Рыцарь на белом коне

Я хочу сделать новогодний подарок всем поклонникам Робин Хобб, которые так терпеливо ждут новых глав "Шута и Убийцы". Это небольшая зарисовка, которую я написала, когда меня в очередной раз довели медлительные и не торопящиеся понимать друг друга герои Возникла она из-за одной фразы из канона, которая вынесена в эпиграф.

Фэндом: Робин Хобб, "Сага о Видящих"
Pairing: Шут и Фитц
Рейтинг: PG-13
Summary: О друг мой, я бывал в местах, где женщины дрались бы из-за тебя на ножах. - Шут, "Миссия Шута"
Размещение: обращайтесь

РЫЦАРЬ НА БЕЛОМ КОНЕ

О друг мой, я бывал в местах, где женщины дрались бы из-за тебя на ножах.
Шут, "Миссия Шута"

Меня ожидало не самое приятное пробуждение. Я был привязан к дереву, на мне не было ни кусочка ткани, а вокруг стояло с дюжину амазонок, с которыми мы дрались раньше, и две из них громко спорили прямо надо мной.
- Я, Тао, вождь, заявляю свое право на долю добычи по своему выбору! - провозгласила женщина в золотом ожерелье, лежавшем на пышной груди. - Я требую себя этого мужчину!
- Я, Арила, вела людей на этот бой, - оскалилась вторая, высокая и статная, в которой я узнал своего противника в последней схватке. - Я требую себе долю добычи по своему выбору - этого мужчину!
- Права равны, - прошамкала старуха в безрукавке, открывавшей сильные жилистые руки; несмотря на ее возраст и отсутствие зубов, я был уверен, что в схватке она окажется достойным противником. - Пусть решает Богиня! Деритесь!
Арила глухо зарычала и сдернула с пояса нож.
Я вряд ли мог припомнить случай, когда чувствовал бы себя так же глупо и беспомощно. Веревки впивались мне в запястья, грубая кора дерева царапала голую спину, а передо мной две женщины медленно кружили друг напротив друга, обнажив длинные клинки, и еще с дюжину других расположились полукругом поодаль, бросая на меня красноречивые взгляды, дававшие понять, что я интересую их отнюдь не в качестве рабочей силы. То, что одежды на них почти не было, только усиливало мою неловкость; несмотря на обстоятельства, мое тело находило зрелище весьма интересным. Я попытался подогнуть ноги, чтобы прикрыться, но поза была слишком неудобной.
Женщины наконец скрестили клинки, при этом Арила глухо рычала, а Тао сопровождала каждый удар громкими воплями; они походили на двух дерущихся кошек. Правил честного боя здесь, похоже, не существовало; они били куда угодно, лягались, хватали друг друга за волосы и катались по земле. Кроме кинжалов, обе использовали в бою длинные ногти на левой руке, больше похожие на когти и укрепленные накладными металлическими пластинами. Невольно я представил, как такие когти проходятся по моей спине в порыве страсти, и содрогнулся. Мне нисколько не хотелось оказаться в их власти.
Веревка и узлы оказались надежными, но я все равно попытался их распутать. При мне не было отмычек или булавок - все осталось в сгинувшей неизвестно куда одежде; приходилось обходиться собственными пальцами, и я вскоре обломал ногти до крови.
Неожиданно с тропы донесся стук копыт, и все на мгновение замерли, а потом дерущиеся раскатились в разные стороны, и через секунду на поляне как будто никого не было. Я же уже знал, кто едет, мне говорили об этом и Скилл, и Уит. Любимый был жив и невредим. До сих пор я старался даже не задумываться о том, какая судьба могла его постичь. Однако теперь его ожидала новая опасность.
- Осторожно! - воскликнул я, но было поздно. Амазонки высыпали из кустов и окружили вылетевшего на поляну всадника, хотя близко под копыта гарцующего и яростно фыркающего белого коня никто не рисковал соваться.
- Именем Богини! - прокричал Любимый высоким женским голосом, прежде чем хоть одна амазонка улучила момент, чтобы стащить его с седла. Теперь я разглядел его: под плащом на нем было женское платье, а волосы убраны в простую, но определенно женскую прическу и даже украшены полудюжиной резных шпилек. - Именем Богини я прошу вернуть мне моего мужчину в обмен на выкуп!
Амазонки остановились, а потом нерешительно переглянулись. Тао вышла вперед:
- Какой ты предлагаешь выкуп, женщина?
Вместо ответа Любимый вытащил из седельной сумки лаковую шкатулку и открыл ее. Его конь переступил с ноги на ногу, шкатулка вздрогнула, и заполняющие ее до краев жемчужины, каждая не меньше горошины, перекатились с глухим стуком. У амазонок вспыхнули глаза, они зашептались. Тао задумчиво кивнула.
- Достойный выкуп.
Я был поражен. Содержимое этой шкатулки стоило целое состояние даже на Островах, где жемчуг добывали; на севере ее владелец становился богаче короля.
- Я возражаю! - неожиданно вскинулась Арила. - Этот мужчина принадлежит мне, и я отказываюсь от выкупа!
- Твое право не было подтверждено! - возразила Тао. - Этот мужчина - добыча племени, и каждая получит долю от его выкупа!
- Но мое требование не было ни удовлетворено, ни отказано в нем! - зашипела Арила. Тао открыла рот для ответа, но ее остановил властный жест старухи.
- Не надо ссориться, - сказала она весомо. Потом окинула всех - Тао, Арилу, Любимого, амазонок и меня - цепким пронзительным взглядом. - Этот мужчина - добыча племени. Согласно ли племя отдать его за выкуп?
Амазонки согласно закивали. Конечно, жемчуг, разделенный между всеми, был им куда приятнее, чем мужчина, который достанется одной. Только Арила упрямо воскликнула "Нет!"
- Племя согласно, - подвела итог старуха. Потом она снова взглянула на Любимого: - Ты, женщина, - она сделала странную паузу, и у меня замерло сердце, - хочешь забрать своего мужчину. Но Арила получила его в честном бою. Согласишься ли ты драться с ней за своего мужчину? Если хочешь забрать его, тебе нужно отдать выкуп и драться; если не хочешь - уезжай вместе со своим жемчугом прямо сейчас.
Любимый даже не дослушал ее слова. Он молча протянул шкатулку Тао и спрыгнул с коня. Амазонки расступились, освобождая площадку. Любимый накинул поводья на сучок того дерева, к которому был привязан я. Он успокаивающе улыбнулся мне и, широким жестом скинув плащ, накинул на меня.
- Не волнуйся, Любимый, - шепнул он, и прежде, чем я успел сказать хоть слово, обернулся к Ариле, стоявшей с ножом наготове.
Он был одет по-северному, в длинное платье, сковывавшее движения, и вместо длинного хищно выглядящего ножа у него был изящный кинжал. Я ни разу не видел его в бою, не считая драки с Сивилом Брезингой на Аслевджале; как-то он обмолвился, что ненавидит проливать кровь. У меня все внутри похолодело. По связи я чувствовал, что Любимый тоже волнуется, хотя выглядел он уверенно, несмотря на скептические взгляды амазонок и откровенно презрительный - Арилы.
- Тощая, да еще и плоская, как доска! И, поди, неженка - ручки замарать боится, - амазонка кивнула на перчатки Любимого. - Зачем тебе мужчина? Ты с ним и не справишься!
Любимый качнул головой и медленно пошел вокруг Арилы по сужающейся спирали. Она вскинула нож, а пальцы на левой руке согнула, как когти. Любимый держал руку с кинжалом опущенной, и поза у него была расслабленной. Он не нападал, выжидая.
Арила не выдержала первой. Зашипев, как разъяренная кошка, она бросилась на него, метя кинжалом в ребра, а когтями - в глаза. Но Любимый неожиданно легко увернулся, по дороге левой рукой толкнув Арилу так, что она не удержалась на ногах и рухнула на траву. Однако она немедленно вскочила, вспоров когтями подол платья Любимого. Он развернулся к ней лицом; Арила взмахнула кинжалом...
Никто не понял сразу, что произошло; но через секунду Арила завизжала, вырывая руку, которую Любимый двумя пальцами аккуратно держал за запястье, ее нож упал в траву, а Любимый своим кинжалом легко провел по ее плечу, оставив ровную красную полоску.
- Первая кровь! - провозгласила старуха. Любимый разжал пальцы и отошел в сторону. Арила перехватила бессильно повисшую кисть, глядя на него с ненавистью и ужасом.
- Твоя рука скоро будет в порядке, - как будто извиняясь, сказал он.
- Забирай своего мужчину, чужестранка, - произнесла старуха, ухмыляясь пустым ртом. - Ты его заслужила, именем Богини.
Как раз в этот момент веревки, которые я все это время неосознанно продолжал дергать, развязались, и когда Любимый подошел ко мне, я уже сам поднимался, заворачиваясь в его плащ. Тем не менее, он подал мне руку и помог сесть на лошадь впереди себя; мне было неловко, но мои руки слишком затекли, и двигать ими было трудно. Одной рукой придерживая меня за талию, он помчался прочь от амазонок.
Когда мы отъехали достаточно далеко, он пустил коня шагом и обнял меня обеими руками, так сильно, что у меня перехватило дыхание. Я повернулся и поцеловал его в висок.
- Перестань,- с неловкой усмешкой сказал я, - ты ведешь себя так, словно я принцесса из баллады.
- О, я ни секунды не сомневаюсь, что ты справился бы сам, даже с толпой сладострастных амазонок, - насмешливо сказал он голосом Шута. И тут же рассмеялся. - Ты так и не разучился краснеть, Любимый!

@темы: фики, Р. Хобб

---

Шут и Убийца, глава 13

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 13. НАПАДЕНИЕ

Это Уит позволил мне узнать все о «перекованных». Я едва мог чувствовать их, такими мертвыми были их ощущения родства с миром. Уит давал мне определенный доступ к паутине чувств, которые испытывали все живые существа, но «перекованные» ускользали от меня и были холодны как камни. Голодные и безжалостные, как буря или речной паводок. Неожиданно столкнуться с одним из них было для меня так же страшно, как если бы камень вдруг решил напасть на меня.

