ГЛАВА 25. ДОМОЙ
Любые мои слова воспринимались как проявления высочайшей мудрости. Но, несмотря на свою наследственность, я ничем не отличался от обычных детей. Хулиганил, когда представлялась возможность, рассказывал глупости о летающих кабанах и призраках отпрысков королевского рода. Каждая придуманная мной история оказывалась длиннее предыдущей, однако я обнаружил одну странность. Какие бы глупости я ни придумывал, в моих бреднях всегда оказывались зерна истины.
читать дальшеЗамок гудел. Смерть короля и королевы повергла всех в растерянность и панику, которые лишь слегка улеглись после того, как придворные врачи объявили, что жизнь принца вне опасности. Илим и Илейда не отходили от него ни на шаг, и всех троих окружали ряды стражи. Меня останавливали на каждом шагу, расспрашивая о том, как я спас принца, и пожимали мне руку, и тяжело хлопали по плечу.
Но звучали и иные слова. Все видели, как нападали птицы, и сходили с ума кони и люди, и вспомнили, что кричала Илейда, и нашлись те, кто обратил внимание, что несколько лет назад, до смерти сестры, ее часто видели в окружении птиц - говорили даже, что она умеет с ними общаться. Обитатели замка морщили лбы и опасливо ежились, и ползло из углов обвинение, брошенное перед смертью королевой: «Ведьма».
Другие шептались о том, что поединок Арлета с королем был нечестным, и потому он не имеет права на трон. Что он вступил в сговор с ведьмой, чтобы свергнуть настоящего короля. Что он предал свой род и свою страну и окончательно потерял все представления о чести воина за время путешествий в чужих странах.
Я опасался, что стража, которая окружала покои принца, может обратить мечи против него. Того же боялась Розмари. И потому лорд Лалвик отправил стражников из Шести Герцогств в почетный караул у покоев принца. Хотя я сомневался, что они смогут устоять против белоземских воинов, превосходивших их числом.
Но я оставил эти тревоги Розмари, и Лалвику, и Илиму. Меня куда больше волновал Шут. После слов Илима он долго смотрел ему вслед, а потом растворился в суетливой толпе прежде, чем я успел его остановить. Но сразу после отчета Розмари я отправился в его комнату. Дверь снова была незаперта, но я вошел осторожно, чтобы не побеспокоить его.
Я зря волновался. Комната была практически пуста, без следа изящного убранства, только белоземские ковры и шкуры, и посреди нее Шут укладывал последние шкатулки в сундук. Он обернулся на звук моих шагов, скользнул по мне усталым взглядом и вернулся к своему занятию. Но я ощущал его грусть и боль. Илим прогнал его, поддавшись давлению предрассудков. Я почувствовал, как поднимается внутри злость на этого глупца, который оттолкнул дружбу Шута из-за бессмысленного предубеждения, из-за узости мышления…
И тут же мне стало стыдно. Кто я такой, чтобы обвинять Илима в том, что сам однажды сделал? Только теперь я осознавал, какую боль причинил Шуту тогда. И только теперь я мог понять Йек, которая нашла меня в коридорах Баккипа, чтобы бросить в лицо свою горечь за Шута - за Янтарь, которую я обидел своей глупостью.
- Не уезжай без меня, - сказал я Шуту, и он замер, а потом медленно выпрямился. - Мне нужно собрать вещи. Встретимся в конюшне.
- Ты не должен ехать со мной, Фитц, - сказал он, не оборачиваясь.
- Не должен. Но я хочу.
- Ты нужен здесь…
- Здесь и без меня достаточно людей, которые сумеют справиться. Не спорь со мной, - я положил руку ему на плечо, и оно дрогнуло под моей ладонью. Потом Шут наклонился и продолжил собирать вещи.
