи в стопке – и испытывая тот же стыд и страх разоблачения, как тогда, когда поднялся в башню Шута в Баккипе. Стыд был намного сильнее любопытства, поэтому я отвернулся и принялся за работу, надеясь отвлечься. Но она была слишком простой, и хотя я нарочно старался поворачиваться спиной к прикроватному столику, чтобы не видеть лежащие там листки, все мои мысли вертелись вокруг них.
Я не понимал, зачем Шут пишет о том, что, видимо, составляло его кошмары. Я сам старался вообще не вспоминать, особенно о темницу Регала, а записывать это… я, наверное, и не смог бы этого сделать. На минуту мне захотелось пойти спросить у Шута, зачем, но для этого пришлось бы признаться в том, что я прочитал его записи – пусть даже пусть даже только верхнюю страницу, все равно он счел бы это вторжением, а я и так чувствовал вину перед ним за то, что попытался принудить его к Скилл-связи. И без того я узнал больше, чем он был готов мне сказать – возможно, больше, чем я сам хотел бы знать: например, что требовала от него Бледная Женщина во время пыток, чтобы потом посмеяться над его унижением. Я представил, каково было ему отрекаться от того, что привело его в руки палачей, и пожалел, что не убил ее в лабиринтах, а потом порадовался этому: она заслуживала ту смерть, которая ей досталась.
Потом я подумал, не мог ли вчерашний разговор вызвать у Шута этот сон. Хотя кошмары ему снились не первую ночь… Снились ли они ему так же все эти годы, или это наша встреча их вернула? И если то, что при пробуждении он увидел меня, так его напугало, может быть, мне не стоило вторгаться к нему, и не стоит делать этого впредь? Может, мне лучше уехать… Но я не мог. Но я не мог. Хотя Шут не принял всерьез мои страхи из-за предсказания, я пока не мог избавиться от чувства, что ему угрожает опасность, и прошедшая ночь и утренние откровения только усилили его.
Внезапно я понял, что мне необходимо увидеть Шута, прямо сейчас, просто чтобы убедиться, что он жив. Я отложил молоток и шагнул к двери, придумывая, как объяснить, почему прервал работу, но в этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Шут.
– Завтрак вот-вот будет готов, – сказал он обычным тоном. – Поешь, а потом закончишь.
– Хорошо, – сказал я, но не сдвинулся с места. Желание убедиться, что он жив, не прошло, хотя я видел его перед собой целым и невредимым, пусть и немного усталым – на темной коже следы утомления не были заметны, но белки его глаз иссекла алая сеточка.
Он посмотрел на меня:
– Фитц? Все в порядке?
Сделав еще шаг навстречу, я положил руку ему на затылок и притянул к себе, прижавшись лбом к его лбу. Он застыл. Вскоре мне стало неловко, я почувствовал его напряжение и убрал руку. Он тут же отпрянул и едва заметно поежился.
– Извини, – сказал я сухо, ощущая во рту горечь. – Я не буду больше так к тебе врываться.
Шут помолчал, обвел взглядом комнату, задержавшись, как мне показалось, на листках у кровати.
– Ну что ты, Фитц, – мягко сказал он после паузы. – Разбуди меня в следующий раз, пожалуйста.
Я кивнул, не зная, что еще можно ответить на это.
Мгновение спустя Шут развернулся и вышел, уже из комнаты крикнув:
– Все готово, а кофе молоть тебе!
И мутное напряжение этого утра развеялось, оставив только горький привкус во рту.
Два дня прошли спокойно. Я заканчивал забивать паклей щели в стенах, проверял, не разошлись ли где-нибудь доски крыши, не пропустят ли воду, и по просьбе Шута составлял разноцветные чернила; он подолгу закрывался в своем кабинете, но в остальное время был таким же, как обычно.
Ночью второго дня мне приснилась Неттл.