Утром Шут все еще был теплым, кожа на его лице шелушилась, и я не стал даже его будить, а сразу сказал Илиму, что мы никуда не поедем.
– Невозможно! – прошипел он громким шепотом. – Нам необходимо ехать. Сегодня нет ветра, только снег идет, и нам нужно торопиться…
– Она больна. Она никуда не поедет, – отчеканил я.
– Она сказала, что если у нее начнется лихорадка, нужно ехать все равно! Лихорадка пройдет через день-два, и она может сидеть на лошади…
– Она свалится с лошади через два шага или заболеет по-настоящему, и что тогда?
– Прекратите, – слабо проговорил Шут, моргая. – Том, мы поедем. Будь добр, сделай мне чаю.
– Мы никуда не… – начал я, но Шут посмотрел на меня, и я сдался. Мне был знаком этот упрямый взгляд, и я знал, что сопротивляться не имеет смысла. Я мрачно отвернулся и принялся заваривать чай на жаровне.
Посовещавшись, мы усадили Кофетри на Ластвилла – он был послушнее Топаза, на котором поехал я. Мы уже спускались с гор в предгорья, и Илим сказал, что дорога впереди ровная и неопасная, но почему-то выглядел при этом встревоженным. Мы ехали медленно, но быстрее, чем я считал нужным, и Илим то и дело пытался подгонять коней и меня.
Когда короткий зимний день начал клониться к вечеру, его тревога усилилась, и он уже не обращал внимания на мои окрики, ускоряя шаг. Кофетри цеплялась за луку седла; я ехал насколько мог близко, готовый подхватить ее в любой момент. Когда Илим в очередной раз послал Виара вперед, я рявкнул:
– Куда ты несешься?
– Нужно спешить! – ответил он.
– Зачем? Тут рядом есть деревня? Мы сможем переночевать под крышей?
– Нет.
– Тогда какая разница, где ночевать на снегу – здесь или парой миль дальше? Она не может больше ехать!
– Нельзя оставаться здесь! – я ясно слышал тревогу в его голосе. – Не в темноте! Нам нужно уехать как можно скорее!
– Почему? – я прищурился.
– Опасно! – ответил он и поскакал вперед, увлекая остальных коней за собой.
– Не так быстро! – крикнул я: Кофетри опасно пошатнулась в седле и крепче впилась в седло.
И тут я почувствовал нечто, от чего у меня волосы встали дыбом.
Это было похоже на Скилл, но чудовищно изуродованный, хотя природу этого уродства я определить не мог. Он скользил по краю моего сознания, и все мое существо пронизывало отвращением от его близости.
– Что это? – воскликнул я, и Илим обернулся; его лицо, и без того бледное, сейчас было белее мела.
– Что ты увидел? – спросил он, и голос у него дрогнул.
– Не увидел. Почувствовал. Что-то… ужасное, – я приподнялся на стременах, пытаясь найти источник ощущения, но редкий лес вокруг нас в сумерках полнился тенями, и рассмотреть что-либо было невозможно.
– Почувствовал? – Илим озадаченно покачал головой. – В любом случае, нам нужно выбираться отсюда.
Я уже был готов с ним согласиться. Что бы это ни было, оно приближалось, и меня пробирало омерзением. Но я хотел знать, чего боюсь.
– Что это? Или кто? Отвечай, не тяни время! – прикрикнул я на белоземца. Он явственно передернулся.
– Я… не знаю. Но здесь пропадают люди – особенно в темное время…
Я выругался. Их бессмысленная спешка завела нас в ловушку. Если бы мы переждали лихорадку, то сейчас смогли бы ускакать от опасности; но Шут решил ехать… Я собирался многое сказать ему, но сейчас было не время.
– Ты выдержишь быструю езду? – спросил я у Кофетри. Она кивнула, но без особой уверенности. Отвратительное ощущение усилилось внезапно, словно его источников стало больше. Я оглянулся на Огонька, потом потянулся Уитом к Ластвиллу, оценивая, насколько он устал, и остановил сначала его, а потом Топаза.
– Что ты делаешь? – крикнул Илим, гарцуя на месте. – Нам нужно ехать, немедленно…
– Возьми Огонька, – сказал я ему, спешиваясь. – И скачи вперед, показывай дорогу. Сейчас мы поедем – и быстро, – я забрался в седло Ластвилла позади Шута.
Раньше мне приходилось так ездить только с детьми, Хирсом и Джастом, и я находил это очень неудобным. С Шутом получилось еще хуже – он был одного со мной роста, и хотя гораздо тоньше, но не настолько, чтобы сравниться с ребенком. Ластвилл недовольно всхрапнул и не сразу сдвинулся с места, возражая против двойной ноши, но все же пошел, а потом перешел на гладкую быструю рысь. Топаза я вел в поводу. Перед собой я видел круп Огонька, бежавшего под грузом на пределе своих возможностей – все равно слишком медленно, но это было большее, что мы могли себе позволить. Если дела пойдут плохо, придется бросить его, а может, и Топаза, но мне очень не хотелось этого делать.
Отвратительное ощущение чужого Скилла приблизилось; теперь я чувствовал, что его источников несколько. Казалось, будто их разорвали на куски и перемешали, и теперь эти обрывки Скилла сочились вокруг меня ненавистью. Потом мое ощущение стало еще яснее, и я понял, что они прямо перед нами.
– Осторожно! – крикнул я, как раз вовремя – из тени между деревьями под ноги Виара метнулась фигура, и в руке у нее блеснул металл. За ней выпрыгнула вторая, и затем третья; Виар со ржанием поднялся на дыбы, Илим рванул меч из ножен. Я отцепил с пояса боевой топор и обернулся навстречу еще одному нападавшему, выскочившему сзади. Мне пришлось поднять защитные стены – от близости изуродованного Скилла кружилась голова и ломило виски. Я рубанул топором, почти не глядя, и пришпорил коня. Но далеко уехать не получалось – дорогу перегородили трое, набрасываясь на Илима, они ловко уворачивались от его меча. Ко мне подскочил еще один, с другой стороны, и мне пришлось сосредоточиться на защите.
Хотя мои удары не подпускали нападавших близко, так не могло продолжаться долго. Мои руки начали уставать, и Илим тоже наверняка выбивался из сил. Топаз дергал повод, тревожно озираясь. Я понял, что не смогу заботиться еще и о конях, и проще предоставить им возможность самим позаботиться о себе, тем более что нападавшие, похоже, не слишком ими интересовались. Поэтому я обрубил повод Топаза и Уитом толкнул его, прогоняя. Получилось более чем удачно – убегая назад по тропинке, он сбил с ног одного из круживших вокруг меня типов, и тот закричал, схватившись за поврежденную ногу. Но одновременно Шут пошатнулся и слабо вскрикнул, и, обернувшись, я увидел, что второй воспользовался возможностью подкрасться совсем близко и тянул его за ногу, пытаясь стащить с коня. В его глазах горел странный голод, как у зверя, давно не евшего и увидевшего пищу. Не задумываясь, я рубанул его по руке, и Ластвилл прянул в сторону от хлынувшей крови и воя раненого.
Избавившись от своих противников, я поехал на помощь Илиму. Но он успел справиться с одним из своих, и, заметив меня, крикнул:
– Не останавливайся, увози ее! Поезжай дальше!
Я не хотел уезжать: мне казалось трусостью оставить белоземца одного сражаться с двумя противниками, пусть даже он мог с ними справиться. Но Шут тяжело навалился мне на плечо, и, слегка повернув его голову, я увидел, что глаза у него закрыты: он потерял сознание. Я вряд ли стал бы большой подмогой с таким грузом на седле; и потому я послал Ластвилла вперед, надеясь сбить одного из нападавших на Илима, когда буду проезжать мимо. Но этот оказался хитрее и отскочил из-под копыт коня и моего топора, и я помчался вперед, слыша за спиной свист и лязг меча и гортанные вскрики белоземца.
Больше всего я боялся второй засады; я устал и в одиночку не выдержал бы нового сражения с несколькими противниками. Но больше никто не ждал нас в лесу, да и сам лес скоро кончился, и мы выехали в узкую долину. Ластвилл перешел на шаг и все больше замедлял ход, пока я не остановил его. Мне казалось опасным делать привал здесь, относительно недалеко от места, где на нас напали; но с другой стороны, опасно было и двигаться дальше, не зная дороги, в сгустившейся темноте, на измученном коне. Поэтому я отъехал с дороги под сомнительное прикрытие развесистого куста и спешился, а потом осторожно снял с седла Шута.
Я не решился разводить костер, чтобы не привлекать погоню, если она последует. Шатер и почти все наши припасы остались на Огоньке; Ластвилл вез мои одеяла, и я расстелил их и уложил Шута. Его кожа была по-прежнему теплой и липкой от пота. Мне ужасно хотелось лечь рядом с ним, но я боялся заснуть и потому сидел в неудобной позе, напряженно вслушиваясь в ночь ушами, Скиллом и Уитом.
Уит первым принес мне сообщение о чьем-то приближении; я замер, но вскоре узнал, благодаря тому же Уиту, кто именно едет. Огонек, напуганный и уставший. Один. Я поманил его к себе, и он мне обрадовался. Я снял с коня сундуки и похлопал его по шее, благодаря за службу. Потом я снова потянулся Уитом к оставленному месту сражения, теперь уже целенаправленно.
Я чувствовав множество существ, живущих, рождающихся и умирающих в это время повсюду между мной и тем местом на дороге, где на нас напали странные люди с изуродованным Скиллом. Мне не сразу удалось отодвинуть их хор настолько, чтобы расслышать шепот Уита Виара; он медленно двигался к нам, но его всадник был с ним. Я потянулся дальше, дальше, и нашел Топаза. Он не ушел далеко – просто пометался по лесу, перепуганный больше моим толчком, чем схваткой; в горячке я толкнул его слишком сильно. Теперь я постарался его успокоить, а потом позвал к себе – и не переставал звать, пока он не вышел на дорогу и не побежал сюда уверенной рысью.
К этому времени я уже слышал звук копыт и потому выглянул на дорогу, высматривая всадника. Виар шел медленно, поводья лежали на луке седла; Илим зажимал обеими руками бедро, и даже в темноте было видно, как побелело его лицо. Я торопливо вышел наружу, и оба шарахнулись от меня, но потом узнали – конь раньше, чем всадник. Я подхватил коня под уздцы.
Илим сумел спешиться сам, но едва отошел от коня на шаг, как практически рухнул на землю. Я вытащил жаровню Шута и разжег ее; при тусклом свете стала видна рассеченная плоть. Рана была неглубокой, но широкой, и обильно кровоточила. Я достал все наши фляжки с водой и вместе с Илимом, который стискивал зубы и был страшно бледен, но в остальном держался прекрасно, промыл и перевязал ее. Только после этого белоземец протяжно выдохнул сквозь зубы и обмяк, тяжело опершись на локоть. Я расстелил одеяла и помог ему лечь. Сам я до утра просидел, временами задремывая, но сразу же просыпаясь от тревоги и начиная озираться. Один раз меня до смерти перепугал Шут, разбудив от дремы криками начинающегося кошмара; Илим тоже подскочил и потянулся к мечу. Но в остальном ночь была тихой, и мои тревоги оказались напрасными.
Утром жар у Шута спал, и он выглядел бодрее, хотя едва смог выпить чай и отказался от еды. Рана Илима его почти не беспокоила; выспавшись, он казался почти здоровым и ел за двоих.
– Кто на нас напал? – спросил я его, когда завтрак был съеден.
– Разбойники, надо думать, – сказал он, но я видел, что он лжет.
– Разбойники увели бы Огонька с грузом и погнались бы за сбежавшим Топазом. Эти люди не обращали внимания на лошадей – им были нужны мы сами, – я внимательно посмотрел на белоземца, старательно отводившего глаза. – Ты знаешь, кто на нас напал – ты ожидал этого нападения. Рассказывай.
– Я не знаю, кто это! – сказал он хмуро. – Я знал, что в этих лесах пропадают люди, это правда. Но никому не известно, чьих рук это дело. Даже те двое, которым удалось сбежать, рассказывают только о разбойниках; но ты прав, они не трогают товары и коней, а забирают людей. Здесь никто не ездит с тех пор, как начались нападения. По крайней мере, после темноты. Но посольству ничего не грозит, – поспешил добавить он, – их много, и они вооружены.
Я продолжал смотреть на него, но он больше ничего не прибавил к рассказу. Я понял, что ему действительно больше ничего не известно.
После полудня Шуту стало намного лучше, и он утверждал, что назавтра будет совершенно здоров. Илим больше не торопил нас, но даже без спешки к вечеру мы увидели вдалеке огни замка.
– Королевский замок, – сказал Илим без выражения, указывая в ту сторону. – Сегодня мы будем ночевать уже там.
Мне показалось, что ему и хотелось, и не хотелось возвращаться туда.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Рейтинговые системы

Англоговорящий фэндом всколыхнулся и придумал собственную рейтинговую систему, вместо заимствованных систем Motion Picture Association of America и Entertainment Software Rating Board. Произошло это в результате того, что MPA начала требовать прекратить использование ее рейтинговой системы.

Раньше самой распространенной системой простановки рейтингов в фиках была система MPA (принятая, в частности, в русском фэндоме):
Система рейтингов для фильмов
G - General Audiencies - Общая аудитория; для всех возрастов. Никакой обнаженки, секса, наркотиков, минимум насилия, и лексика практически не выходит за пределы вежливой беседы.
PG - Parental Guidance Suggested - Рекомендуется наблюдение родителей; некоторые материалы могут не подходить для детей. Могут использоваться выражения уровня "черт" и "жопа" и легкое насилие, также возможны легкие намеки на наркотики.
PG-13 - Parents Strongly Cautioned - Предупреждение родителям; некоторые материалы могут не подходить для детей младше 13. Обсценная лексика, некоторое количество откровенной обнаженки, явное насилие и/или кровища, легкие упоминания наркотиков.
R - Restricted - Ограниченный доступ; детям до 17 только в присутствии родителей или взрослых. Сильная обсценная лексика, явное сексуальное содержание или откровенные намеки, явное насилие или кровища, открытая демонстрация наркотиков.
NC-17 - No One 17 and Under Admitted - Дети до 17 включительно не допускаются. Откровенно сексуальная или обсценная лексика, откровенная обнаженка, очень явное насилие или кровища, подробная демонстрация использования наркотиков.

Есть малоизвестная у нас, но используемая рядом крупных ресурсов, в частности, fanfiction.net, система ESRB:
Система рейтингов для компьютерных игр
EC (Early Childhood) - Детям младшего возраста - для детей от 3 лет.
E (Everyone) - Для всех - для детей от 6 лет.
E10+ (Everyone 10 and older) - Детям от 10 лет.
T (Teen) - Детям от 13 лет.
M (Mature) - Для взрослых - от 17 лет и старше.
AO (Adults Only) - Только для совершеннолетних - от 18 лет и старше.

Теперь ряд фэндомов активно осваивает новую систему:
Фанатская рейтинговая система
FRC — Fan Rated Suitable For Children - Фэны считают подходящим для детей
FRT — Fan Rated Suitable For Teenagers - Фэны считают подходящим для подростков
FRM — Fan Rated Suitable For Mature Persons - Фэны считают подходящим для взрослых
FRAO — Fan Rated Suitable For Adults Only - Фэны считают подходящим только для совершеннолетних

Эту систему предлагается использовать фикрайтерам и владельцам архивов, во избежание юридических проблем с MPA.

@темы: статьи, мета

---

Шут и Убийца, глава 12

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 12. ГОРЫ

Чейд мрачно спросил:
— Ты собираешься поговорить с Шутом?
— Да, — настороженно ответил я.
— И вновь будешь спать в его шатре?
Я не стал спрашивать, как ему удалось узнать, что прошлую ночь я провел в шатре Шута.
— Может быть, — холодно ответил я, — еще не решил. Если наш разговор затянется и он меня попросит, я останусь в его шатре.
— Знаешь, со стороны это выглядит странно. И не надо бросать на меня мрачные взгляды, показывая, что это меня не касается.