Сборы, и разговор с Розмари, не понимавшей моего внезапного отъезда, и ожидание бумаг, которые она хотела передать со мной Чейду - все это затянулось, и мы выехали на закате. Света хватило бы лишь на то, чтобы добраться до постоялого двора, но ни Шут, ни я не желали ночевать в замке. Мы оставили его позади, похожий на встревоженный улей, и невозможно было предсказать, как он встретит утро - признает ли нового короля, или свергнет его, не дав взойти на трон. Я не завидовал Розмари, которая отправилась в Белую Землю, чтобы подготовить почву для мирного договора, а оказалась в сердце дворцового переворота. Зато мне стало ясно, что даже если бы не Шут, мне стоило бы уехать - сегодняшний спаситель принца завтра мог оказаться пособником убийцы короля, а мне не хотелось играть эту роль.
Трудно было предположить, как сложатся события дальше. Все зависело от того, как политики сумеют повернуть мнение толпы. Позволят ли ей верить, что Илейда ведьма, или убедят, что ее власть над животными - дар богов? Позволят ли говорить, что победа Арлета нечестна, или докажут, что поединок был честным и принц заслуживает трона? Положение обоих было крайне шатким. За свержением короля и бойней во дворе подзабылась причина поединка Арлета и Илима, но ее скоро вспомнят, и что тогда?
Шут ехал молча, погруженный в мрачные раздумья. Я долго не начинал разговора, выжидая. Он приехал в Белую Землю, желая что-то изменить; он боялся, что принц погибнет, и тогда его планы потерпят неудачу. Принц выжил, но надолго ли? Такую ли победу предвещали его пророчества? И исполнились ли они?
Я вспомнил, как он признавался мне в потере дара, как горечь проступала в голосе и взгляде. Прежде Шут мог порой переживать о том, что не знает, как именно понимать свои предвидения, но всегда верил самому себе, верил, что выбранный им путь приведет к цели, и шел к ней, не оглядываясь. Даже в самые черные дни он верил в себя, в Белого Пророка. Но теперь… Теперь он был вынужден полагаться на воду, и танцы, и карты, и кости. Я неожиданно понял, каким потерянным он должен был себя чувствовать - как человек, потерявший зрение. Как я без Скилла и Уита.
Внезапно я вспомнил его слова, сказанные мне несколько дней назад, и встрепенулся в седле.
- Шут, - позвал я взволнованно. - Шут, помнишь, что ты видел, когда танцевал в лесу?
- Какое это имеет значение? - отозвался он устало.
- Может быть, никакого. Но ты рассказывал мне про синее стекло, помнишь?
- Помню. Наверное, я видел когда-то, как ты готовишь зелья, - его голос звучал совершенно безжизненно. Я не помнил его таким.
- Ты ни разу этого не видел, - сказал я уверенно. - Но я действительно готовил зелье, которое храню в пузырьке из синего стекла. Сегодня мне пришлось его использовать, - он обернулся ко мне, и я добавил, глядя ему в глаза: - В нем было противоядие, которое я дал принцу Арлету.
Неловкими пальцами я вынул пустой пузырек из кармана на поясе и протянул его Шуту, который смотрел на меня постепенно становившимися все больше глазами.
- Это совпадение, Фитц, - сказал он наконец, и эти слова еще ярче показали мне, каким потерянным он себя чувствовал. Шут, которого я знал много лет назад, не верил в совпадения. Теперь же он был готов отказаться от собственной победы - настолько он не верил в себя.
- Фитц песопас. Салоприпас. Псаспас, - сказал я, пытаясь подражать дурацким интонациям мальчика-шута. Наверное, получилось очень глупо, потому что у Шута дернулся уголок рта в улыбке. Этого мне было достаточно. - Тогда это тоже было совпадением? Или предвидением? - он покачал головой, но я видел, как в его взгляде расцветает робкая надежда. - Я верю в твои пророчества, - сказал я убежденно. Может быть, бывали дни, когда я в нем сомневался, но они миновали много лет назад, вымерзли в льдах Аслевджала. И сегодняшние события только подкрепили мою веру. Я взял Шута за руку и вложил в нее пузырек из синего стекла. И пустил коня вперед, оставляя Шута наедине со своими мыслями.
Неттл встретила нас на крыльце, взволнованная и оттого вдвойне строгая. Она переняла от матери привычку отчитывать тех, за кого переживает, и потому мне изрядно досталось на орехи еще до того, как я успел спешиться.