Даже не думай говорить, что скучал, – строго предупредила она еще прежде, чем я успел ощутить ее присутствие.
Я скучал, – возразил я, потому что это было правдой.
У тебя плохо получается. Попробуешь изобразить лично, может быть, я поверю.
Лично? – поразился я. Неттл вышла у меня из-за спины, превратив пейзаж во сне в свою комнату в Баккипе, и уютно устроилась в кресле, очень светским жестом предложив мне другое.
Конечно. Я еду в Белую Землю. Завтра выезжаем, – она искоса посмотрела на меня и фыркнула: – Подумай сам, кого еще они могли отправить из владеющих Скиллом? Олуха?
Меня, – сухо заметил я, мысленно составляя список того, что собираюсь сказать Чейду.
Ты едешь в качестве страховки для Розмари, – веско заметила она. Неттл знала многое; Чейд довольно быстро перестал пытаться скрывать от нее свои планы после того, как она по свиткам научилась читать его мысли через сны. Тем не менее, мне не нравилось то, что он посылает ее в совершенно незнакомую нам страну. Я вспомнил, со сколькими сложностями мы столкнулись на Внешних Островах. Неттл ощутила мое неудовольствие.
Между прочим, я уже взрослая, – возмутилась она. – И мне смертельно надоело сидеть в четырех стенах в Баккипе.
И поэтому ты решила попутешествовать сразу за горы?
А почему бы и нет? – она пожала плечами. – По крайней мере, будет о чем рассказывать потом на пирах. Эда и Эль, как же я рада, что мы наконец едем! Самое ужасное в этой поездке – сборы. «Ах, я не знаю, какое платье лучше взять – синее с васильками или синее с колокольчиками! Ах, какие танцы у них танцуют на балах? Ах, я подурнею в дороге, у меня испортится цвет лица!» – Неттл так точно изобразила придворных дам, что я невольно рассмеялся. – Они уже мечтают о том, как повыскакивают замуж за «белокурых красавцев». По мне, так это белобрысые дубины, но каждому свое.
Я покачал головой. Острый язык Неттл избавил ее от общества многих придворных щеголей, но Молли порой тревожилась из-за этого. Правда, она быстро перестала заговаривать с дочерью о свадьбах знакомых – по решительности и резкости высказываний Неттл давно обогнала мать.
А где ты застрял в Тилте? – неожиданно сменив тему, спросила она. – Что это за друг, про которого я ничего не знаю?
Знаешь, – возразил я. – Это Шут, я тебе рассказывал.
Про которого я почти ничего не знаю, – поправилась она. Я вспомнил, что именно рассказывал, и понял, что действительно говорил о Шуте очень мало. С Неттл мы много говорили о Ночном Волке; но о Шуте я обычно лишь упоминал, когда его роль в событиях становилась действительно важной. Я не знал, почему так избегал рассказов о нем; скорее всего потому, что многое объяснить было очень сложно, сложно было даже найти подходящие слова, а кое-что я не имел права рассказывать – или не хотел вспоминать.
Может быть, ты сможешь познакомиться с ним сама, когда будешь в Тилте, – сказал наконец я. Я действительно хотел бы познакомить Шута и Неттл – Шут очень интересовался ею и много расспрашивал, и мне казалось, насколько я мог судить об отношении Шута к кому-либо, что она ему заочно нравилась и понравилась бы при личной встрече.
Неттл задумчиво посмотрела в окно.
Это он? – спросила она через минуту.
Что? – переспросил я, насторожившись и не понимая, о чем она говорит.
Я чувствую кого-то рядом с тобой. Очень… странного.
Да, это он, но будь добра, не лезь дальше, – ответил я, удивившись резкости своего тона. Но Неттл действительно не стоило лезть в сны Шута, и не только потому, что это было бы грубо. Ей просто не стоило видеть то, что ему могло сниться.
