Заказные драбблы: ВСЕ!!!

[3961]

Планировалось не больше 5 штук, но набежавшие шустрые и блатные увеличили количество до 8



hevilla: Bleach, Шухей/Юмичика, "обжигающий"

Колокольчик

Колокольчик



У Юмичики точеный профиль и смех, как колокольчик. Шухей жмурится и недовольно ворчит - смех выдергивает его из тягучей, как карамель, дремы, а он не хочет просыпаться, слишком хорошо в прозрачном золотистом сне.

Что-то щекочет бровь. Хисаги недовольно морщится.

- Не дергайся, - строго говорит Юмичика, и Шухей открывает глаза.

Высунув язычок от усердия, Юмичика старательно клеит перышко к его брови.

- Это еще зачем? - возмущается Шухей, ничего, впрочем, не предпринимая для того, чтобы остановить Аясегаву.

- Для красоты, - важно сообщает Юмичика. Его собственным перышки смешно топорщатся, когда он хмурится.

- Не хмурься, морщины появятся. - Одна из старых и избитых уже угроз, которая к тому же бесмысленна - мертвые не стареют. Но Юмичика пугается и принимается разглаживать лоб кончиками пальцев.



На самом деле это игра. Стоит ли бояться морщин, когда помнишь как сейчас - хотя прошло уже несколько сотен лет - как льется на щеку обжигающее масло, сковывает половину лица маской, сделанной, кажется, из боли и жара - навсегда, навсегда... до порога смерти.

Ему недолго пришлось идти к этому порогу, бывшему любимцу императора, ставшему двуликим шутом, с точеным профилем с одной стороны и кошмарной неснимаемой маской - с другой. И в колокольчике его смеха звенит застарелая боль. Но кто ее заметит - ведь Юмичика всего лишь мальчик-красавчик, безумный, как все в одиннадцатом, тщеславный...



- Тщеславная ранняя пташка, - бурчит Хисаги, сосказывая обратно в дрему. Пусть себе Юмичика развлекается... Раньше он и сам был ранней пташкой, но теперь Шухею всегда трудно просыпаться по утрам, когда сон густой и золотистый, как карамель, как кожа его капитана на рассвете... В утреннем сне легче надеяться и ждать.

Юмичика по-птичьи склоняет голову набок и смеется, потому что знает, куда торопится от него любовник. Колокольчик звенит - старой болью, новой болью...







Джедайт: WK, Шульдих/Кроуфорд, "не говори, сюрприз будет"

Сюрприз

Сюрприз

Шульдих обожает сюрпризы. Возможно, потому, что избегать неприятную их разновидность телепату проще. А может, просто из-за шальной натуры.

Зато Брэд их ненавидит. Ах да, простите - не Брэд. Кро-у-форд. Только так, и никаких фамильярностей, которые так любят такие же, как он, восемнадцатилетние и наглые псионики академии Роценкройц. Фамильярности он, опытный боксер, сбивает с губ влет. Хотя Шульдих все равно растягивает "Брэ-эд", и любуется тем, как раздраженно дергается уголок рта. Шульдих вообще раздражает Кроуфорда. А Кроуфорд - Шульдиха. Иногда они сами не могут понять, почему это взаимное раздражение так крепко их связывает.

Так вот, Кроуфорд терпеть не может сюрпризы. Его мания - контроль. Шульдих часто смеется над тем, как "Брэ-эд" даже в постели пытается командовать: "Быстрее, Шульдих! Сильнее, Шульдих! Глубже, Шульдих!" При этом немец не уточняет, что всегда слушается.

Казалось бы, с чего бояться сюрпризов провидцу? Но дар Кроуфорда не особенно силен. Это скорее хорошо, чем плохо - ему не грозит безумие пифий, тонущих в грядущем, умение угадывать наиболее вероятное развитие событий в ближайшем будущем делает его отличным тактиком, а обостренная интуиция "на дальние дистанции" - неплохим стратегом. Но не спасает от неприятных сюрпризов. Мир все же непредсказуем; в этом трагедия любого пророка.

Кроуфорд помнит об опасностях искусственного усиления дара, но сюрпризов боится больше. В академии Розенкройц знают много способов подхлестнуть дар предвидения. Секс - далеко не самый популярный из них: потеря контроля над собой, да еще в присутсвии другого человека... Но Кроуфорд предпочитает его наркотикам и боли.

В академии чертовски неудобные койки, но даже это не мешает.