Шут покачнулся, сходя с коня, и Неттл пронзила меня гневным взглядом. Но мне не нужна была ее строгость, я и сам мог себя выругать: Шут был измучен столкновением с Илидой, и волнениями дня, и дорогой от замка, а я даже не подумал, что он устал. Но он не дал мне поддержать себя, а расправил плечи и поклонился Неттл.
- Леди Неттл, - сказал он голосом, который я привык считать голосом Шута. - Я рад наконец познакомиться с вами.
Я не знал, как Неттл отнесется к тому, что Шут из моих рассказов появится перед ней в обличье женщины. Но она и бровью не повела.
- Радость встречи взаимна, - сказала она, отвечая на его поклон. - Идемте, я приказала приготовить горячее вино и ужин.
За ужином я рассказал Неттл, что происходило в замке. Шут все больше молчал, лишь изредка вставляя слово, и когда мы сидели у камина с вином, заканчивая разговор, он достал из кармана стеклянный пузырек и вертел его в пальцах. Наконец усталость взяла свое, и я понял, что смазываю слова, а Шут уже клюет носом в кресле. Неттл тоже обратила на это внимание и прогнала нас спать.
Ночью я проснулся от криков Шута, но дверь в его комнату была заперта.
Когда рано утром я спустился вниз, Кофетри уже была там, и не одна. Напротив нее у камина стояла Илейда, закутанная в меха и свои украшенные странными узорами одежды. На звук моих шагов она обернулась, взмахнув полами накидки, словно встревоженная птица, но тут же успокоилась. Я почувствовал прикосновение ее Уита.
- Ты тот, кто спас меня и моего принца, - сказала она уверенно. - А ты привела его ко мне, - она снова повернулась к Кофетри и взяла ее руки в свои. - Я обязана тебе всем, - сказала она страстно. - Я стала бы твоей нэфирой, но мой долг перед тобой больше, чем долг жизни - это долг мой, и моего будущего супруга, и моего брата, и всей моей страны. Скажи мне, как я могу его заплатить?
Кофетри светло улыбнулась ей, высвободила одну руку и ласково коснулась витой рыжей пряди, падавшей на лоб Илейды.
- Плата, которую я попрошу, может быть тяжела, - сказала она. - Но если ты согласишься на нее, то обязана будешь заплатить, как бы больно тебе не было, сколько бы помех не встало на твоем пути.
- Что угодно! - воскликнула Илейда, порывисто кивая.
Кофетри сдвинула брови, и улыбка исчезла с ее лица. Она смотрела Илейде в лицо, но словно видела не ее, а что-то далекое и нездешнее.
- Твой род будет благословлен детьми, - заговорила она нараспев низким для женщины голосом, в котором я узнал голос Шута, - и однажды родишь ты дитя, белое, как снег твоей земли. Поклянись, что будешь беречь его как зеницу ока, не дашь никакой обиде коснуться его… - Кофетри сделала паузу, и Илейда, смотревшая на нее широко распахнутыми глазами, судорожно кивнула.
- Клянусь!
- Поклянись, что будешь любить его всем сердцем, одаришь всей своей материнской нежностью.
- Клянусь!
- Поклянись, что когда придет черный человек, ты отдашь ему белое дитя навсегда.
Илейда ахнула. Кофетри по-прежнему смотрела сквозь нее, но я видел, как руки в коричневых перчатках сжались на пальцах Илейды.
- Клянусь, - выдохнула Илейда и порывисто вздохнула. В глазах у нее стояли слезы.
Кофетри моргнула, и ее взгляд снова был направлен на Илейду, а не на что-то иное. Она грустно улыбнулась.
- Велика ли плата, нареченная королева? - спросила она сочувственно.
- Плата королевская, - ответила Илейда, гордо поднимая голову - и я вдруг увидел в этой тоненькой девушке с огромными прозрачными глазами будущую правительницу. Потерявшая так много и так много пережившая, она готова была к новым потерям, но и к новым обретениям тоже.
Вошла Неттл, одетая в дорожное, а за ней - служанка, несшая узел с одеждой.
- Ты едешь с нами? - удивленно спросил я. Прошлым вечером мы не успели обсудить свои планы.