Даже не собиралась, – Неттл внимательно посмотрела на меня. – Мне кажется, что я его где-то уже встречала.
Вряд ли. Насколько я знаю, вы не виделись. Хотя это он присылал тебе подарки от имени лорда Голдена.
Те бусы? – восторженно всплеснула руками Неттл. – Точно! И такие продавали на ярмарке, но я их пропустила. Где он их брал? Они потрясающие!
Он вырезает их сам, – ответил я с улыбкой, собираясь попросить Шута вырезать бусы для нее. Неттл восторженно посмотрела на меня, а потом снова задумалась.
Да, точно, – кивнула она своим мыслям, а потом пояснила для меня: – Я недавно начала проверять, можно ли Скиллом определить, кто сделал вещь. Обычно с уверенностью утверждать трудно, но его бусы носят совершенно точный отпечаток. Так бывает у тех, кто использует Скилл в работе… – она нахмурилась. – Но он не владеет Скиллом.
Я не знал, могу ли рассказывать Неттл об отпечатках Скилла на пальцах Шута. И мне не хотелось о них думать: меня тянуло к ним, словно разорванная связь по силе притяжения была сильнее существовавшей.
Это долгая история, – сказал я. – Думаю, он сам тебе расскажет.
Ну и ладно, – слегка надулась она. – Между прочим, советую тебе написать маме очень длинное и подробное письмо. С изложением всех причин, по которым ты столько времени сидишь в Тилте. Она переживает.
Я ощутил вину перед Молли. Мне действительно стоило писать ей чаще и больше, но я не знал, как еще объяснять свой отъезд. Я рассказал все, что мог передать словами и доверить бумаге.
Я напишу, – хмуро ответил я. Неттл покачала головой.
Уж будь добр, – строго сказала она и снова посмотрела в окно. Там начинало светать. – Мне пора. До встречи.
До встречи, – отозвался я, и комната Неттл поплыла вокруг меня, растворяясь и отправляя меня в глубокий сон.
На следующий день мы с Шутом собирались съездить в деревню. Все утро я посвятил написанию письма Молли. Шут некоторое время составлял мне компанию, вырезая что-то у окна, а потом ушел к себе в кабинет.
Закончив, я постучался к нему. Мне ответила только тишина; я постучал сильнее, а потом еще раз, уж встревожившись. Но когда я толкнул дверь, проверяя, заперта ли она, за ней раздались шаги и стук отодвигаемого засова, и Шут выглянул в узкую щель.
– Что случилось, Фитц? – спросил он. Похоже было, словно, пока я не постучал, он находился где-то далеко отсюда.
– Я закончил, и мы можем ехать, – ответил я.
– А… Сейчас, – рассеянно сказал Шут и закрыл дверь.
Он появился спустя минуту, кивнул мне и тут же нырнул в свою спальню. Оттуда он вышел уже в одежде Кофетри и с несколькими объемными свертками в руках. Их он положил на стол, покосился на меня.
– Это… думаю, ты сможешь отправить с оказией в Ивовую Долину, –произнес он, глядя в сторону. – От своего имени, – добавил он.
– Что это? – спросил я, в узком свертке угадав очертания меча. Шут пожал плечами.
– Подарки, – он посмотрел на меня и фыркнул от моей недогадливости: – Для Молли и детей, Фитц.
Я подошел ближе и потянул край ткани, укрывавшей меч. Шут сделал шаг в сторону, продолжая внимательно наблюдать за мной. Под слоями ткани обнаружился деревянный тренировочный меч – прекрасно сделанный и довольно легкий, для мальчика-подростка.
– Хирсу, – сказал Шут в ответ на мой вопросительный взгляд.
Я взял другой сверток. В нем был прекрасный набор гребней и скребков для лошади с резьбой, превращавшей их в произведение искусства.
– Чивэл, – угадал я.
Шут кивнул.