Следующий день ничуть не отличался от предыдущего: такой же строй, и такое же неуютное молчание, и жгучие взгляды Илима, время от времени долетавшие до меня. Но на этот раз до самого вечера не было никаких поводов прервать поездку. То, что после полудня дорога пошла в гору и стало холодать, ничуть не улучшало ситуацию.
Уже в сумерках разбив лагерь и поужинав, мы легли спать, едва обменявшись несколькими фразами. Кофетри снова спала посередине; мне было тепло под купленными в деревне одеялами, но я все равно придвинулся поближе, когда укладывался.
Во сне ко мне пришла Неттл и потребовала обещанного рассказа. Я попытался увильнуть, но она заявила, что и так пропустила целую ночь. Так что мне пришлось собраться с мыслями. Я начал издалека – с тех дней, когда Шут был еще королевским шутом, мальчиком с белым лицом и надтреснутым голосом, свидетелем всего, что происходило при дворе короля Шрюда. Я рассказал про его непонятное пророчество «салоприпас псаспас», про то, как оно сбылось в Бернсе, и Неттл завороженно слушала. А потом она чуть нахмурила брови, и от ее комнаты остались только кресла, в которых мы сидели, а вокруг было темное звездное небо, и под нами – холодное море и стены Бернса, на которых вспыхивали огни. Потом огни превратились в ожерелье на шее леди Глэдис, какой ее знала Неттл – зрелой степенной женщины. Я улыбнулся.
– Тогда она выглядела несколько иначе, – сказал я. Неттл кивнула, и видение пропало. Она выглядела сосредоточенной и немного недовольной.
– У меня не получается! – сказала она наконец.
– Что не получается? – переспросил я.
– Представить Шута. Я пытаюсь, но выходит плохо. Вот, посмотри, – она показала мне ту часть своего-моего сна, которую раньше скрывала. Бледная размытая фигурка в черно-белом костюме. Ее черты и контуры дрожали и временами менялись. – Хоть чуть-чуть похоже? – спросила Неттл.
– Только немного, – осторожно ответил я. – А почему одни детали кажутся более… настоящими, чем другие?
– Потому что я собрала его из кусочков, – ответила Неттл, все еще хмурясь. – Так проще, чем придумывать все самой. Костюм, например, носит один из шутов герцога Фарроу. Откуда взялось остальное, я вряд ли смогу сказать, но я где-то видела… А что непохоже?
– Глаза, – сразу же ответил я. – Они не белые. Тогда они были бледно-голубыми.
Глаза образа Шута сменили цвет.
– Нет, не настолько яркие. Едва-едва заметно, так что все думали, что они и правда белые…
Я показал ей Шута, которого помнил, но когда увидел представившийся образ, с удивлением обнаружил, что в нем очень много от лорда Голдена, и от Шута, каким он стал сейчас; хотя кожа была белой, а глаза светлыми, но черты размывались и менялись от мальчишеских до взрослых. Я попытался объяснить Неттл, что не так на этот раз, и мы настолько увлеклись составлением портрета белого Шута, что провозились до зари, и я проснулся с большим трудом. Утро началось в том же молчании, но едва мы тронулись в путь, Кофетри начала говорить. Сперва она обратилась ко мне: она спрашивала о празднике в Нордфорте и сетовала, что не попала на него. Подчиняясь ее расспросам, я обнаружил, что во всех подробностях описываю события, гостей и даже наряды, и чуть ли не пытаюсь напеть новые баллады, исполнявшиеся менестрелями. Затем она принялась расспрашивать Илима о белоземских обычаях и праздниках. Кое-что ей, видимо, было известно, но теперь она хотела услышать подробности. Илим отвечал поначалу так же неохотно, как и я, но со временем втянулся в рассказ.
В какой-то момент Кофетри, сравнивая что-то из рассказанного Илимом с обычаями Шести Герцогств, обратилась ко мне; Илим ответил на мое замечание, я поправил его, и только через некоторое время обнаружил, что мы с ним спорим, бурно, но без вражды, как могут спорить, например, два охотника о лучшей породе гончих – только чтобы скоротать время в пути, а Кофетри молчит, чуть придерживая Топаза, чтобы не загораживать нам друг друга. Я поймал промелькнувшее на ее лице довольное выражение и понял, что Шут устроил это нарочно. И ему удалось добиться желаемого – лед между мной и белоземцем был расколот.
Вечером Кофетри установила в шатре жаровенку, тускло освещавшую его и дававшую достаточно тепла, чтобы прогреть воздух внутри, и достала лютню. Я поразился искусству Шута изменять голос: Кофетри пела иначе, чем он сам – выше, звонче, и с необычными переливами. Но долгое общение с менестрелями – со Старлинг, а потом с Недом – позволяло мне понять, что ее голоса хватало на негромкое пение у костра, однако она не выдержала бы исполнения в большом зале или перед толпой. И она делала частые перерывы между песнями, продолжая что-то негромко наигрывать молча.
Когда она отложила наконец лютню и принялась разворачивать свою постель, я поймал во взгляде Илима мечтательное выражение, которое отчего-то мне не понравилось. Неприязнь, успевшая рассеяться за день, вернулась ко мне снова; но мне не хотелось нарушать установившееся перемирие, и я постарался ее прогнать, хотя не был уверен, что мне вполне это удалось.
Тем не менее, назавтра пряный кофе был приготовлен на троих, и ничто не омрачало этот и следующие дни путешествия – даже погода держалась ясной, хотя Илим то и дело тревожно оглядывал небо, ожидая признаков бури, которыми славился этот перевал зимой. Он торопил нас, говоря, что тучи могут нагнать нас в любой момент, и тогда мы поймем, почему перевал считают опасным.
Я действительно не понимал поначалу, почему эта извилистая и неширокая, но все же достаточно удобная дорога не используется постоянно, и зачем нам тракт через Горное Королевство. Но потом мы въехали в лабиринт скал, и я посочувствовал торговцам, которые возили товар через горы, пусть даже они ходили другой, более удобной дорогой. Мы ехали практически налегке, не считая двух тяжелых, но небольших сундуков Кофетри, погруженных на Огонька; и все равно нам приходилось трудно на узких тропинках, где с одной стороны над нами нависала ледяная скала, а с другой зияла пропасть. Я не представлял, как здесь пойдет посольство, и поделился тревогами со спутниками.
– Правее – идти легче, но дольше. С ними люди Белой Земли, – сказал он убежденно. – Они проведут.
Если они были такими же проводниками, как он сам, то я действительно тревожился напрасно. Он находил безопасную дорогу на пластах снега, покрытого коркой наста и скрывавшего провалы, и прокладывал путь среди ледяных осколков так, что лошади ни разу не оступались. Однажды я потерял равновесие на тропинке, змеившейся вдоль обрыва, и тогда он обошел меня по самому краю, толкнув к скале.
Шут держался на удивление хорошо, хотя временами я видел мелькающий в его глазах страх – не перед пропастями и бурями, а перед холодом и льдом. Я знал, что так будет, и все же это не могло не огорчать меня. И в первый же день, когда мы вошли в снежную зону, я знал, что последует ночью. Поэтому вечером я предупредил Неттл, что сегодня сказки не будет. Мы закончили образ Шута на вторую ночь, и я уже долго описывал ей дни правления Шрюда; я обнаружил, что это хорошая возможность не только рассказать ей о моем друге и о том, почему наша дружба была для меня такой особенной, но и объяснить, почему я был вынужден оставить ее мать и ее саму. Конечно, Неттл знала о грозившей нам всем опасности, но лишь понаслышке, и я не представлял, насколько она понимала ее силу. Поэтому я рассказывал подробно, вспоминая детали, которые, как мне казалось, память давно должна была стереть. Но сегодня ей придется обойтись без моих историй.
Первый же слабый вскрик Шута разбудил меня, и я поднялся на ноги прежде, чем вспомнил, что теперь идти никуда не надо. Я наклонился над ним, положил руку на плечо: он успел сбросить с себя часть одеял и на моих глазах раскинул руки в стороны, задев сжатым кулаком Илима. Тот проснулся.
– Нет, пожалуйста, нет! – хрипло пробормотал Шут. Илим подскочил и рванул меня за плечо, оттаскивая от него.
– Что ты творишь? – прошипел он сквозь зубы. – Что ты с ней делаешь?
Шут застонал, а потом закричал уже по-настоящему – такие крики будили меня за две стены от него. Я вывернулся из рук Илима.
– Пытаюсь помочь, идиот! – рявкнул я, снова опускаясь на колени рядом с Шутом. Я потряс его за плечо и проговорил, как обычно:
– Проснись. Я здесь, все в порядке. Проснись…
Он открыл глаза, посмотрел на меня, а потом за мое плечо, и метнулся прочь. Я выругался про себя. Пока мы жили в доме, Шут перестал принимать меня за палача сразу по пробуждении; но сейчас он увидел перед собой не одну, а две темные фигуры, и сжался, отшатываясь от моей руки. Илим шагнул вперед:
– Нара Кофетри…
Шут испуганно ахнул и попытался закрыть лицо руками, двигаясь неловко, словно они были связаны. Я понял, что он еще не вырвался до конца из пут кошмара. А Илим не улучшал ситуацию, пытаясь дотронуться до него. Я отпихнул белоземца с такой силой, что он бухнулся наземь, едва не повалив шатер. Не обращая на него внимания, я быстро сказал:
– Это я, Фитц. Все в порядке.
Его глаза влажно заблестели в темноте, когда он поднял голову, пытаясь разглядеть меня. Я осторожно, чтобы не вспугнуть, протянул к нему руку. Рядом возился Илим, бормоча что-то на своем языке; Шут тревожно покосился на него, а потом торопливо сдернул перчатку с левой руки и провел пальцами по моему лицу, сверху вниз. И успокоенно подался навстречу, прячась в моих объятиях – как всегда.
Я знал, что этот момент его слабости продлится недолго и что через минуту он придет в себя окончательно и оттолкнет меня. Но пока что, обнимая его, я сам ощущал покой и радость, эхо того чувства, которое пронизывало меня, когда Шут открыл глаза, возвращаясь к жизни.
С ним все в порядке? – тревожно спросила Неттл у меня в голове.
Что ты здесь делаешь? – я вздрогнул от неожиданности. Я даже не почувствовал ее вызова.
Я хотела посмотреть на него. Я не знала, что ты не спишь, – сказала она извиняющимся тоном.
Посмотреть? Каким образом, если я должен был спать? – я сердился на нее: она не имела права так врываться в мою голову.
Как раньше. Я же чувствую его присутствие, когда он рядом. Что с ним?
В этот момент Шут заворочался в моих руках, отодвигаясь. Я отпустил его, услышал глухое «спасибо» и шорох одеял, в которые он заворачивался. Потом он добавил:
– Ложитесь спать, нарад Илим. Это был просто кошмар. Я предупреждала вас…
Я представил, как Шут кричал бы ночью, если бы меня здесь не было. И его бы будил Илим? Или просто ждал бы, пока крики утихнут?
Что с ним случилось? – настойчиво повторила Неттл.
Ему приснился кошмар. Это с ним бывает. Я расскажу тебе потом, хорошо? – нетерпеливо сказал я.
Ладно, – слегка надулась она и исчезла, не попрощавшись. Я улегся, повернувшись спиной к Кофетри и Илиму, но еще долго не мог заснуть.

Неттл пришлось обходиться без моих рассказов еще несколько дней: нас настигли бури. Если раньше дорога казалась мне трудной, то теперь я не мог поверить, что она вообще проходима. Мы шли вслепую, связанные веревкой, шаг в шаг ступая за Илимом и его конем Виаром, и я то и дело обращался к Уиту, успокаивая лошадей. Дважды вьюга не позволила нам установить шатер, и мы ночевали под скалой, набросив одеяла и шатер на себя и лошадей и согреваясь только собственным теплом, а утром с трудом откапывались из-под занесшего нас снега. Даже когда у нас получалось расставить шатер, в нем было холодно, и я просыпался с озябшими руками и носом. Тем не менее, мы продолжали по вечерам уроки белоземского, которые начали еще на более удобном участке пути – я не хотел оказаться в чужой стране немым и глухим.
Кошмары снились Шуту каждую ночь, и разбудить его становилось все труднее, а проснувшись, он не сразу понимал, где находится, и подолгу дрожал от холода и воспоминаний. Мне было больно видеть его таким, и я мечтал о конце перехода, который, казалось, не наступит никогда. Я не понимал, зачем он решился на это путешествие, если старые страх и боль до сих пор были настолько живы в нем.
Наконец Илим сказал, что мы уже перевалили горы и спускаемся вниз. Я не заметил этого: скалы и белая снежная пелена сливались для меня в однообразную картину. Но через день действительно стало немного теплее, и мы вышли из скального лабиринта на относительно легкую дорогу. Я вздохнул с облегчением, но, как оказалось, рано.
Разбудив ночью Шута от кошмара, я, сам будучи сонным, не сразу понял, что не так. Я провел ладонью по его волосам и спине, успокаивая дрожь. А потом торопливо отстранил его и положил руку на лоб. Да, верно: его кожа была теплой, как у обычного человека. У него начиналась лихорадка.
Я посмотрел на Илима, напряженно сидевшего на корточках напротив, и коротко сказал:
– Разведи костер и согрей воду.
– Что с ней? – спросил он. – Лихорадка?
– Да, – ответил я с удивлением.
– Она предупреждала, что так может быть. И показала мне чай, который нужно заварить. – Илим дотянулся до сумки, в которой Шут хранил кофе, специи и другие свои припасы. Я почувствовав укол неприятного чувства: мне Шут ничего не говорил о специальном чае, и к тому же этот белоземец так спокойно, по-хозяйски рылся в его вещах… Достав мешочек, Илим вышел из шатра, сказав:
– Я заварю чай, а ты пока закутай ее. Во время лихорадки она мерзнет.
Как будто я не знал!
Шут застонал мне в плечо, и я понял, что слишком сильно сжимаю его. Я осторожно уложил его на свою постель, поверх одеял, и накинул сверху все его покрывала и меховой плащ. Потом я залез в его сумку и нашел там жаровенку; поставленная в углу шатра, она давала тусклый свет и слабое тепло, но даже это было кстати. Шут приоткрыл глаза и болезненно поморгал, сосредотачиваясь на мне.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил я, садясь рядом.
– Холодно, – пожаловался он. – Так ужасно холодно…
– Сейчас будет готов чай, он тебя согреет, – пообещал я сочувственно.
– Никогда не согреюсь… – пробормотал Шут; глаза у него закрывались против его воли. Он начал дрожать, и я поплотнее закутал его в одеяла.
Пришел Илим с полной кружкой чая, и я заставил Шута пробудиться от дремоты и сесть, прислонив его спиной к своей груди. Он сумел удержать кружку сам и выпил ее до дна, но после этого без сил откинул голову мне на плечо. Я бережно уложил его и забрался под одеяла вместе с ним. Растрепавшиеся волосы защекотали мне лицо, и я чихнул и попытался их убрать, а потом обнял Шута за плечи.
– Н'т н'чв'лка… – пробормотал он.
– Что? – переспросил я.
– Нет Ночного Волка, – повторил он более разборчиво, все еще не открывая глаз. – Он был теплый…
А также лохматый и слюнявый, – добавил волк в моем сознании, но я слышал сожаление в его тоне – такое же, какое испытывал я сам. Я получше закутал Шута в одеяло с другой стороны и закрыл глаза.
Фитц, мне уже несколько надоело задавать тебе вопрос «Что, по-твоему, ты делаешь», – ворчливо сказал мне Чейд, забыв поздороваться.
С возрастом твой талант выбирать самое подходящее время для вызова совершенствуется, – огрызнулся я, зная, что он стал болезненно реагировать на упоминания своего возраста. Но он действительно вызвал меня очень невовремя: лихорадка Шута, усталость после перехода через горы и воспоминания о Ночном Волке лишали меня всякого желания объясняться со стариком. А объясняться придется, это было очевидно по его тону.
С возрастом совершенствуется твой талант делать необъяснимые глупости! – резко ответил он. – Куда тебя понесло на этот раз? И почему я узнаю об этом из письма Розмари, а не от тебя или Неттл?
Я мысленно поблагодарил Неттл за то, что она не сообщила Чейду о моем отъезде, иначе я услышал бы этот выговор много дней назад, и с тех пор выслушивал бы не единожды.
Как Неттл должна была передать Розмари, а она, в свою очередь, тебе, я еду в Белую Землю. Просто отдельно от посольства.
Эль и Эда, почему?
Потому что туда едет Шут, и я решил, что его компания будет мне приятнее.
Чейд помолчал. Когда он заговорил снова, слова звучали очень медленно, словно он старательно подбирал их.
Это как-то связано с тем, что он Белый Пророк? Он видел еще что-то, и теперь ты собираешься… изменять? Если так, я хотел бы знать…
Нет, – вздохнул я. – Это не дело Пророка и Изменяющего. Это дело Шута и Фитца, и я не собираюсь ничего менять – по крайней мере, по его пророчествам. Он говорил, что больше не видит ничего…
Тогда что у вас там за дело?
Это его и мое дело, – вспылил я. – Это не касается Шести Герцогств, это личный вопрос, и с каких это пор я обязан тебе отчитываться в подобных вещах?
Личные вопросы Видящих всегда касаются Шести Герцогств, если ты не забыл! – рявкнул Чейд в ответ. – Ты и так получил в этом больше свободы, чем любой другой из нас!
Я осекся, понимая, что он прав, хотя мне и не нравилась эта правда, и я не хотел ее принимать.
Тем не менее, – упрямо сказал я, – в данном случае я делаю то, что от меня нужно – еду в Белую Землю. Я приеду пораньше и разведаю обстановку. Это даже пойдет посольству на пользу, разве не так?
Так, так, – сказал Чейд, но мне показалось, что он думает о чем-то другом. – Мой мальчик, – произнес он вкрадчиво, почти извиняясь, – я понимаю, что многие мужчины проходят через подобный этап, хотя в твоем случае это для меня неожиданность. Но личные вопросы такого характера не обязательно решать, уезжая за тридевять земель. Тем более, как я слышал, Белая Земля – не самое подходящее для этого место…
О чем ты? – перебил его я, чувствуя неприятный холодок.
О том, что, возможно, у вас с Молли возникли проблемы, и это вместе с радостью от встречи с давним другом могло вскружить тебе голову, пробудив новые наклонности, но уезжать так далеко…
Я чувствовал себя так, словно меня облили ведром помоев. Ярость поднялась мне к горлу, и если бы я говорил вслух, то не смог бы произнести ни слова. Но мысли звучали четко, хотя и сумбурно:
Я никогда… как ты смеешь! Даже не думай… не думал… Шут никогда бы не предложил! Не стал…
Фитц, Фитц, – успокаивающим тоном сказал Чейд, – я не осуждаю тебя. Я просто хочу дать совет, как старший друг, видавший и не такое…
Я сумел наконец совладать с собой и своими мыслями.
Я не нуждаюсь в твоих советах, – отчеканил я, стараясь вложить в слова весь свой гнев. – То, что ты думаешь, не имеет ничего общего с истиной. Мы с Шутом не любовники, никогда ими не были и не собирались.
Правда? – протянул Чейд. – А по его поведению можно было предположить…
Тебе надо меньше общаться с придворными сплетниками! – заорал я. – Шут мой друг, всегда был и будет самым близким другом, который у меня есть, и незачем поливать его грязью! – с этими словами я разорвал связь и поднял самые надежные стены Скилла, какие мог.
– Фитц? – услышал я слабый голос Шута. – Что с тобой?
Я обнаружил, что тяжело дышу, словно после бега, и мое сердце колотится о ребра. Ладонь Шута лежала у меня на груди, и он должен был это почувствовать.
Потом я представил, что подумал бы Чейд и другие, увидев нас сейчас – Шут в кольце моих рук, его голова у меня на плече – и почувствовал, как мои щеки начинают гореть. Мне захотелось отодвинуться, словно нас действительно могли увидеть, но я не стал. Шуту было нужно согреться; и, в конце концов, я не в первый раз обнимал его так, когда это было ему необходимо. Это был дружеский жест, не более того, кто бы там что себе не воображал.
– Все в порядке, – ответил я тихо. – Я поругался с Чейдом.
– А, – сказал он со смешком и затих. Но сколько я не пытался заснуть, у меня не получалось. Я лежал в темноте, слушая его учащенное лихорадкой дыхание и всхрапывание Илима, и пытался не думать о том, что наговорил мне Чейд, но у меня не получалось. Это действительно выглядело так? Кто еще мог предположить подобное? Мало кто знал, что я уехал вместе с Шутом: Чейд, Кетриккен, Дьютифул. Молли и Неттл. Розмари. Кто из них еще мог неправильно понять мои поступки? Не Кетриккен – она знала меня и Шута хорошо, в чем-то лучше, чем все остальные. И она понимала, что такое верность и близость, и знала, что я никогда не предам Молли подобным образом – ни с женщиной, ни с мужчиной. Дьютифул… Он мог предположить многое, но, думаю, возникни у него подобные подозрения, он первым спросил бы меня. Он был прям и честен – качества, необычные для короля, но крайне полезные при правильном применении. Розмари и Чейд – вот эти двое могли придумать что угодно. Годы работы в тени искажали души, и хотя я любил Чейда, но знал, что он может увидеть предательство и грязь даже там, где их не было. А Розмари была достойной ученицей его и полного интриг двора.
Неттл вряд ли подумала бы что-то подобное, иначе она не расспрашивала бы меня день за днем о Шуте с искренним интересом. Первое же подозрение заставило бы ее рассердиться и прийти ко мне с расспросами совсем другого толка. А Молли? Что думала об этом Молли? В ее письме не было никаких подозрений, но тогда я еще не уехал в Белую Землю. Что, если… но нет, мне не следовало так думать о ней. Она знала, что я люблю ее – никогда не переставал любить. Она поймет.
Мне почти удалось успокоить себя. И тем не менее, я пролежал без сна до утра, раз за разом перебирая одни и те же мысли.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