- Я еду в замок вместе с леди Илейдой, - ответила она. У меня сжалось сердце. В замке было сейчас опасно, и я не хотел отпускать ее туда. Но прежде чем я успел возразить, она решительно добавила. - И не пытайся меня отговаривать. Я служу королю, и сейчас ему нужно, чтобы я была его глазами и ушами в Белой Земле.
Даже не пытайся возражать, - добавила она.
Пораженный, я смотрел на нее и словно видел впервые. Моя дочь говорила как Видящая и как слуга Видящих. Я знал, что ее верность трону расцвела за прошедшие годы, и что ее решимость и преданность делали ее надежным помощником Дьютифула. Но только теперь я увидел, как сильны в ней эти качества, и как крепко ее чувство долга.
Кофетри смотрела на нее со странной улыбкой, а потом перевела взгляд на меня и насмешливо покачала головой.
- Странно видеть себя в своих детях, не правда ли? - нараспев сказала она. - Удачи вам, леди Неттл. Я буду надеяться на новую встречу.
- О, еще как! - горячо ответила Неттл. - Я так хотела познакомиться с вами получше!
- Я разделяю ваше желание и верю, что вместе наши желания наверняка сбудутся, и скоро, - ответила Кофетри. - Теперь же, с вашего позволения, я покину вас - мне сегодня тоже предстоит долгий путь, - она поклонилась Неттл как равной, а Илейде отвесила глубокий поклон, как королеве, и вышла из комнаты, шурша юбками.
Илейда оставила нас с Неттл прощаться, и я пытался найти слова заботы и наставления, но Неттл, как обычно, меня опередила.
- Все, что ты скажешь сейчас, будет либо банальностью, либо глупостью, - сказала она сурово. - Поэтому просто обними меня, - и она раскрыла мне свои объятия, и все, что я мог сделать - это подчиниться.
По дороге Шут рассказал мне новости, полученные от Илейды: назревший к рассвету мятеж удалось подавить, и наутро следующего дня Арлет будет коронован, а затем обвенчается с ней. Я только покачал головой. Они были юными и неопытными, и им нелегко будет усидеть на троне. Но Шут, кажется, не разделял моих тревог.
В предгорьях мы догнали кукольный театр, который бежал из замка сразу же после представления. Они встретили нас натянутыми луками, но Маркед узнала Кофетри и велела опустить оружие. Кофетри досталось горячее приветствие, а мне - холодный взгляд. Но тем не менее, мы договорились, что поедем вместе с театром до Нордфорда. Я надеялся, что Шут продолжит путь со мной до Баккипа, а потом и в Ивовый лес, но он сказал, что у него есть дела в Бингтауне, и поэтому он собирается вместе с театром ехать в Фарроу, а оттуда с обозами - в порт Шокса, где сядет на корабль. Меня это расстроило, потому что я не хотел с ним расставаться, но он настаивал на своих планах, а я не мог не поехать в Бакк.
Когда настало время устраиваться на ночь, Маркед велела отнести мои вещи в шатер к мужчинам, а Кофетри предложила место в своей палатке Монетка. Но Кофетри вежливо покачала головой.
- У меня и Тома есть своя палатка, и мы будем ночевать в ней, - сказала она. Маркед нахмурилась. Когда я ушел ставить палатку, то увидел, как она подсела к Кофетри и напористо шепчет ей что-то, резко взмахивая ладонью. Но когда Шут пришел ложиться спать, то не стал делиться тем, что она ему сказала, а просто улегся на постель, завернувшись в меха и сонно глядя на тусклый свет тлеющей жаровни.
Я вытянулся рядом с ним, но сон не шел ко мне. Меня мучили вопросы.
- Клятва, которую ты взял с Илейды. Это было пророчество?
Шут усмехнулся, став похожим на себя-мальчишку.
- Ткацкие станки и ножницы. И даже не мои, - он протянул ладонь к теплу жаровни, задумавшись на минуту. Когда я уже думал, что продолжения не последует, и мне придется оставаться с еще одной загадкой, он заговорил снова.