- ...ритуал, - шепчет Кроуфорд в трансе, а Шульдих ловит каждое слово, каждую мысль с поверхности, не рискуя погружаться глубже. - ...выиграть... сумеем, если... девочка... - Неожиданно его глаза раскрываются, и сквозь дымку транса в них проступает удивление.

- А еще я... в тебя...

Шульдих двигает бедрами сильнее и резче, выталкивая Брэда из транса сразу - в темную бездну опустошающего оргазма.

- Не говори, - шепчет он в мокрое от пота плечо. - Сюрприз будет.







ki-chen: X/1999, МАНГА!!! Сейчиро/Субару, "осторожность"

О сакуре, любви и смерти

О сакуре, любви и смерти



Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою; ибо крепка, как смерть, любовь.

Песн. П. 8:6





Летящие по ветру лепестки сакуры - традиционный символ любви. Убийцы сакуры могут оценить красоту символа во всей ее полноте. Судьба непреодолима; и Сакурадзукмори проходят каждый свою жизнь в вихре лепестков, ожидая, что в любую минуту они нежными сюрикенами искрошат сердце. Не могу не восхищаться иронией ситуации: убивать во время любви, пока не придет время быть убитыми ею.

Зато кому еще дано, потеряв на миг осторожность, взглянуть своей смерти в глаза - и счастливо улыбнуться ей, возлюбленной?

Я помню: лепестки вились вокруг нас, розовые, как первый рассвет любовников - и печати ложились на ладони. И моя смерть смотрела мне в глаза, а я еще не знал, что наступила пора любви, хотя нежные сюрикены уже входили в сердце осколками заколдованного зеркала, и мир отныне виделся иным - навсегда, навсегда.

"Больше всех на свете".

Наверное, сладко смотреть в глаза такой смерти. Хотел бы я познать это блаженство. Мне даже казалось...

Но лепестки вьются вокруг, не задевая, и только вопросы разъедают сердце кислотой: неужели я ошибался, говоря "больше всех на свете"? Или, убийца собственной смерти, я теперь бессмертен?

Или ты вернешься с того света, чтобы убить меня, Сейчиро?



ColdBlaze: Bleach, Айзен и Гин-лейтенант, "любопытство"

Неуставные отношения

Неуставные отношения



Говорят, лисы отличаются любопытствам; но дохнут от любопытства кошки, а лисам оно, если следовать логике народной мудрости. ничем не грозит. Поэтому офицер Комамура не особенно старался укротить это свое природное свойство. А щели шлема оказались чрезвычайно удобны для наблюдения.

Любимым объектом Комамуры был не Тосен, как стоило бы предположить, исходя из их давней крепкой дружбы. Тосена Комамура знал слишком хорошо, чтобы тот мог пробудить в нем любопытство: надежный, верный, никогда не изменяющий и не изменяющийся.

Любопытство лисы будил - среди ближайшего окружения - тот, кого и самого часто называли лисицей. Хотя Комамура считал, что лейтенант Ичимару Гин не имел с этим зверем ничего общего - а кому, как не ему, было знать.

Скорее уж Гин походил на улыбчивого угря: бледный и скользкий, он плавал по Сейретею, то и дело без повода пользуясь шунпо только для того, чтобы бесшумно и внезапно появляться там, где его не ожидали. Такие выходки в Готей 13 считались дурным тоном, но от Гина иного никто и не ожидал. Трущобный акцент, от которого он не потрудился избавиться за пару сотен лет, раздражающая ухмылочка и привычка совать нос не в свои дела (тонкое отличие которой от любопытства Комамура чувствовал, но дать определение не мог).

Тем удивительнее было видеть его неизменно рядом с капитаном Айзеном, с его мягкими манерами, обходительностью и кристалльной честностью. На Айзена равнялась добрая половина Сейретея, а злая половина, включавшая весь одиннадцатый отряд и изрядное количество забияк из остальных, неизменно выражала уважение. Даже Гин не был исключением, хотя с него сталось бы.

Отношения этих двоих долго питали любопытство Комамуры, пока однажды он не заметил, как тень, выделявшаяся лишь почти светящимися в темноте белыми волосами, скользнула в комнаты капитана Айзена, неплотно задвинув сёдзи. Мимо которой ему было как раз по пути. И что поделаешь, если именно там в полу обнаружилась заноза, которую ему пришлось вытягивать из ноги - как раз напротив узкой щели?

Белое капитанское хаори очертило в полумраке комнаты силуэт, принявший тень в объятия; раздался узнаваемый звук поцелуя и тихий блаженный стон.