флэшмоб

29.11.2008 в 18:39

Пишет  medb.:

Анкета для фанфикеров
Подумала я тут, подумала – и решила предложить широкой общественности нечто вроде флэшмоба.)) А именно – анкету с вопросами для авторов-фанфикеров. Ведь, как ни крути, а почти каждому человеку приятно лишний раз поговорить о своем собственном творчестве

1. Словосочетание, которое уже стало афоризмом – Ваш «первый фанфик»: каким он был?
2. Ваш самый любимый фанфик из своих собственных? Почему именно он?
3. Фанфик, который лично Вам нравится меньше всего? Опять же, почему?
4. Ваш фанфик, который Вы считаете самым удачным и которым больше всего довольны/гордитесь?
5. Ваш фанфик, который Вы считаете самым неудачным, хотя, возможно, читатели думают иначе?
6. Фанфик, с которым у Вас связано больше всего воспоминаний?
7. Фанфик, который Вы писали/пишете дольше всего?
8. Фанфик, который Вам очень хотелось бы написать, но нет возможности/времени?
9. Фанфик, над которым Вы работаете сейчас?
10. Ваши творческие планы на (ближайшее) будущее?

Мои ответы

1. Словосочетание, которое уже стало афоризмом – Ваш «первый фанфик»: каким он был?
Если бы вы знали, как это было чудовищно (с) Это был фанфик "Амазонки. Гамбит-примиритель", по фэндому X-men, и в нем всемогущий и всеимущий Гамбит спасал мир, переспав с шестью женщинами и одним Росомахой Да, слова слэш я еще не знала; это мне совершенно не мешало его писать.

2. Ваш самый любимый фанфик из своих собственных? Почему именно он?
Наверное, проще выбирать по фэндомам, потому что выбрать один самый-самый на все совершенно не получается
X-men - Слишком много любви; он атмосферный, и эротические сцены из него мне нравятся до сих пор. По-моему, это один из первых фиков, на которых у меня сменился стиль - от совсем беспомощного на более-менее приличный. И, конечно, Ставок больше нет - самый большой мой проект, не считая текущего "Шута и Убийцы".
Гарри Поттер - Пасхальные каникулы; мне самой нравится его перечитывать. Я люблю концепцию Дома как живого существа, и получала огромное удовольствие, когда его писала; и мне нравятся такие прозрачные, дженовые отношения. А еще я долго придумывала финальную сцену битвы, и далась она мне большим трудом. Кстати, по моим ощущениям, на него очень похож О змеях, хотя оттенок у него другой.
Weiss Kreuz - House of Love; мне долго и сложно давался этот сюжет, учитывая, что пейринг совершенно "не мой", но результат я считаю очень удачным. Кроме того, там есть кроссоверный инсайдерский фансервис ">
И, конечно, Проклятие лунного света по ПКМ и D'икая охота по Pet Shop of Horrors - но я думаю, что о том, почему они хороши, могу рассказать не только я, потому что оба фика взяли RSYA

3. Фанфик, который лично Вам нравится меньше всего? Опять же, почему?
В основном ранняя мелочь по X-men. Синтез эндорфинов - мне кажется, что он недотянут и банален. "Dни до тебя" - потому что они не дописаны

4. Ваш фанфик, который Вы считаете самым удачным и которым больше всего довольны/гордитесь?
Вышеупомянутные Проклятие лунного света и D'икая охота. Двое - не зря этот фик до сих пор вызывает такой интерес и столько отзывов.

5. Ваш фанфик, который Вы считаете самым неудачным, хотя, возможно, читатели думают иначе?
Есть пара текстов в "Рождественских историях", которые на мой взгляд откровенно слабы; но цикл любят полностью

6. Фанфик, с которым у Вас связано больше всего воспоминаний?
Проклятие лунного света.

7. Фанфик, который Вы писали/пишете дольше всего?
Ставок больше нет. Три года от начала до завершения :)

8. Фанфик, который Вам очень хотелось бы написать, но нет возможности/времени?
Вот этот плотбанни по Ai no Kusabi.

9. Фанфик, над которым Вы работаете сейчас?
"Шут и Убийца", по Робин Хобб.

10. Ваши творческие планы на (ближайшее) будущее?
После "Шута и Убийцы" я выложу несколько драбблов по этому же фэндому, а потом допишу AU по нему же, с альтернативным развитием событий после того, как Фитц вышел из Скилл-колонны.

@темы: флэшмоб, авторское

---

Фикатон по Буджолд

@темы: на правах рекламы

---

Шут и Убийца, глава 11

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 11. АРЭЛАДН

Он склонил голову и спросил: — Я ведь умер?
— Умер, — спокойно подтвердил я, но мне не удалось сдержать улыбку. — Но я ведь говорил тебе в Баккипе: я Изменяющий. Я могу изменить будущее.
Он стоял совершенно неподвижно, а потом на его лице появилось понимание — нечто похожее происходило с каменным драконом, когда тот пробудился. Жизнь наполняла Шута. Он задрожал, и на сей раз я без колебаний протянул руку и помог ему сесть. — Остальное, — потребовал он. — Расскажи мне остальное.

Я догнал их на узкой просеке в еловом лесу. В сыром воздухе стук копыт разносился далеко, и я не удивился, что они ехали быстрее, чем следовало бы, учитывая невелику поклажу и то, какой долгий путь им предстоял. Но когда Кофетри, обернувшись, увидела меня, она сказала что-то своему спутнику, и они остановились.
Я не придерживал Ластвилла до последнего момента, и Огонек тревожно фыркнул и шарахнулся. Илим сердито прикрикнул на меня, но я не обратил на него внимания, подъехав вплотную к Кофетри, смотревшей на меня с укоризной. Я ответил таким же взглядом.
– И что помешало предупредить меня о том, что дела заставят тебя уехать? – сказал я.
– Я не была в этом уверена, когда мы разговаривали, – сухо ответила Кофетри, чуть вздернув подбородок. – Я отправила тебе записку с сыном деревенского старосты.
– Не могу сказать, что она многое объяснила! – вырвалось у меня.
– Многое я по-прежнему не могу тебе рассказать. – Кофетри сердито прищурилась, а потом выражение ее лица вдруг смягчилось: – Том, пожалуйста… Не заставляй меня.
Можно подумать, я когда-нибудь мог заставить Шута что-то сделать! Но начинать сейчас я не хотел, как бы сильно не стремился понять происходящее.
– Я не собираюсь тебя заставлять, – ответил я. – Ты расскажешь все сам, когда сочтешь нужным. У тебя будет много возможностей для этого, потому что я еду с вами.
– Том! – воскликнула Кофетри, а Илим двинул своего коня между нами и оскалился в мою сторону с неприкрытой враждебностью.
– Ты никуда не едешь, человек, – он произнес последнее слово как оскорбление. – Отправляйся обратно.
Я посмотрел на него свысока – попытался, так как он был выше ростом. Я не знал, говорил ли Шут ему что-нибудь обо мне, и что именно, но хотя я понимал, что, скорее всего, нарушаю планы Шута и мешаю ему играть выбранную им сейчас роль, однако сейчас мне было все равно. Я не собирался позволять белоземцу оспаривать мое решение. Сейчас я не принял бы даже возражения Шута; но он молчал, тревожно наблюдая за нами.
– Я еду, – твердо сказал я; Ластвилл, уловив мое настроение, затряс гривой и клацнул зубами в сторону Илима. Белоземец выпустил поводья из правой руки, потянувшись к клинку, но остановил движение, хотя и неохотно.
– Нам не нужен спутник, и тебя не звали в Белую Землю. Кто ты такой, чтобы навязываться нам? – прорычал он.
– Меня звали в числе прочих гостей, подданных короля Баккипа, – сквозь зубы процедил я в ответ. – Я всего лишь выехал немного раньше. Или ты откажешь мне в гостеприимстве, которое предложил твой король, нарад Илим? – он скрипнул зубами, и его конь нервно загарцевал на месте. – Что же до того, кто я такой… – я собирался сказать, что я давний друг Кофетри и желаю сопровождать ее в долгом пути, раз уж нам все равно по дороге; но Шут опередил меня.
– Он мой арэладн, – отчетливо произнес он, и Илим развернулся к нему так быстро, что туго обмотанные кожаными шнурками концы косиц у него на висках свистнули в воздухе. На его лице появилось такое же выражение неприязни, с каким он смотрел на меня. Кофетри опустила глаза.
– Я не знала, что он пожелает ехать со мной, – сказала она. – Он собирался ехать в Белую Землю вместе с посольством. Он звал меня с собой, но потом… – она кинула на меня короткий взгляд и в упор посмотрела на Илима. Тот поджал губы и пробормотал что-то вроде «фирада». Кофетри, услышав это, напряглась, но только выше вздернула подбородок.
Илим несколько раз перевел взгляд с нее на меня и обратно, словно обдумывая что-то. Я молчал; я не понимал, что происходит – довольно обычное, хотя и несколько подзабытое положение, но решил не вмешиваться без крайней необходимости. Наконец Илим кивнул своим мыслям и отъехал назад на пару шагов, так что его конь перестал быть барьером между мной и Кофетри.
– Мне нужно, чтобы твоя нэфира поехала со мной, – сказал он, подчеркнуто обращаясь только ко мне. – Если условием для этого будет то, что ты тоже едешь с нами, я вынужден его принять.
Я взглянул на Шута в поисках подсказки, но он смотрел в сторону. Слова Илима были мне непонятны, за исключением того, что он перестал возражать против того, чтобы я ехал с ними, хотя ему это по-прежнему крайне не нравилось. Я решил, что пока оставлю все как есть, а на ближайшем привале расспрошу Шута, и на этот раз не позволю ему ускользнуть от ответа.
– В таком случае нам следует двигаться, – сказал я тем же высокомерным тоном, которым обращался ко мне Илим. И, не дожидаясь ответа, тронул Ластвилла с места.