- В том месте, которое я привык звать своей родиной, хотя родился не там, в школе, уроки которой я переписал, хранится немало пророчеств, оставленных Белыми, которые были до меня, и даже мной самим. Многие из них исполнились; об исполнении других неизвестно ничего, и можно лишь гадать, складывая их друг с другом то так, то этак, как в игре в ответы на неизвестные вопросы. Когда их сложил я, получилась история про холодную землю и принца, бьющегося за трон своего отца с его убийцей. Мне понравился финал этой истории.
- И поэтому ты решил воплотить ее в жизнь? - спросил я. Когда я пытался представить такую игру с судьбами и роком, у меня кружилась голова. Шут и раньше говорил со мной о предсказаниях, но с одной стороны, я не совсем ему верил, а с другой - мне легче было поверить в завтрашнюю судьбу, крывшуюся в загадках моего друга, чем в слова давно умерших пророков, записанные на бумаге.
Но Шут пожал плечами так, словно говорил о выборе отделки для камзола.
- Я думал, что найду в Клерессе себя, - сказал он легкомысленно, но я слышал глубину чувств, скрывавшуюся за легкостью, в его голосе и в колыхнувшейся волнением связи. - Но нашел скуку. А когда пророчества сложились в историю, пришедшуюся мне по душе, я и подавно не сумел усидеть на месте. Сначала я думал, что просто навещу своих друзей в Бингтауне, а за долгий путь по морю успею подумать о том, куда хочу идти дальше. Но в Бингтауне мне встретились люди из пророчества, и я снова решился довериться судьбе, хотя и шел вслепую, ведомый лишь давно умолкнувшими голосами…
Я попытался представить, каково это было - ему, видевшему прежде перекрестки предназначения, следовать неясным указаниям из пыльных свитков. Наверное, сравнение со слепотой было уместно. Мне, никогда не заглядывавшему так далеко, казалось, что проще было бы смириться и принять то, что люди умеют с рождения - движение наугад, путь проб и ошибок, на котором времени вечно не хватает, все делается слишком поздно или слишком рано, и только удача приносит в конце концов счастье или хотя бы покой. Но Шут не согласился на это.
- О чем была та история, которая так тебе понравилась? - поинтересовался я, хотя уже мог представить ее - повесть о принце, отмстившем за отца. Но Шут снова удивил меня. Глядя перед собой и словно в бесконечную даль, он сказал:
- О том, как у безумного короля и сумасшедшей королевы родится дитя белее снега их страны, которое однажды полюбит человека-дракона.
Я резко втянул воздух, пораженный его словами.
- Арлет и Илейда сойдут с ума? Их дитя будет белым… Белым Пророком?
Шут повернулся ко мне и укоризненно покачал головой.
- Сколько раз я объяснял тебе природу предсказаний, а ты все еще считаешь, что будущее записано в скрижалях? Я не знаю, как сложится их судьба, и какие плоды принесет их союз, и не узнаю этого, пока много лет спустя не оглянусь назад и не скажу - вот эти слова в старом пророчестве означали именно это, и никак иначе. А скорее всего, это буду даже не я, а какой-нибудь нерожденный еще толкователь, который найдет старые слова и мою мозаику из них и подтвердит или опровергнет мои догадки. Все, что я знаю сейчас - что Арлет и Илейда обручились и взошли на трон своей страны. Остальное - лишь вероятность.
- Но почему тогда ты взял клятву…
- Потому что в Белой Земле не верят в Белых Пророков. И королева не отдаст свое дитя пришельцу - скорее она сбросит его с крепостной башни, потому что младенец выглядит колдовским подменышем, - Шут едва слышно вздохнул. - Знаешь, когда мне пришлось обходиться человеческими методами, оказалось, что я многому научился у Чейда. Например, готовиться ко всему возможному заранее. И невозможному тоже.
Я некоторое время молчал, обдумывая услышанное, а потом поддался своему любопытству и принялся расспрашивать про человека-дракона. Но я и сам мог догадаться, что ответит мне Шут - что он не знает точно, и эти слова могут означать чешуйчатого торговца из Бингтауна, или Другого, или носителя драконьего герба, или кого-то, кого я и представить не могу. А если дитя окажется Белым Пророком, будет ли этот человек-дракон его Изменяющим? На это Шут мне не ответил ничего.