Заноза самоликвидировалась, и Комамура поспешил прочь. Хотя он и не был совсем уж неосведомлен об этой стороне человеческих отношений, но предпочитал не погружаться в ее изучение, особенно на примере других людей; а мысль об этих двоих... как этих ДВОИХ вызвала такое смущение, что он бы покраснел как рак, если бы умел. Однако любопытство было удовлетворено - и принялось искать себе новую цель.



* * *



- Он ушел?

- У-гу, - Гин хихикнул, прижимаясь щекой к хаори Айзена. Обнимающие руки разомкнулись, и он отодвинулся, привычно и удобно уселся посреди комнаты и потянул к себе поднос с чаем.

- Теперь офицер Комамура вряд ли будет так активно интересоваться нашими делами, - удовлетворенно сказал Айзен, садясь напротив.

- Пожалеть, что ли? Больше не придется с тобой целоваться, - Гин ухмылялся во весь рот - масштабное зрелище.

- Извини, Гин, - вежливо ответил Айзен, - но целоваться с тобой весьма неприятно.

- Слишком большой рот, да? - Гин нисколько не огорчился. - Сам виноват. Это ты придумал такое прикрытие.

- Проще всего замаскировать одни неуставные отношения под другие. Впрочем, хватит о мелочах. - Айзен аккуратно снял очки и пальцами зачесал назад волосы. - Ты уже присмотрел себе будущего лейтенанта?







Jenni: ГП, Снарри, не флафф (обижаешь, когда это я флафф писала!) , "шоколад". Глючь, дарк, triosome и прочие прелести не-флаффа

Двойственность

Двойственность



Вечная жизнь и вечное могущество лежат в ладонях невидимыми скипетром и державой, зеленые острова Великобритании ластятся к ногам своего господина, а впереди еще немало свершений - не ограничиваться же при таких возможностях какими-то островками. В общем, полный шоколад, как формулирует иногда один из них. В лицах окружающих они читают почтение и подобострастие, восхищение и страх, а на одном лице - едва заметную тень чувства, которое в этих резких некрасивых чертах легко спутать с ненавистью. Многие и путали. Даже один из них самих - когда-то.



Говорить о себе в единственном роде вошло в привычку, хотя правильнее было бы во множественном: "мы". Они знавали людей, которые изрядно удивились бы их союзу; однако в действительности они были очень похожи. И один из них приложил все усилия, чтобы укрепить это сходство.



Это оказалось очень просто. Похожие судьбы, многократные связи - через магию и смерть, через ненависть и, впоследствии - понимание. Последнее было самым сложным; но призрак из старой тетрадки, пробитой змеиным клыком, кровью влился в открытые раны, а шепот в ночи и видения завершили дело. Это была странная дружба - с узами теснее, чем у сиамских близнецов, полная жестокости врагов, вынужденных стать союзниками, и молчаливого сочувствия соратников, стремящихся к одной цели, не пытаясь обогнать друг друга.



И когда Гарри Поттер, блистательный Мальчик-Который-Выжил-и-Победил, стоял над кучкой праха и костей, оставшейся от Волдеморта, лишь один человек сумел разобраться в оттенках триумфа в его взгляде - а оттенков было два.



Этот человек - Снейп; он до сих пор единственный, кто знает, что их двое. Они знают, что это опасно, но не могут отказаться от него. Существование в одном теле имеет свои недостатки, а он умеет сглаживать их ссоры. Он вообще умеет многое. Он - спутник, тень, учитель, помощник, любовник... Насмешливый наставник для одного и ироничный оппонент для другого, он необходим им, и они это знают. Гарри было трудно это признать, но Том сумел его убедить. Теперь Гарри, плохо понимающий полутона, питает к нему столь же горячие чувства, но с другим знаком. И, кажется, отчаянно ревнует.



Том не способен на такие страсти, он просто понимает и принимает их со Снейпом взаимную необходимость. А Снейпу он тоже необходим - впрочем, как и Гарри. Проведя большую часть жизни в служении двум господам, Снейп ухватился за их двойственность, как за привычную схему, позволявшую ему быть собой - как он был собой, разрываясь между Волдемортом и Дамблдором. Так пережившие многие месяцы бомбежек не могут засыпать в тишине.



Похоже, он был бы рад организовать себе новую бомбежку, чтобы наконец сладко выспаться; развести их на два тела, на две судьбы, чтобы вновь встать между ними... Том тоже подумывает об этом; и Гарри, бывало... Но пока что их сотрудничество плодотворно, и оба знают, что, едва расцепившись, вцепятся друг в друга снова - только уже в глотки, и потому не спешат разлучаться.