Разумеется, мы не уехали далеко: Ластвилл вымотался и едва-едва дошел до границы сырого мрачного леса. На его опушке мы разбили лагерь. Илим поинтересовался, захватил ли я с собой шатер или припасы, и на мой отрицательный ответ смерил меня уничижительным взглядом.
– Я куплю продукты для себя завтра в деревне, – сообщил я, припомнив, что действительно дальше по дороге видел на карте деревню.
– В этой деревне мы собирались сегодня ночевать, – со значением сказал Илим, принимаясь в одиночку устанавливать шатер. Кофетри занималась костром и подчеркнуто не участвовала в разговоре. Я хотел поговорить с Шутом, но пока что для этого не было возможности. Но хотя он выглядел невозмутимым, я догадывался, что он напряжен из-за того, что ему приходится путешествовать с двумя спутниками, относящимися друг к другу враждебно. Меня тоже не устраивало отношение Илима ко мне: он мне не нравился, и ехать через горы в такой обстановке было попросту опасно. Я не мог быть уверен, что он не перережет мне ночью горло. Он не был похож на человека, который на такое способен, но мой опыт доказывал, что люди непредсказуемы. Я понимал, что нужно хотя бы немного снизить накал между нами, и поэтому подошел к нему и начал помогать в установке шатра. Илим дергал ткань у меня из рук и бросал презрительные взгляды, когда ему казалось, что я делаю что-то не так, но я отвечал ему только высокомерным безразличием, которое перенял у некоторых наших аристократов. После того, как он устал воевать и занялся делом, мы быстро поставили шатер и занесли в него вещи. Места вполне хватало на троих; я заметил это вслух и предположил:
– Не думаю, что стоит покупать еще один шатер. Только лишняя возня, а в горах, чем больше людей окажутся в одном шатре, тем теплее будет.
– Ты уже бывал в горах? – спросил Илим, все еще холодно, но уже без затаенного рычания.
– Да, приходилось, – я хотел было сказать, что мы путешествовали тогда вместе с Шутом, но решил придерживаться кратких ответов и не упоминать лишний раз ни о чем, что связывало меня с ним. Пока что я знал меньше всех из нас троих, и это изрядно действовало мне на нервы.
Илим снова внимательно оглядел меня, на этот раз оценивая как спутника в путешествии. Я знал, что произвожу достаточно надежное впечатление – годы мирной жизни придали мне здоровья, но я не позволил себе обрасти жирком. Наблюдения Илима привели его к такому же выводу.
– После завтрашней деревни жилья нам уже не встретится, – неохотно сказал он. – Даже в нее заезжать – сильный крюк, но нам нужно купить еще мехов и одеял для нары Кофетри. Потом мы пойдем прямой дорогой к перевалу. Торговцы и послы так не ходят, но это быстрый путь.
– Почему вы так торопитесь? – спросил я, и тут же понял, что поторопился. Илим немедленно сжал губы и отвернулся.
– Ты увязался за нами – так и быть. Но незачем задавать вопросы. Ты гость короля, вот и езжай к нему.
Последняя фраза прозвучала странно, словно упоминание короля было Илиму неприятно. Я пообещал себе позже подумать об этом подробнее. Может быть, разговор с Шутом принесет ответ и на эту загадку...
Однако поговорить с ним в тот вечер мне так и не удалось. После ужина мы втроем некоторое время сидели вокруг костра в неловком молчании; Илим кидал на меня косые взгляды, словно ожидал, когда я уйду и оставлю их с Кофетри вдвоем, я ждал того же от него. Кофетри отмалчивалась, что было совсем непохоже на Шута. Наконец она поднялась, сказала, что устала, и ушла в шатер. Я был только рад последовать ее примеру – бессонная ночь давала о себе знать; но Илим выглядел бодрым, и я надеялся, что он предпочтет посидеть еще немного у костра или найдет себе другое занятие. Однако едва я пошевелился, как он вскочил и заявил, что тоже утомлен и к тому же хочет воспользоваться выпавшей возможностью отдохнуть перед дальнейшей дорогой. Поэтому в шатер мы вошли вместе.
Кофетри уже спала... или выглядела спящей; она завернулась в одеяла, и я почувствовал угрызения совести – осенние ночи были холодными, а из-за меня Шуту пришлось лишиться возможности переночевать в тепле в последний раз перед переходом, который займет неизвестно сколько времени. Но я отогнал эту мысль: в конце концов, Шут сам не предупредил меня об отъезде и заставил гнаться за ним от самого Нордфорта. Я завернулся в плащ и улегся рядом с ним, не обращая внимания на Илима, который несколько мгновений спустя принялся устраиваться на ночлег с другой стороны, решительно разворачивая свою постель и производя при этом больше шума, чем мне казалось необходимым. Но веки у меня уже крепко слиплись, и я, прежде чем провалился в сон, успел только подумать напоследок, что холод может вызвать у Шута кошмары.
Но кошмар приснился не ему, а мне. Я стоял в тронном зале Бледной Женщины, и ее смех эхом дребезжал у меня в ушах, а передо мной Шут сидел верхом на каменном драконе и смотрел на меня без тени узнавания в глазах, и его лицо было пустым, он сам был пустым – перекованным. Меня знобило, но холод шел не снаружи, а изнутри меня; и я не мог сдвинуться с места. Мое сердце сжимал смертный ужас.
Потом в зале появилась Неттл. Она вышла у меня из-за спины, но я почувствовал ее раньше, чем увидел. Она изумленно огляделась, а потом повернулась ко мне; как только наши взгляды встретились, ледяной зал растаял, и я снова оказался в комнате Неттл, которую она предпочитала использовать как образ места для мысленных разговоров.
– Это был кошмар? – прямо спросила она.
– Д-да, – кивнул я, поняв, что снова обрел способность двигаться и начал согреваться.
– Что он значил? Та женщина отвратительна, но все казалось не слишком опасным. Такие кошмары трудно понять со стороны.
– Зачем тебе его понимать? – огрызнулся я. Я уже понял, что Неттл мне не снится – кошмар ослабил мои щиты, и она вошла в мой сон. Но мне совершенно не хотелось сейчас объяснять, в какой ужас приводило меня то, что мне снилось, и почему. Это не касалось ее, не касалось никого, кроме меня и Шута. И даже ему рассказывать об этом сне было бы непросто.
– Потому что я хочу тебе помочь, – ответила она с долей обиды в голосе.
– Я могу разобраться с этим сам, – сказал я. Но добавил, пытаясь смягчить свою резкость: – Спасибо за предложение. Но я, правда, могу справиться сам. Это всего лишь сон.
– О, всего лишь сны – это такая редкость, поверь мне, – протянула она. Склонила голову, словно прислушиваясь к чему-то. – Ты догнал его?
– Да. Ты его чувствуешь?
– Как слабое эхо. Но чувствую. Нет, я не полезу дальше, – предупредила она мои следующие слова. – Он мне этого не разрешал…
– А я разрешал? – поинтересовался я.
– А ты поставил щиты, хотя обещал со мной связаться, как только его найдешь. И где ты сейчас, кстати?
– Я еду в Белую Землю. С Шутом. И одним парнем оттуда, знакомым Шута.
Неттл широко раскрыла глаза.
– Знаю, знаю, это все очень странно, – поспешил сказать я, прежде чем она начала задавать вопросы. – Но они тоже едут в Белую Землю, и я решил поехать с ними, а не с посольством. Они едут быстрее; я успею осмотреться на месте и узнать что-нибудь полезное к тому времени, как вы доберетесь. Передай это Розмари, – добавил я, подумав.
– Она будет в восторге, – саркастически заметила Неттл. Я только пожал плечами. – Ты уверен, что не хочешь объяснить мне все как следует? – это было требование, но сформулированное как вопрос, и я воспользовался оставленной возможностью ускользнуть от ответа.
– Я не уверен, что смогу, и не хочу пытаться, потому что иначе совсем тебя запутаю. И я уже говорил, это долгая история.
– Ну так можешь начать ее рассказывать, – заявила Неттл, устраиваясь в кресле поудобнее, словно собралась слушать менестреля.
– О нет, только не сейчас! В следующий раз, обещаю. Но дай мне сегодня выспаться.
– Обещаешь? – она задумчиво куснула нижнюю губу. Я вдруг понял, что наш разговор похож на разговор отца с маленькой дочерью, которая просит рассказать ей сказку на ночь. Эта мысль заставила мое сердце сжаться разом от сожаления, что я никогда этого не делал, и счастья от сознания того, что у меня есть Неттл, моя дочь. Она словно почувствовала, о чем я думаю, и улыбнулась мне: – Хорошо. Но в следующий раз не вздумай увильнуть!
Я кивнул. Сейчас я ни в чем не смог бы ей отказать.
– Тогда спокойной ночи, – сказала она, и комната начала таять.
– Спокойной ночи, – отозвался я… и проснулся.
Ночь действительно была холодной; видимо, во сне я замерз и неосознанно придвинулся ближе к Шуту, потому что сейчас лежал наполовину на его постели. Я попытался отодвинуться и одновременно получше закутаться в плащ, но, натягивая ткань на плечи, понял, что чувствую не колючую шерсть, а что-то мягкое. Оказалось, что я укрыт одним из одеял Шута.
Я посмотрел на него; в темноте я едва различал очертания его тела в коконе из одеял, а ровное тихое дыхание говорило о том, что он спит. Я как можно тише поднялся, расстелил свой сложенный вдвое плащ на земле, так же близко к Шуту, как лежал до этого, а одеялом укрылся сверху. Так было намного теплее, и я быстро заснул и крепко проспал до утра.

Проснувшись утром, я не обнаружил Кофетри рядом; напротив меня, через ее смятую постель, тихо всхрапывал во сне Илим, а снаружи в шатер проникал запах кофе. Я выбрался из-под одеяла, поежился – несмотря на пожертвованное Шутом одеяло, я все равно продрог за ночь – и вылез наружу.
На костре булькала каша, а Шут приглядывал за ней, потягивая кофе из своей тонкостенной чашки. Несмотря на женский наряд, сейчас передо мной был именно мой старый друг, и я искренне улыбнулся ему.
– Доброе утро, – сказал я негромко, садясь напротив. Он бросил на меня строгий взгляд и сделал новый глоток.
– Ты считаешь? – поинтересовался он прохладно.
– Да, – упрямо ответил я, нахмурившись. Это больше напоминало лорда Голдена – не самая приятная мне ипостась Шута. Он пристально посмотрел на меня и отвернулся.
Я понимал, что Шут сердится на меня, так же, как я сердился вчера на него. Я навязался им в попутчики, хотя ему явно этого не хотелось, и он отговаривал меня, сколько мог. Но я не собирался разворачиваться и уезжать, поэтому ему придется смириться с моей компанией.
– Послушай, я беспокоюсь за тебя, – начал я решительно. – Может быть, ты не веришь в предсказание Джинны, но меня оно тревожит. И я не хочу…
– Предсказание, ха! – перебил меня Шут с неожиданной горечью. – Ты никогда не верил в мои предсказания, зато магичке, пошептавшей над твоей ладонью, веришь?
– Я всегда верил твоим предсказаниям! – запротестовал я.
Но он покачал головой.
– Ты всегда сомневался. До последнего момента. Разве нет?
– Но ты сам говорил, что не уверен, каким будет событие, пока оно не произойдет… – возразил я, но слабо – Шут был прав. Я всегда сомневался. И это стоило ему слишком многого… Я никогда не задумывался – не хотел задумываться – о том, что было бы, если бы я не сомневался в словах Шута. Если бы я встал на его сторону и принялся защищать Айсфира сразу, а не после того, как побывал в руках Бледной Женщины. Изменило бы это что-нибудь? Наверняка, я не зря был Изменяющим. Но я не верил до конца Шуту, хотя не верил до конца и Чейду, и протянул время. Шут никогда не обвинял меня в этом – он хотел, чтобы я принял решение сам. Но, возможно…
– Но ты был прав, Фитц, – неожиданно устало сказал Шут. – Слепо доверять в таких вещах нельзя. Ты сомневался – и изменял. Так и должно было быть. Все правильно, – он побаюкал чашку с кофе в ладонях, согревая пальцы.
В шатре зашелестело, и Илим откинул полог. Я встретился с ним взглядом, и он холодно сощурился. Я ответил пожатием плеч. Мне не хотелось сейчас играть в эти игры.
Кофе ни мне, ни ему не предложили.