Но еще на один вопрос я не получил ответ и не мог этого так оставить - на этот раз не ради своего любопытства, а ради интересов Видящих.
- А безумие? - спросил я настойчиво. - Как ты готовишься к нему? Стоит ли Баккипу рассчитывать на грядущий союз, или лучше опасаться его?
- Я надеюсь, - ответил Шут печально. - Королева Илейда уже побывала безумной, а принц провозгласил себя таковым, прежде чем убил короля. Мне остается лишь надежда на то, что судьба сочтет это достаточным, и им не придется больше страдать.
- Им и без того придется нелегко, - согласился я.
Я был прав в своих мрачных прогнозах. Сообщения Неттл о происходившем в Белой Земле не отличались оптимизмом, и только клятвенное обещание, что она никуда не выходит без охраны, и что при первых же признаках опасности она покинет замок, останавливали меня от того, чтобы развернуть коня и помчаться за ней.
Стремительная смерть короля, последовавшая так скоро после кончины предыдущего и при таких трагичных и странных обстоятельствах, взбудоражила и без того горячую кровь белоземельцев. Нового короля многие считали слишком молодым для трона; другие не доверяли его джамелийским замашкам, хотя от большей их части он почти сразу избавился - они были лишь игрой, отвлекавшей от него Арттара; третьи полагали, что на трон найдутся кандидаты получше. Хотя Арлет был старшим мужчиной в роду, и никто не был достаточно близок по крови, чтобы оспаривать его право, кроме Илима, который не желал этого делать, но ходили разговоры под стук ножен о щиты, что хочет Илим того или нет, но из него король выйдет понадежнее, чем из «теплолюбивого мальчишки», хоть он и убил предшественника в честном бою.
Не улучшало ситуацию то, что Илейду считали то безумной, а то колдуньей, и поспешный брак находили крайне неудачным. У многих белоземских дворян нашлись дочери, куда лучше годившиеся в королевы, по мнению их родителей. Я мог представить, через что приходится проходить бедняжке Илейде, даже без рассказов возмущенной Неттл - я видел все это, когда ко двору прибыла Кетриккен. Мне казалось, что хрупкая и нервная Илейда может не выдержать этого напора, хотя Неттл утверждала, что она неожиданно хорошо справляется.
Илим простил Арлету смерть Илиды, и постепенно их дружба восстановилась. Он поддерживал сестру и друга с рвением, которым, видимо, стремился искупить вину за злополучную дуэль. Неттл отзывалась о нем одобрительно, хотя и насмешливо - она по-прежнему считала всех белоземцев «белобрысыми дубинами», но признавала, что у этой дубины в голове все же что-то есть. Став советником молодого короля, Илим взял на себя многие заботы по управлению страной, пока Арлет осваивался и наверстывал то, чего не хватало в его южном образовании.
Но хотя я выслушивал все, что рассказывала мне Неттл, запоминал и делал выводы, это как будто меня не касалось. С большим вниманием я слушал рассказы Чейда о происходившем в Шести Герцогствах, и его ворчание по поводу моего отсутствия, и редкие вопросы Дьютифула, который давно перестал спрашивать у меня совета, но порой обращался ко мне, чтобы услышать мою точку зрения и подтвердить верность своих идей. Однако даже это было как будто разговорами из другого мира. Мои дни в пути напоминали давние времена в хижине вдали от суеты и тревог. Они проходили за разговорами с Шутом и работниками театра об их путешествиях, а вечерами я слушал песни у костра и смотрел, как они репетируют свои представления и делают новых кукол.
Много дней подряд я провел рядом с Шутом, и наша связь пела в моей душе, даже приглушенная нами обоими. Много ночей мы засыпали в одной постели, лежа спина к спине. Но только в последний вечер, перед тем, как нам пора было разъезжаться - он вместе с театром направлялся в Нордфорт, а я ехал в Ивовый лес - я решился заговорить о том, что произошло, когда она возвращалась к нам.
- Тогда, в белоземском замке… - начал я неловко - и остановился. Шут, который раскатывал нашу постель, обернулся ко мне. Наверняка он догадался, о чем я хочу заговорить, но не стал облегчать мне задачу, ответив на невысказанные слова. Он просто сел на пятки и внимательно смотрел на меня, выжидая.