Колчан, полный стрел, для Свифта; гребни и шпильки для Трифт; большая коробка со множеством отделений, очень удобная для хранения трав и порошков – для Джаста; пряжка и набор пуговиц, украсивших бы любой камзол, для Стеди; и две шкатулки с украшениями, на одной из которых в сложном узоре угадывались листья крапивы, а на другой – медовые соты. Шут не забыл никого. Я поднял на него взгляд, не зная, что сказать, но он тут же наклонил голову и принялся заворачивать все обратно.
– Мы так никуда не успеем, если будем стоять тут и разглядывать все это, – сказал он с усмешкой. Его ловкие пальцы упаковывали свертки так быстро и аккуратно, что все было готово, пока я возился с одним только мечом. Шкатулку с украшениями для Неттл я отложил, чтобы отдать ей в руки – все равно она не успеет получить их дома. Мне так и не пришло в голову, что еще можно сказать Шуту, кроме простого «Спасибо».
В первый раз проснувшись от криков после того, как он дал мне разрешение будить его, я помедлил перед его дверью, не уверенный в том, что она окажется не заперта. Но засов был отодвинут, и я вошел.
Ворох одеял валялся на полу, Шут лежал на кровати на спине, широко раскинув руки и дрожа всем телом. Он казался странно неподвижен, хотя все мышцы были напряжены, голова болезненно запрокинута, а из горла рвались сдавленные крики. В них проскальзывали отдельные слова, но мне не удавалось их разобрать.
Я медленно подошел к кровати. Рубаха, в которой Шут спал, сбилась на плечо, открывая горло; на руке, вцепившейся в край кровати, жилы проступили так четко, что мне стало страшно – вдруг они порвутся. Я открыл рот, чтобы позвать его, но остановился.
Я не знал, каким именем его звать. В разговорах с другими я называл его Шутом; здесь, в уединении дома – тоже, хотя чаще я старался не использовать имен. Но сейчас это имя казалось неуместным, напоминало издевки Бледной Женщины. Другое его имя, настоящее, которым я звал его, когда пытался вернуть к жизни, тоже оказалось запятнано ее жестокостью – он сам просил больше не называть его так.
Я стоял над ним, пытаясь найти решение, но так и не сумел. Его крики разрывали мое сердце; очередной вопль, больше похожий на вой, полоснул меня так остро, что я стиснул зубы и, забыв о своих сомнениях, резко наклонился и потряс Шута за плечо.
– Проснись! – позвал я, надеясь, что моего голоса будет достаточно, чтобы он выбрался из пут кошмара. – Проснись… Я здесь. Все в порядке.
С задушенным вскриком он выгнулся, почти оторвавшись от кровати, и шарахнулся прочь от моей руки, и только после этого открыл глаза. Я скорее угадал, чем увидел выражение ужаса на его лице, и пожалел, что не зажег свечу.
– Это я, Фитц. Все в порядке, – произнес я голосом, которым успокаивают испуганных животных. Несколько мгновений я слышал только тяжелое дыхание в темноте; потом Шут подался ближе, легко положив руку мне на плечо. Я осторожно обнял его, и он опустил голову мне на грудь.
Минуту спустя, когда его дыхание выровнялось и перестало напоминать всхлипы, а дрожь прекратилась, он отстранился и сел прямо на постели, пальцами убрав со лба растрепавшиеся волосы.
– Спасибо, Фитц, – сказал он тихо, хриплым голосом. – Все в порядке. Теперь ты… можешь идти.
– Ты уверен? – переспросил я, понимая, что он хочет собраться с духом и вернуть себе чувство собственного достоинства, но не желая снова оставлять его наедине с кошмарами.
– Да, – ответил он слегка нервничая. – Теперь все будет хорошо, сны больше не вернутся сегодня. Спокойной ночи, сколько там от нее осталось.
Я вышел и плотно прикрыл за собой дверь, но, направляясь к себе, успел услышать, как на ней задвигают засов.