Дорога проходила в неприятном молчании. Кофетри ехала посередине, и я и Илим то и дело бросали на нее взгляды, но ни один не решался заговорить. Изредка произносившиеся фразы повисали в воздухе. По-моему, мы все были рады, когда доехали до деревни: по крайней мере, там можно было разойтись по делам. Было решено переночевать в деревне, хотя и на день позже, чем предполагали Илим и Кофетри, купить все необходимое, отдохнуть – и людям, и лошадям – и выехать на следующий день еще затемно.
В небольшом деревенском трактире нашлось всего две комнаты, и, занимаясь закупкой провизии для себя и Ластвилла, я мрачно предвкушал ночь в компании Илима, который по-прежнему бросал на меня резкие взгляды, хотя и немного притупившиеся. Но когда вечером я вошел в комнату, куда раньше относил свои вещи, на одной из кроватей сидела Кофетри, полностью одетая, за исключением теплого плаща.
– Я, кажется, ошибся комнатой, – сказал я, делая шаг назад.
Но она быстро покачала головой:
– Все правильно. Заходи и закрой дверь.
Я подчинился, скорее от неожиданности, и сел напротив нее. Она сняла обруч, встряхнула волосами, и на меня взглянул Шут.
– Сегодня я ночую с тобой. Или у тебя были другие планы на вечер? – он ухмыльнулся и подмигнул. Я натянуто улыбнулся: я отвык от такого рода шуток, а сейчас, когда он сидел передо мной в женском платье, они звучали особенно странно.
– Не было. Но что подумает Илим? – я сказал это резче, чем хотел бы.
Шут посерьезнел.
– Он подумает, что арэладн и нэфира ночуют в одной комнате, а остальное – не его дело, – сказал он не менее резко.
– И как мне это понимать? Кем ты нас выставил? – я не хотел разговаривать в таком тоне, но слова сами вырывались. Шут вскинул голову.
– Не выставил, а сказал чистую правду. Это означает, – он в упор посмотрел на меня, – что ты спас мне жизнь.
Я смутился. Я действительно представлял другое, низкое значение незнакомых слов, но мое смущение вызвало не только это: я никогда не думал о том, что сделал для Шута, так, как назвал это он. Я сделал то, что должен был сделать – необходимое для меня самого. Точно так же я лечил бы свои раны.
– Я всего лишь отплатил тебе тем же, – промямлил я наконец.
Но Шут не согласился.
– Ты сделал гораздо большее, и мы оба это знаем. Но речь сейчас не об этом. То, что я назвал нас так, ничего не меняет в наших отношениях – мы знаем, кто мы друг для друга, правда? – он бросил на меня быстрый взгляд, и я поморщился: я вспомнил, как он говорил мне нечто подобное, и чем все закончилось.
Но сейчас я мог уверенно ответить:
– Да.
Шут медленно кивнул, словно сам себе.
– Однако мне нужно было объяснить Илиму, кто ты и почему имеешь право требовать ехать с нами. И это… было самым простым вариантом. И соответствующим правде.
– Понятно, – сказал я, хотя мне это не слишком нравилось.
Но Шут продолжил:
– В Шести Герцогствах спасение жизни и плата за него – личное дело участников. Но в Белой Земле это не так. И в Клерессе тоже – как странно, что в таких далеких друг от друга местах так совпадают обычаи!
Я уставился на него. Он бесстрастно принялся рассказывать:
– В Белой Земле человек, спасший жизнь другому, получает ее в свое распоряжение. Навсегда. Поэтому Илим перестал возражать; он знал, что я не имею права возразить тебе. Ты можешь отдавать мне любые приказы, я должен буду выполнить любое твое пожелание.
– Нет! – выдохнул я еще раньше, чем он успел договорить. И торопливо переспросил: – Ты считаешь себя обязанным делать это? Для меня?
Шут посмотрел на меня без выражения и спросил:
– А ты – ты считаешь, что я должен?
Я представил себе это: Шут, покорный каждому моему слову; Шут, подобный моему рабу. Картина показалась мне отвратительной.
– Нет. Ни в коем случае, – твердо ответил я. И увидел, как плечи Шута опустились, словно он наконец расслабил их.
– Я знал, что ты так и скажешь, Фитц, – сказал он и приподнял уголки губ: – Но в Белой Земле нам придется поиграть в это. Не желаешь поменяться местами с лордом Голденом, Том? – он иронично подвигал бровями.
Я не мог не усмехнуться:
– Лорд Голден был неплохим господином, но если ты будешь таким же ужасным слугой, каким был я, боюсь, у меня скоро пропадет охота к этой игре.
Шут рассмеялся.
– Тогда придется придумать новую игру. Но сегодня, – он зевнул, деликатно прикрыв рот рукой в перчатке, – моя фантазия уже отправилась ко сну, не дожидаясь меня.
– Придется потерпеть до утра в старых ролях: Шута и Фитца, – отозвался я, подавляя ответный зевок. Шут покосился на меня.
– Я согласен потерпеть, но только лежа в кровати, – сказал он. Я не сразу понял, что он имеет в виду; но под его выразительным взглядом до меня дошло. Я встал и вышел за дверь. Мы могли быть сколько угодно близкими друзьями – я мог даже побывать внутри тела Шута, в буквальном смысле, но он все равно оберегал свое личное пространство.
Пока я подпирал дверь, позволяя ему переодеться, мимо прошел Илим. Он ожег меня яростным взглядом, но промолчал – даже в ответ на мое пожелание доброй ночи. Однако эта встреча вернула мои мысли к тайнам этих двоих – Илима и Кофетри – в которые Шут до сих пор не удосужился меня посвятить.
Поэтому, вернувшись в комнату, где Шут уже лежал, по уши натянув одеяло, я задул свечу и спросил, забираясь в свою кровать:
– Ты не хочешь рассказать мне, зачем едешь в Белую Землю, да еще в такой спешке?
Молчание тянулось так долго, что я подумал было, что Шут решил меня проигнорировать или просто заснул. Но он все-таки ответил:
– Илим – мой хороший друг, как и нарад Арлет. У них возникли некоторые неприятности, в решении которых я могу помочь. Мы считали, что мое участие понадобится позднее, но ситуация изменилась. Такой ответ тебя устроит?
Я был поражен. Шут больше не говорил загадками, хотя его ответ был не более понятен. Я сказал:
– Не думаю, что это хоть сколько-нибудь проливает свет на происходящее.
Зашуршала ткань, и я различил в темноте, что он приподнялся на локте; случайный луч свет отразился в обращенных на меня глазах.
– Ты будешь требовать от меня объяснений или позволишь рассказать все тогда, когда картина станет понятнее мне самому?
По нотке напряженности в его тоне я понял, что предыдущий разговор о праве спасителя еще не отпустил его, и что он ждет, что я передумаю и воспользуюсь данным мне правом. Это недоверие задело меня больнее, чем можно было бы предположить.
Я сухо сказал:
– Конечно, я подожду, пока ты мне не объяснишь все сам. Когда еще ты поступал иначе?
Я услышал тяжелый вздох и звук опустившегося на кровать тела. Через минуту, когда мои глаза уже начали слипаться, с кровати Шута донеслось:
– Спокойной ночи, Фитц.
– Спокойной ночи, – ответил я после паузы, уловив тень неуверенности в его голосе. Он снова вздохнул, на этот раз успокоенно, и вскоре пришел сон.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

стихи

Золотое предзимье – сезон исполнения снов.
Абрикосовый бренди распутает узел гортани.
Почему не писал? Я писал. Просто почта ветров
Ненадежна, ты знаешь. Сминаю сухими губами
Устаревшую горечь - все, кроме чуть слышных имен,
Выставляющих взрослых и мудрых слабее младенца.
Ярко-красная нить оказалась прочней перемен
И свернулась в горячий клубок - чуть огромнее сердца.

(с) chtez, взято отсюда.

@темы: чужое, стихи, Р. Хобб

---

Шут и Убийца, глава 10

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 10. В НОРДФОРТ И ОБРАТНО

— Не сомневаюсь, что твой ученик прекрасно справится со всеми делами, пока тебя не будет в замке. - Я старался говорить так, чтобы меня не выдал голос. Я ни разу не прокомментировал выбор Чейда, но по прежнему не был готов доверять леди Розмари в роли придворной дамы и тем более профессионального убийцы.
Когда Розмари была совсем малышкой, она стала инструментом в руках Регала, и он самым безжалостным образом использовал ее против нас. Впрочем, я решил, что сейчас не самое подходящее время, чтобы открыть Чейду, что мне известно, кого он взял к себе в обучение.

По дороге в Нордфорт я придумал десятки возражений... и еще десятки слов, которые никогда не стоило произносить вслух, так что мне повезло, что Шута уже не было рядом. Из-за непредвиденной задержки я приехал в замок позже, чем собирались мы с Шутом, но зато нагнал посольство, и мне не пришлось объяснять страже, кто я такой.
«Компании любопытствующих» объяснять ничего не приходилось: меня хорошо знали при дворе как королевского стражника, за особые заслуги получившего высокий статус. Дьютифул предлагал даровать мне титул, но, обдумав все как следует, мы отказались от этой идеи. Дворянство налагало слишком много бессмысленных дополнительных обязанностей и ограничений; но главной причиной было то, что и он, и я знали, кто я, и любой титул принижал мое происхождение. Так что я оставался одним из «особо приближенных» слуг короля, чему способствовало и то, что мои приемные дети – Свифт, Стэди и Неттл, которая в глазах большинства тоже была мне приемной дочерью – занимали высокое положение при дворе как члены Кругов Скилла и Уита. Неудивительно, что меня отправили в эту поездку, где не было случайных людей.
Нас с Неттл поселили в соседних комнатах, как отца и дочь. Я обнаружил в своей комнате объемистый сундук, в котором оказались мои придворные костюмы, аккуратно сложенные руками Молли, а также порошки и пузырьки, шпильки, стилет и прочие необходимые мелочи, добавленные, несомненно, Чейдом. Перебрав содержимое, я отложил себе костюм на завтра, распихал по его потайным карманам несколько пакетиков с порошками и постучался к Неттл.
Она открыла не сразу; когда я вошел, она немедленно вручила мне письмо от Молли и принялась снова расчесывать длинные волосы – я отвлек ее от этого занятия. Я сел в кресло у камина, отложив письмо на потом; наблюдая за ней, я ощущал в груди уютное тепло отцовской гордости.
– Ну? – нетерпеливо сказала она через минуту.
– Что? – переспросил я с улыбкой.
– Рассказывай! – потребовала она. – Где ты был, как твой друг, кто он такой вообще!
Я нахмурился. Моя обида на Шута еще не прошла, и мне не хотелось говорить о нем и даже думать – настолько, что я забыл взять с собой из комнаты его подарок для Неттл. Я поискал способ обойти эту тему, но Неттл хватило мгновений моего молчания, чтобы опередить меня.
– Вы что, поссорились? – спросила она прямо.
– Не совсем, – ответил я, потому что это не было ссорой. Скорее… разногласиями. – Просто не сошлись во мнениях.
Она покусала нижнюю губу, искоса глядя на меня.
– И он не приехал в Нордфорт? – в ее голосе слышалось огорчение.
– Он собирался, – ответил я сдержанно. – Но в последний момент к нему прибыл гость, и он не смог поехать. Он велел мне уезжать, не ждать.
– Жаль, – протянула Неттл. – Я хотела бы с ним познакомиться.
– Он говорит, что у тебя будет такая возможность на обратном пути. Он тоже хочет познакомиться с тобой, – я невольно улыбнулся.
Неттл с любопытством взглянула на меня:
– Правда? – ее глаза искрились. – Я очень бы этого хотела. Он такой… необычный. Я никогда не встречала никого подобного.
– Я тоже, – сказал я не задумываясь, и только потом понял, насколько это было правдой. Шут был в моей жизни так долго, что я привык к нему; однако на самом деле никого подобного ему мне не встречалось, хотя я видел и пережил немало. Может быть, дело в том, что он Белый, иной; но я не мог сравнить его даже с Прилкопом.
– Его ощущение в Скилле… очень необычное, – добавила Неттл. – Даже не знаю, как его описать…
Я вспомнил, каким видел Шута в Скилле.
– Золото, и радость, и летящие по небу драконы, – предложил я.
Неттл бросила на меня удивленный взгляд, и покачала головой.
– Золото, и небо… и холод. Наверное, такой холод на вершинах гор – королева рассказывала мне о них... Она говорила, что там остается только небо и холодный чистый воздух, которым трудно дышать; так пахнет абсолютная свобода, и это вызывает восторг и ужас, – она говорила медленно, нараспев, и я угадывал в рассказе интонации Кетриккен. Но меня поразило то, что Неттл увидела холод в Шуте. Его кожа всегда была прохладной, но сам он так ненавидел холод...
– Наверное, каждый видит в Скилле по-своему, – предположил я. Неттл пожала плечами. – Сколько мы здесь пробудем? – спросил я, чтобы переменить тему.
– Два, три дня. Завтра будет торжественный прием; послезавтра – праздник. Как только головы отойдут от выпитого, мы двигаемся в путь. А вообще тебе лучше спросить об этом у Розмари, тем более что она хотела тебя видеть.
Нам действительно следовало поговорить, пусть я и не отвечал ей взаимностью. Я кивнул и поднялся. Неттл махнула мне вслед рукой, сонно моргая: дни дороги утомили ее. Я пожелал ей спокойной ночи и отправился на поиски Розмари.
Она также сидела у себя в комнате и расчесывала длинные вьющиеся локоны; но в отличие от комнаты Неттл, в которой едва заметно пахло лавандой и медом – запахи, которые она привезла с собой в складках платьев – покои Розмари успели заполниться густым розовым ароматом ее духов. Я сел в кресло, не дожидаясь разрешения, и она метнула на меня недовольный взгляд.
– Вина, Том? – предложила она мгновение спустя томным голосом, которым разговаривала с поклонниками. Я согласился, зная, что она пьет только лучшие вина, которые даже мне перепадали нечасто, и ее юный паж наполнил для меня кубок. Я позволил себе насладиться первым глотком, дожидаясь, пока паж уйдет и Розмари начнет говорить о делах.
– Что Чейд успел тебе рассказать? – поинтересовалась она, едва за юношей закрылась дверь.
Я прикрыл глаза и сделал еще глоток.
– Что мы изображаем компанию любопытных, едущих в Белую Землю, пока нельзя послать настоящее посольство. Что король умер, его брат занял трон и в стране траур. Что мы должны осмотреться и разузнать как можно больше. Пожалуй, все.
Она кивнула и поднялась; каждое движение выглядело очень соблазнительно, хотя использовать эти приемы на мне было бессмысленно – но для нее это было естественно, как дышать. Пошуршав бумагами, она подала мне несколько свитков.
– Это материалы о Белой Земле, с которыми тебе следует ознакомиться, – сообщила она. – И краткое изложение результатов переговоров с их посольством. Еще короче их можно изложить как «ясно, что ничего не ясно», – с усмешкой добавила она.
Я кивнул, собирая свитки, и подождал, не захочет ли она сказать что-либо еще. Если бы передо мной был Чейд, я попросил бы его пересказать мне все самое существенное, а потом мы бы обсудили все в подробностях; но мне не хотелось задерживаться в этой надушенной комнате и обмениваться мнениями с Розмари. Она продолжала расчесывать волосы, и я в молчании допил вино и встал, прижимая к себе свитки.
– Том, – сказала она, когда я уже был у двери. Я обернулся и встретил ее прямой, жесткий взгляд. – Я рада твоему участию в этой поездке, потому что ты опытный и уверенный... путешественник, – мгновенная усмешка показала, какое слово она хотела произнести на самом деле. – Но я надеюсь, что ты не будешь предпринимать никаких действий, не посоветовавшись со мной.
Я напрягся. Я ожидал этого: Розмари не хотела, чтобы я оспаривал ее главенство как преемницы Чейда в этой поездке. Но я не собирался слепо подчиняться ей; даже приказы Чейда я мог подвергать сомнению, а в последние годы вообще действовал, руководствуясь только собственными решениями и ставя его в известность перед фактом, и не собирался менять положение вещей.
– Я буду действовать согласно требованиям ситуации, – сказал я наконец, стараясь тоном показать, что это мое окончательное решение и обсуждению не подлежит.
Жесткий взгляд Розмари жег меня между лопаток, пока я не закрыл за собой дверь.
Вернувшись к себе, я распечатал письмо Молли. Оно было длинным и описывало все, что произошло со времени моего отъезда, но, прочитав его до конца, я вернулся к первым строкам, где Молли сперва отчитывала меня за то, что я так внезапно пропал, а потом говорила, как любит и скучает. Я перечитал их несколько раз, чувствуя невольную улыбку на губах.