- После смерти Илиды. Когда ты был… ранен, - я не знал, как иначе словами назвать то, что сделало с Шутом колдовское зелье, - и я лечил тебя. Я не помню, что произошло, пока мы были в потоке Скилла.
Шут медленно закрыл глаза и глубоко вдохнул и выпустил воздух, прежде чем посмотреть на меня снова.
- Я тоже не помню, - ровным тоном сказал он.
Мы могли бы закончить разговор на этом. Но неполное воспоминание жгло меня изнутри, и я хотел разобраться в той путанице, которая царила внутри меня.
- Мне кажется… - я остановился снова, не зная, как описать то, о чем даже подумать не мог. В глазах Шута проступила горечь.
- Ты снова начинаешь разговор, который не стоит начинать, потому что сказанное останется с нами на всю жизнь, в то время как ему лучше было бы оставаться несказанным, - он отвернулся и снова занялся постелью.
Я помнил прежние попытки поговорить об этом, и то, какую боль причинили ему мои жестокие слова. Сейчас я смотрел на его профиль в неярком свете жаровни, на выбившуюся из косы прядь у виска, на легкие и точные движения, которыми он расстилал постель для нас обоих, и не мог вспомнить, почему когда-то так возмущался его многоликостью. Как в Молли я видел девчонку в красной юбке, которую не смел поцеловать, и женщину, которая спустя шестнадцать лет любила меня в зарослях малины, так сейчас передо мной были белый королевский паяц, и золотой лорд, и смуглая женщина, и все они были моим другом, моим Любимым. Они были мне одинаково дороги, каким бы именем не назывались и какие бы одежды не носили. Я знал Шута как никто другой, я побывал в его теле и в его душе, а он - в моих; после этого все определения и границы теряли смысл.
- Я лишь хотел сказать, что мне неважно, что тогда произошло. Это ничего не меняет, - Шут покосился на меня, явно удивленный. - Я хотел бы помнить, потому что воспоминания, отсутствующие там, где они должны быть, ощущаются как недостающий кусок, и хочется поставить его на место.
Шут отложил одеяло, сплел пальцы на коленях и наклонил голову набок, глядя на меня так, словно видел впервые. Наконец он засмеялся, тихо и низко.
- Ты изменился, Фитц, - сказал он тепло. - Больше, чем я думал. - Он замолчал на несколько мгновений, а потом продолжил. - Я действительно не помню, что происходило, не больше, чем ты. Я думаю, что пока мое тело было одним целым с душой, оно стремилось к тому же, что и душа - соединиться с тобой. Так, как оно может это сделать.
Я не мог понять взгляд, которым он сопроводил эти слова. Но меня поразило то, что хотя я понял, на что они указывали - и это совпадало с моими собственными опасливыми предположениями - но мысль об этом не вызвала у меня отторжения. Я не понимал близость мужчин между собой, но речь шла не о ней, а обо мне и Шуте, и наша близость была уже много больше. Как я и говорил, слова заполнили пустоту, оставленную отсутствующим воспоминанием, и мне стало спокойнее - но ничего не изменилось.
- Я так и предполагал, - сказал я Шуту и потянулся к оставленному им одеялу. Он наблюдал за мной с искренним изумлением. Я закончил раскладывать постель и лег на свою сторону, дальше от жаровни.
Через несколько мгновений Шут забрался под одеяло, спиной ко мне.
Ночью нас снова разбудили его кошмары, и я обнимал его, пока он не пришел в себя и не отстранился. После этого мы крепко проспали до утра. А к полудню, на развилке дорог, он обнял меня и прижался лбом к моему лбу.
- Удачи, Фитц, - шепнул он едва слышно.
- Удачи, - ответил я, потому что все еще не знал, как его называть. Но меня грело знание о том, что на этот раз мы прощаемся не навсегда, и связь подтверждала, что расставание это лишь временное, судьба снова сведет нас. Поэтому я почти не испытывал грусти, когда повернул Ластвилла на дорогу в Баккип.