Eswet: Буджолд, Бел/Майлз, "презрение" очень инсайдерское, надеюсь попозже выложить то, на чем основано

Танец зеркал

Танец зеркал

Танец отражений завершился, и очередной кавалер повел мисс Нейсмит из круга танцующих к открытым дверям веранды. Дама кокетливо обмахивалась веером, постреливая глазками поверх него. Майлз проводил их тяжелым взглядом. Кто бы мог подумать, а? Хотя он-то мог бы...

Но хотя в прошлом уже случались и женские духи, и завлекающие взгляды, а совсем недавно, в Ступице Хеджена, Майлз поддерживал под локоток hасфуфыренную красотку, шествуя с ней по трапу под взглядами, полными насмешек и презрения - как же, карлик-урод подцепил девицу, интересно, сколько она стоит? - так вот, ничто из этого не могло подготовить его к... такому.

Платье по "традиционной" барраярской моде. Пышная юбка, открытые гладкие плечи, и соблазнительное начало ложбинки между грудей в пене кружев. Таких уже давно не носят, его достали из гардероба леди Элис, и Майлз даже вспомнил его - леди Элис открывала в нем бал, а он, шестилетний, удрал из спальни и прятался за шторой, чтобы посмотреть на офицеров, великолепных в своей парадной форме. Барраярка выглядела бы в таком сегодня старомодной - бетанка кажется лишь эксцентричной, и vногие находят ее восторженный интерес к "старому" Барраяру совершенно очаровательным.

Пара останавливается у дверей на балкон, в тени колонны, и мисс Нейсмит склоняет голову - прыгает у щеки кокетливый локон. Кавалер шепчет что-то ей на ухо, и она смеется, розовеют щеки...

Майлз чувствует, как горячее колет под сердцем, и хмурится, не понимая, что это. Похоже на ревность - но откуда бы ей взяться? Ведь это Бел, и Майлз не имеет никаких прав на его эксклюзивное внимание...

Но так трудно помнить, что это Бел - а не Белла, его сколько-то-юродная то ли сестра, то ли тетя, они вконец запутались в родственных связях... Так трудно помнить, когда Бел-Белла бросает на него взгляд поверх плеча своего кавалера, и улыбается - без лишнего кокетства, открыто и мягко, и от этого на душе теплеет. И странно трогательными кажутся ее чересчур резкая для барраярских юбок походка, и разбегающиеся от уголков глаз морщинки - признак не столько возраста, сколько привычки всматриваться в бесчисленные огоньки мониторов. И...

От оркестра раздается вступление воздушного вальса, и Майлз решительно идет сквозь толпу.

- Позвольте ненадолго украсть у вас леди... Бел-ла, вы танцуете?



Varesso: Bleach, пост-первый арк, Айзен/Урахара, "небо". Рейтинг G, глючь.

Действующая модель Небес

Действующая модель небес



Гэта невыносимо громко стучат по каменному полу. Эхо вскарабкивается под высокий свод и там повисает, изумленно вибрируя.

Гость останавливается, задирает голову и, вытянув губы, бросает ему: "У-ху!" Прислушивается.

Эхо вежливое. Оно удивляется всего долю секунды. А потом отзывается: "У-хухуху-у!" Гость доволен. Трость, перехваченная за середину, покачивается в пальцах сложенных за спиной рук. Он идет дальше, отщелкивая подошвами сандалий смешной ритм - будто пританцовывает.



* * *



Хозяин заваривает новый сорт чая. Протягивает гостю чашку.

- Присоединишься? - взгляд указывает на второе дно вопроса.

- Подумаю, - ухмыляется гость.

Хозяин все еще задается вопросом, как гостю удалось войти и миновать кишащих в коридорах арранкаров. Этот ответ ему придется искать самостоятельно. Как обычно.

Человек, задающий ему загадку за загадкой, переступает, отстукивая гэта задорный ритм. - До сих пор я ставил на рыжего.

Хозяин хмурится.

- И тебя он, помнится, заинтересовал, - продолжает гость.

- Ставить против себя - дурной тон. - В голосе едва слышный намек на ревность. Гость хмыкает. Окидывает взглядом голые серые стены.

- Никогда не замечал за тобой любви к европейской культуре, - гость отставляет чашку с остатками риса - как положено, недоеденного.

- За мной многое не замечали, - хозяин вежливо улыбается.