На следующий день я проснулся рано, хотя ночью допоздна засиделся над свитками; меня разбудило неприятное ощущение тревоги, для которого не было причин. Заглянул к Неттл и вручил ей подарок Шута, вызвавший у нее бурный восторг. Потом спустился на конюшню, проведал Ластвилла и осмотрел коней посольства. Остаток дня я разделил между написанием ответного письма Молли и знакомством со стражей и слугами посольства, рассудив, что с господами успею увидеться на приеме. Я узнал нескольких известных мне людей Чейда и задумался, есть ли среди путешественников кто-то, кто не принадлежит к числу его шпионов.
На приеме мне представилась возможность посмотреть на баккипское и белоземское посольства в полном составе. Белоземцы, исключительно мужчины, вместе предоставляли собой внушительное зрелище: высокие, широкоплечие, с длинными светлыми или рыжими волосами и бородами, часто заплетенными в косицы. На них была одежда из жесткой кожи и грубого льна и шерсти с рисунками, изображающими оружие и хищных зверей. Только двое хорошо говорили на языке Шести Герцогств, остальные предпочитали свой собственный, и даже переходя на наш, произносили слова с гортанным жестким выговором. Я запомнил главу посольства, нарада Гаддара, и его помощника, Рирсарха, очень на него похожего – впоследствии я узнал, что они кузены; остальных мне было трудно отличить друг от друга, и хотя я запомнил все имена, но не всегда правильно соотносил их с лицами.
«Путешественников» возглавлял лорд Лалвик; при встрече он задержал на мне мягкий взгляд и тепло улыбнулся. Я ответил ему натянутой улыбкой: я помнил его намеки еще по временам службы у лорда Голдена и по-прежнему не желал отвечать на них, но Лалвик не оставлял попыток, хотя, надо отдать ему должное, они были редки и крайне деликатны. С возрастом он слегка располнел и начал лысеть, но был очень ухожен и хорошо одет. Я и не подозревал, что он человек Чейда, причем из числа доверенных, пока два года назад Розмари не вышла за него замуж – исключительно из соображений удобства, поскольку никакого интереса они друг к другу не питали. Это замужество очень пригодилось теперь, при организации путешествия в Белую Землю: одинокая девушка не могла бы отправиться туда без сопровождения. Неттл ехала со мной, своим (приемным) отцом, остальные две дамы были вдовами и взяли с собой компаньонок. Из шестерых придворных, которые участвовали в поездке, двое были известными светскими хлыщами, которые вечно скучали и искали развлечений; еще троих я знал плохо, а присутствие последнего оказалось для меня неожиданностью – это был муж Старлинг. Он поприветствовал меня вежливым кивком. Я до сих пор чувствовал себя немного неуютно в его обществе, поэтому ответил тем же, но разговор завязывать не стал, хотя сидели мы наискосок друг от друга.
Герцогиня Флариш и ее консорт герцог Джауэр освоились на своих тронах с того времени, когда я видел их на помолвке принца и нарчески. Герцогиня держала власть в своих руках, не передавая ее мужу; она вела разговор, а он лишь кивал и вставлял требуемые фразы. Однако мне показалось, что белоземцам это не понравилось: они переглядывались между собой и, отвечая, обращались к герцогу, а не к герцогине. Она тоже заметила это, и сузила глаза, а потом наклонилась к герцогу, и вскоре ее муж начал принимать большее участие в разговоре.
Прием затянулся допоздна, и еще дольше я сидел над свитками, торопясь дочитать их в комфорте замка, где хватало свеч и нечего было бояться, что сырость и грязь попортят документы. Но проснулся я все равно рано, и хотя не выспался, но не мог заснуть от того же назойливого ощущения тревоги. Мои мысли то и дело обращались к Шуту, к нашему некрасивому расставанию и к предсказанию Джинны. Однако я убеждал себя, что это было его решение, и не мое дело его оспаривать.
Весь день замок кипел, готовясь к празднику. С наступлением темноты ворота были крепко заперты, как и все ставни на окнах; в замке зажгли факелы, и в большом зале заиграла музыка, призывавшая веселиться и плясать – в последний раз перед наступлением долгой мрачной зимы. Столы ломились от угощения, посреди зала кружились пары, на помосте извивались акробаты, и шуты в пестрых нарядах расхаживали среди гостей, вызывая взрывы хохота.
В какой-то момент Неттл выбежала из круга танцующих и, схватив меня за руки, потащила плясать, со смехом сказав, что лучше пожертвует своими ногами, но не позволит мне в такую ночь стоять с кислой миной в углу. Я действительно не мог проникнуться духом праздника, и даже вино не помогало. Но Неттл так задорно хохотала и сыпала острыми шутками, что я тоже рассмеялся. Когда она, поддавшись на мои жалобы, что «старые кости не выдержат такой пляски», отпустила меня, я на прощание сказал, что королеве следовало сделать ее не фрейлиной, а шутом. Она ничуть не обиделась, а сказала, что только об этом и мечтает, и унеслась в танце прочь.
Но шутка вернула мои мысли к теме, которой я безуспешно старался избегать. Я тревожился из-за Шута, и никакие аргументы не в состоянии были прогнать эту тревогу. Я вышел из зала и поднялся к себе, надеясь, что свитки помогут мне отвлечься лучше, чем вино и акробаты, но сосредоточиться на их содержимом не получалось.
Прекрати уже! – сердито сказала мне Неттл. Я уронил перо, которое бездумно крутил в пальцах. – Когда ты такой мрачный, я не могу веселиться. Что на тебя нашло?
Это Шут, – поколебавшись, ответил я. – Мне кажется, ему угрожает опасность.
Почему? – поразилась она. – Тебе так не понравился его гость?
Я удивился ее словам, но потом понял, что она права: Илим и его внезапный загадочный приезд были одной из причин, по которым я не мог перестать думать о Шуте. Однако это была не вся правда. Я не знал, стоит ли рассказывать Неттл, но все же решился.
Не совсем. Одна моя знакомая… гадалка, и она сказала, что ему угрожает опасность. Он в это не верит – а он по-настоящему разбирается в таких вещах – и мне бы не следовало, но… мне неспокойно.
Неттл помолчала.
Ты можешь его вызвать… нет, не можешь, он не обладает Скиллом. А гонец будет ехать слишком долго…
Может быть, мне следует съездить к нему еще раз, – сказал я, хотя сам так не думал. Однако Неттл неожиданно ухватилась за эту мысль.
Да, почему бы и нет? Ты успокоишься и перестанешь ходить мрачной тенью возле моих щитов.
Но я же не успею! – возразил я. – Туда ехать целый день, и день обратно… посольство не будет меня ждать.
Они столько выпили, что двое суток проваляются с головной болью, – фыркнула она. – Хотя белобрысые дубины торопятся домой. Но ты можешь срезать дорогу и догнать нас не в Нордфорте, а дальше.
Может быть, – неуверенно сказал я. – Я подумаю.
Подумай. Только думай тише, пожалуйста! – пожурила она меня и подняла щиты, возвращаясь к танцам.
Я сомневался, что поеду, и был уверен, что если и отправлюсь в путь, то утром, по свету. Я размышлял об этом до последнего момента – пока перебирал плащи, выбирая самый подходящий для дороги, и пока смотрел в окно, оценивая погоду, и собирал седельные сумки. Даже спустившись в конюшню к Ластвиллу, я был уверен, что просто проверяю на всякий случай, смогу ли выехать на рассвете. И только отворяя калитку в больших и крепко запертых воротах и выводя в нее коня, я признался себе, что тревога снедает меня слишком сильно, чтобы я мог переждать ночь.

Я подъехал к дому поздним утром, под моросящим дождем, размывавшим выпавший вчера снег. Дверь была плотно закрыта, но легко поддалась, когда я ее толкнул; внутри дома царила тишина, подтверждая мои предположения. Одного поверхностного взгляда было достаточно, чтобы убедиться окончательно: Шут уехал отсюда. Большой котел висел в очаге, но маленького дорожного рядом с ним не было, и не было кофемолки на полке, и множества других мелочей, которые он привез с собой. Мне не нужно было проверять остальные комнаты, но я все равно прошел внутрь, сперва старательно вытерев ноги и оставив у входа мокрый плащ, как будто Шут мог бы меня отчитать за грязь, и открыл дверь в его спальню.
Она показалась мне еще более пустой и мертвой, чем когда я увидел ее в первый раз. Ни сундуков, ни теплого мехового покрывала на кровати, ни плаща Кофетри на стене; только тонкое одеяло, накрывающее перину, доставшуюся Шуту от прежних хозяев дома, и стопка сложенного белья у изголовья.
Следом я заглянул в кабинет Шута, хотя у меня и мелькнули сомнения о том, можно ли это делать. За все время моего пребывания здесь я ни разу этого не делал, даже не пытался; это казалось еще большим вторжением, чем войти в его спальню. Но я зря опасался: кабинет был таким же пустым, в нем не осталось ничего, что позволило бы мне хотя бы предположить, чем именно Шут здесь занимался.
Напоследок я заглянул в комнату, которую, пока жил здесь, считал своей. Постель была аккуратно застелена – но не так, как застилал ее я; и переставленные мелочи, которые я не стал забирать, как, например, зеркало и миска с кистью для бритья, говорили о том, что здесь, скорее всего, ночевали после меня. Но еще лучше об этом говорил мне мой волчий нюх: я чувствовал очень смутно знакомый запах мужчины – Илима – поверх своего собственного, надежно закрепившегося в этих стенах. Отчего-то подтверждение того, что он спал в этой комнате, одновременно рассердило меня – звериное ощущение чужого на территории, которую мой внутренний волк считал своей – и успокоило какую-то мысль, которая грызла меня все это время, хотя я ее даже не замечал. Я аккуратно прикрыл двери комнаты и дома и спустился к Ластвиллу.
Двигаясь почти машинально, я отвел его в опустевшую конюшню и дал немного воды и сена; потом напился сам, обливаясь ледяной водой, от которой сводило зубы. От этого у меня прояснилось в голове, но на душе не полегчало.
Вернувшись к крыльцу, я внимательно оглядел землю. Начавшийся пару часов назад дождь размягчил ее, но был слишком мелким, чтобы всерьез размыть; и запах держался во влажном воздухе. Следы трех коней уводили в лес, в сторону дороги к деревне. Оттуда приехал Илим; я был почти уверен, что именно туда мне и нужно ехать.
Пока Ластвилл отдыхал, я пытался тоже перевести дух, но у меня не получилось. Я не мог даже присесть, какая-то сила заставляла меня то и дело вскакивать и искать себе занятие. Я еще раз осмотрел весь дом, но не нашел ничего интересного; я наколол дров и сложил их в поленницу под навесом для случайного путника, который захочет здесь остановиться, хотя поленница и так была полна. Наконец я вывел недовольного Ластвилла обратно под дождь и поехал по следам.
До деревни мы добрались быстрым шагом – я не хотел чересчур утомлять коня, хотя сам извелся от нетерпения. В деревне я заглянул в трактир, и после первого же вопроса мне сообщили, что госпожа Кофетри с незнакомым господином изволили проехать утром и оставили мне письмо, которое сын старосты должен был отослать в Нордфорт. За письмом немедленно послали; пока я дожидался его, глотая горячий чай, жена трактирщика и его дочь кидали в мою сторону сочувственные взгляды, и по их шепотку я понял, что они считают, будто Кофетри была моей любовницей или женой, а теперь сбежала с Илимом. Мне стало противно.
Наконец мальчишка принес письмо. Я торопливо развернул его. Оно состояло всего из нескольких строк, без обращения и подписи:
Срочные дела вынуждают меня уехать. Не сердись, пожалуйста, сейчас я действительно не могу ничего объяснить и должен торопиться. Думаю, мы увидимся в Белой Земле, потому что именно туда я и еду.
Я перечитал его еще дважды, словно ожидал найти какой-нибудь новый смысл между строк. Когда я поднял глаза от смятой бумаги, то увидел, что мальчишка все еще выжидающе стоит передо мной. Спохватившись, я сунул ему монетку; и еще несколько оставил на столе – значительно больше, чем стоили чай и услуги – и вышел. Ластвилл недовольно фыркнул, догадываясь, что снова придется ехать.
Но я еще некоторое время стоял, гладя его по шее и размышляя. Я не знал, куда ехать. Мое место было в Нордфорте; там меня ждали, и там я был нужен. К тому же я обещал Неттл, что сразу вернусь. Но тревога меня не отпускала, и злость на Шута, уехавшего без объяснений в компании только одного подозрительного белоземца, лишь подогревала ее.
Наконец я сел на Ластвилла и выехал на незнакомую дорогу, которая вела из деревни на север, к горам.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 9

Я прошу у всех прощения за долгий перерыв, вызванный обстоятельствами реала. Надеюсь, новая глава вас порадует.

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 9. НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ

- Я видел Шута, знаю лорда Голдена и слышал, как ты разговаривал с этой Йек женским голосом. Янтарь. Должен признаться, что это озадачивает меня больше всего. Почему ты выдавал себя за женщину?

Дни до осеннего солнцестояния, когда посольство должно было прибыть в Нордфорт, проходили неторопливо. Солнце чередовалось с дождями, постепенно уступая им место; и с наступлением холодов у Шута участились кошмары. Однако теперь я хотя бы не чувствовал себя таким беспомощным. И все же, чем ближе был мой неминуемый отъезд, тем меньше мне хотелось уезжать. Я больше не заговаривал с Шутом о предсказании Джинны, но несмотря на попытки убедить себя в том, что она действительно ошиблась, по-прежнему тревожился. Мне не хотелось оставлять Шута зимовать одного в глуши. Я даже предложил ему поехать в Баккип, но он, пусть и в шутливой манере, но решительно отказался.
Наконец Неттл сообщила мне, что они прибыли в знакомый мне городок, где мы с Шутом останавливались по дороге к его дому. На следующий день посольство должно было достигнуть Нордфорта. Мне не требовалось много времени на сборы; но вечером, когда мы с Шутом в последний раз сидели у камина, я спросил его:
- Ты не хочешь поехать со мной?
Он странно посмотрел на меня, его пальцы замерли на лютне, прервав мелодию.
- Куда?
- В Нордфорт.
- Не думаю, - он безразлично пожал плечами и заиграл что-то другое, со сложными переборами.
- Почему бы и нет? - настаивал я. - Наверняка там можно будет купить еще мехов и теплых тканей - больше, чем в этой деревне. А зимой они тебе понадобятся.
Шут пожал плечом, не переставая играть, но мои слова его явно не убедили.
- К тому же я хотел бы, чтобы ты познакомился с Неттл, - добавил я неуверенно. - Если ты хочешь, конечно.
На это он поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Кажется, он сомневался; но в конце концов пожал плечами и сказал:
- Лучше в другой раз. Когда вы будете возвращаться, например.
Я задумался, пытаясь найти другие способы его убедить. Неожиданно я услышал голос Ночного Волка:
Почему ты так стремишься уговорить его поехать с тобой? - спросил он с долей насмешки. Я нахмурился. Мне хотелось еще какое-то время присмотреть за Шутом; и хотелось…
- Я хочу еще какое-то время побыть с тобой, - искренне сказал я, и Шут замер; струны под его пальцами недовольно зазвенели. Наконец он бросил на меня непонятный взгляд и улыбнулся:
- Я иду собираться, - сказал он, легко вскочил на ноги и исчез за дверью своей спальни.