- И все же. Замок в романском стиле... вся эта испанская экзотика - арранкары, Эспада... Неожиданно.

- Люблю устраивать сюрпризы.

Гость смеется, как будто это исключительно остроумная шутка. Едва не расплескивает чай. Улыбка хозяина не меняется, но в глазах мелькает брезгливое удивление. Вполне объяснимое.

Капитанское хаори оставляет мало простора личному стилю. Есть, конечно, и такие, кто умудряется вносит в форменную одежду индивидуальные элементы, но... Хозяин этого замка всегда считал, что форма - это очень удобно. И для тех, кто носит, и для тех, кто смотрит. Привыкнув за столетия и к розовому кимоно, и к дамскому шелковому шарфу, он все же не уверен, что хотел бы так же долго наблюдать, скажем, тошнотворное мелькание полосок на шляпе. А нынешняя одежда его гостя как будто подобрана специально для того, чтобы ее хотелось как можно скорее снять.

- И эти твои... ар-ран-кары, - слово произносится со вкусом, будто обсасывается. - Очень, очень. Небесные, так сказать, создания.

- Это еще не небо, - замечает хозяин, неспешно и невозмутимо потягивая чай. Гость качает головой.

- А ты еще не начал готовиться? Я был уверен, что это, - обводит рукой вокруг себя, - такая... проба стиля. Действующая модель будущих Небес Айзена Соуске.

Хозяин поджимает губы.

- Могу я узнать, чем обязан твоим визитом на этот раз? - повторяет он вопрос, с которого началась их встреча. Тогда он ответа так и не получил.

- Соскучился, - усмехнувшись, протягивает гость. Но насмешка насмешкой, однако это настоящий ответ. Понять бы только, в каком смысле...



* * *



Гэта невыносимо громко стучат по каменному полу. Эхо вскарабкивается под высокий свод и там повисает, устало вибрируя.

Гость останавливается, задирает голову и, вытянув губы, бросает ему: "У-ху!" Прислушивается.

Эхо вежливое. Оно медлит всего долю секунды. А потом отзывается: "У-хухуху-у!"

Хозяин, провожающий гостя до дверей, качает головой. Скука, бич бессмертных, с ним не страшна. Главное - не дать скучать ему.

Серая муть, заменяющая тут воздух, застилает панораму полигона, по которому скоро пройдут герои. Стратегическая игра в режиме реального времени. Интерактивный спектакль для одного зрителя.

Гость доволен. Трость, перехваченная за середину, покачивается в пальцах сложенных за спиной рук. Он уходит, отщелкивая подошвами сандалий смешной ритм - будто пританцовывает.



Glorydale: Tactics, Кан/Харука, "submission". В текст слово "submission" в таком виде не вписывалось, там оно появляется в переводе - "подчинение".

Новые привычки

Новые привычки



Когда в доме появляется новый обитатель, прежним жильцам всегда требуется время, чтобы привыкнуть к его присутствию, к его привычкам и повадкам.

Кантаро вздрагивает, выйдя на крыльцо и увидев там облаченную в белое фигуру.

Йоко моет пол на кухне, высоко подоткнув полы кимоно (она точно знает, что Кантаро сейчас в кабинете, притворяется, что работает, а на самом деле спит), и краснеет, когда в дверях появляется Харука.

Кантаро не глядя бросает "Спасибо, Йоко", когда возле его локтя появляется чашка чая, и только потом понимает, что рука была мужской.

Йоко подает Харуке новую красивую пиалу, раньше заботливо хранившуюся для особых гостей, и страшно удивляется, когда он просит положить рис в старую, с отколотым краем. Новая пиала достается Кантаро.

Кантаро проходит мимо комнаты Харуки, когда тот переодевается в только что подаренный Сузу костюм, и видит в щели в седзи рельеф мышц на подтянутом животе и коричневое пятнышко соска. Когда он выходит на кухню, Йоко трогает его лоб ладонью и спрашивает, не простудился ли он.

Харука неизменно подчиняется, когда Кантаро просит его переодеться в кимоно, и не просит объяснений.

Новому обитателю тоже требуется время, чтобы свыкнуться с привычками и повадками прежних жильцов и сделать так, чтобы его присутствие не создавало им лишних проблем. Подчинение в этом отчасти помогает, хотя и оно - не панацея.

Йоко отчитывает Харуку за то, что он не закрывает как следует седзи в свою комнату, впуская сквозняки. У Кантаро, которого она застала у незадвинутых седзи, и который согласно кивает у нее за спиной, неудержимо пылают щеки.