Мы выехали на рассвете, рассчитывая приехать в Нордфорт достаточно рано, чтобы найти место для Шута на постоялом дворе - он не хотел присоединяться к посольству, опасаясь, что кто-нибудь может узнать лорда Голдена. Нам повезло: день выдался солнечным, хотя с утра было зябко, и Шут кутался в плащ Кофетри, отделанный белым мехом. Из ее нарядов он надел только плащ и обруч, с которого снял подвески; остальная одежда была мужской, и я был втайне рад этому - привыкнуть к Кофетри мне так и не удалось.
Мы двигались не спеша, негромко переговариваясь, и уже выехали на дорогу, ведущую к тракту, когда Шут вдруг замер, приподнялся на стременах, прищурился вдаль - и развернул Топаза так резко, что конь недовольно заржал, и пришпорил его, что есть мочи направляя обратно к дому.
- Что случилось? - крикнул я вслед, а потом всмотрелся туда же, что и Шут. Со стороны деревни к нам приближался всадник. Он показался мне знакомым; вскоре я узнал Илима.
- Не жди меня! - донесся издали голос Шута, и я рассердился. Неужели он думает, что я уеду вот так, бросив его в непонятной ситуации, в обществе невесть как оказавшегося здесь белоземца, от которого Шут к тому же удирает что есть духу? Я развернул Ластвилла и поскакал к дому.
Топаз стоял у крыльца непривязанным, а дверь была приоткрыта. Я вбежал в дом; из спальни Шута донеслось тревожное «Кто там?», произнесенное голосом Кофетри.
- Фитц, - сердито ответил я, подходя к двери. - Ты не хочешь объяснить мне, что происходит?
- Не могу, - отозвался Шут тем же голосом, отчего я ничуть не перестал сердиться. - Слишком долго, и многого я просто не знаю. Пожалуйста, Фитц, поезжай в Нордфорт! Я приеду, если смогу…
- Нет уж, - резко ответил я. - Пока я не пойму, что тут происходит, я никуда не поеду.
- Как скажешь, - все так же из-за двери вздохнул Шут, хотя мне показалось, что ему не хотелось соглашаться. - Тогда, пожалуйста, когда приедет Илим, называй меня Кофетри. И не задавай вопросов. И не отвечай на них, предоставь это мне. И постарайся не вмешиваться. Я все объясню, обещаю. Ты сможешь это сделать? Если нет, то уезжай, прошу тебя.
Мне совершенно не хотелось изображать немого болвана в ожидании, пока Шут соизволит объяснить мне происходящее - наверняка в своей обычной загадочной манере - но уезжать, не получив объяснений, мне хотелось еще меньше.
- Да, смогу, - мрачно сказал я.
- Хорошо, - отозвался Шут, - тогда не отвлекай меня пока что, пожалуйста. - За дверью зашелестела ткань и застучали подвески.
Я вышел из дома и отвел Топаза и Ластвилла в конюшню. Вернулся к крыльцу я как раз вовремя, чтобы увидеть появление Илима, в роскошном, но сильно потрепанном в дороге наряде, в котором джамелийское мешалось с, вероятно, белоземским, и на столь же роскошном и усталом коне. Ему, видимо (повтор «видимо»), пришлось поплутать по лесу, прежде чем он нашел дом. Он остановился, недоуменно глядя на меня.
- Мне сказали, - произнес он на языке герцогств, но с гортанным белоземским акцентом, - что здесь живет нара… госпожа Кофетри.
- Вам правильно сказали, - ответил я, не не трудясь изобразить радость от его присутствия. По крайней мере, он меня не узнал. Тут хлопнула дверь, и Илим просиял. Я обернулся, чтобы взглянуть на Шута - на Кофетри. Она выпорхнула на крыльцо и замерла на мгновение, а потом склонила голову.
- Нарад Илим, - произнесла она почти нараспев. - Я не ожидала вас увидеть… так скоро.
- Увы, нара, - ответил он, - меня привели к вам… - тут он покосился на меня и оборвал фразу. Кофетри всплеснула руками.
- Вы расскажете мне все за чаем и завтраком. Вам нужно отдохнуть с дороги. И вашему коню тоже… - последние слова прозвучали намеком в мой адрес. Я поймал выразительный взгляд Кофетри и стиснул зубы.
- Я займусь конем, а вы проходите в дом, - сказал я, забирая у Илима поводья. Шут наверняка хочет поговорить с белоземцем наедине; но я не мог настаивать на своем присутствии и не мог бросить уставшего коня без ухода.

Закончив все дела в конюшне, я вернулся в дом. В горнице пахло наваристой похлебкой, Шут помешивал ее, булькающую в котле на огне, а Илим сидел за столом, на том месте, которое обычно занимал я, и потягивал абрикосовый бренди. Он снял свои пропыленные одежды, оставшись в рубашке; раньше он носил волосы распущенными, но теперь заплел тугие косицы на висках, обмотав кончики кожаными шнурами.
- … совершенно такой же, каким был до отъезда, даже хуже, - говорил он, но увидев меня, замолчал. Шут едва удостоил меня косым взглядом и сильнее свел брови. Я начинал сердиться по-настоящему. Мне не нравилось происходящее, тайн и без того хватало, и я подозревал, что этот Илим может быть связан с предсказанием Джинны, что его приезд несет опасность для Шута. А Шут не верил мне…
Илим выжидательно уставился на меня, явно надеясь, что я уйду. Но я поймал его взгляд и, не отводя глаз, сел за стол напротив. Я не собирался позволять белоземцу выгонять меня из дома моего друга, в котором он был не более чем гостем - и куда более гостем, чем я.
Не успел я сесть, как передо мной оказались кофемолка и мешочек с ароматными зернами.
- О, кофе! - восторженно воскликнул Илим. - Вы не представляете, нара, как я истосковался по нему. Наши запасы кончились мгновенно - разошлись на угощение для этих идиотов, которые ничего не понимают во вкусе кофе; а часть Арлет раздарил, и видели бы вы, как они их варили! Большей гадости мне в жизни не доводилось пить; не представлял, что благородный напиток можно так испортить.
- Боюсь, мне тоже трудно это представить, - Кофетри засмеялась, и у меня свело зубы, так трудно было узнать Шута в этом мелодичном и абсолютно женском смехе.
- Конечно, нара, ведь у вас-то талант варить кофе, - горячо отозвался Илим. - На юге вы могли бы зарабатывать этим на жизнь…
- У меня есть другое ремесло, - улыбнулась Кофетри.
- В котором вы не менее искусны. Да и есть ли что-то, в чем вы не совершенны?
- Вы слишком многому научились у джамелийцев, нарад Илим! Цветистые и неправдоподобные комплименты наверняка завоевали вам все девичьи сердца Белой Земли.
- О, нара Кофетри, вы слишком добры ко мне - мой язык скуден, а фантазия бедна…
Слушая этот диалог, я усердно перемалывал кофе, стараясь не стискивать зубы так, что они начнут крошиться. Это было хуже, чем слушать болтовню лорда Голдена; тогда я, по крайней мере, понимал, какую игру он ведет. А сейчас… Кофетри принимала комплименты Илима, как флиртующая женщина, и я совершенно не мог понять, зачем Шут это делает. Меня мучили незаданные вопросы, которые я все откладывал на потом - а теперь задавать их было не ко времени.
- Том, из воздуха кофе не сваришь, так зачем ты его мелешь? - воскликнула Кофетри, отбирая у меня кофемолку. Я вздрогнул, услышав это имя от нее: за все время после нашей новой встречи Шут ни разу его не использовал. Но она была права - я давно уже смолол засыпанные зерна и крутил рукоятку впустую. Впрочем, едва высыпав смолотый кофе в турку, Шут снова вручил мне кофемолку вместе со следующей порцией. Я принялся за дело, и поймал на себе изучающий взгляд Илима. Он смотрел пристально и немного недоуменно, и я вдруг понял, что сам разглядываю его так же. Он будто пытался понять, кто я такой, и посматривал на меня и на Кофетри, гадая о наших отношениях; я делал то же самое. Я задумался, что Шут успел ему сказать обо мне, и говорил ли хоть что-то.
Шут поставил перед Илимом кружку с ароматным кофе, и это вызвало новый поток комплиментов. Когда очередь дошла до меня, я мрачно уставился в кружку, слушая их бессмысленный обмен любезностями - это было хуже, чем слушать придворных. Наконец Шут обратился ко мне:
- Том, видимо, я никуда сегодня не поеду. Не могу же я оставить гостя, - Кофетри искоса посмотрела на Илима и чуть улыбнулась. - Ты не поможешь мне разобрать седельные сумки? - выразительный взгляд явно принадлежал Шуту, который хотел поговорить со мной наедине. Это вполне соответствовало моим желанием, так что я кивнул и поднялся.
Едва войдя в конюшню, я развернулся к Шуту:
- Что происходит? Кто этот Илим и зачем он здесь?
- Не надо злиться, Фитц, - сказал Шут своим обычным голосом.
- Я не злюсь! - возразил я. - Я просто пытаюсь понять, что здесь творится.
- Ты злишься, Фитц, - мягко сказал Шут. - Не надо. Я объясню, что смогу. Илим - мой хороший друг. Он приехал, потому что в Белой Земле произошли события, требующие моего внимания. Я пока не знаю точно, какие - он не успел рассказать, - взгляд, брошенный на меня Шутом, ясно дал понять, кто именно помешал.
- Каким образом ты связан с Белой Землей? Почему что-то там должно требовать твоего внимания?
- Этого я не могу тебе сказать, Фитц, - твердо ответил Шут. - По крайней мере, не сейчас.
- А когда? - требовательно спросил я.
- Как только смогу, все тебе расскажу. Обещаю, Фитц, - сказал он. - А сейчас тебе стоит ехать, если ты хочешь успеть в Нордфорт засветло. Извини, я не смогу поехать с тобой…
- Из-за Илима и его новостей?
- Да.
- Тогда я тоже останусь, - заявил я. Шут изумленно расширил глаза.
- Нет, Фитц! Тебе совершенно незачем оставаться. Тебя ждут в Нордфорте…
- Незачем? Мне здесь уже не рады? - резко ответил я. Шут отвернулся и медленно покачал головой:
- Конечно, тебе здесь рады. Я всегда буду рад тебе, Фитц…
- Тогда почему прогоняешь? - спросил я, и добавил: - Снова?
Шут замер и посмотрел на меня так, что я прикусил язык.
- Я не прогоняю тебя, - тихо сказал он. - Я всего лишь говорю о том, что есть место, где ты нужнее. Где тебе следует быть.
- Значит, тебе я не нужен? - я заметил, что машинально сжимаю кулаки.
- Не приписывай мне слова, которых я не говорил, - Шут склонил голову, и подвески качнулись у его лица. Это напомнило мне о вопросе, который мучил меня с первого момента, как я увидел его в этом обличье.
- А почему ты снова нарядился женщиной? Какие цели ты преследуешь на этот раз, что им больше подходит женская роль?
- Фитц! - воскликнул Шут, вскинув голову, но я не мог остановиться.
- Ты хорошо ее играешь, я оценил. И нарад Илим тоже - так и сыплет комплиментами!
- Фитц, прекрати! - Шут сделал шаг назад. Его лицо посерело, он покачнулся. На меня накатило такое чувство, словно я уже переживал этот момент; а в следующее мгновение я понял, что так и было. Я едва не повторил ошибку, которую уже сделал однажды, и о которой горько жалел до сих пор. Я опустил голову и проглотил все слова, которые еще рвались с моего языка.
Мы стояли напротив друг друга, и я ждал, когда Шут скажет что-нибудь, но он молчал, глядя в сторону. Наконец я не выдержал затянувшейся тишины.
- Я просто не понимаю, - сказал я.
- Не нужно понимать, - ответил Шут. - Мы оба уже проходили это.
Я понял, что он тоже заново переживает тот разговор, и ощутил укол совести. Я искал что-нибудь, что помогло бы исправить положение, но не находил. По крайней мере, я сумел не произнести слов, которые навсегда встали бы между нами, как тогда.
- Если хочешь, я сейчас уеду, - сказал я наконец, но не сдвинулся с места.
- Не хочу, но тебе следует уехать, - отозвался Шут ровным тоном. Я посмотрел на него, но его лицо было непроницаемым. Нужно было прощаться, но я не мог. Я вдруг понял, что не знаю, как это - прощаться с ним. Лишь однажды я сделал это сознательно, в конце его визита ко мне в моем добровольном изгнании в хижине; и даже тогда расставание казалось неправильным. А после этого я ни разу не произносил слов прощания так, чтобы действительно иметь их в виду; даже над погребальным костром я не сумел проститься с ним до конца. Мне снова вспомнилось предсказание Джинны, и следом - дни на Аслевджале, до того, как мы попали к Бледной Женщине, и после; и страх сжал мое сердце. Я смотрел на Шута, стоявшего передо мной вполоборота, темноволосого и совершенно живого - и видел перед собой покрытое инеем скорчившееся тело, золотые пряди, вмерзшие в лед. Я никогда не вспоминал этого так ярко, словно старался изгнать воспоминания из памяти насовсем - а сейчас они вернулись, и с ними холод ледяного лабиринта и вьюги, бесновавшейся в моей опустевшей душе. Хотя сейчас мы стояли в теплой пахнущей сеном конюшне, и я слышал дыхание Шута, едва различимое среди сопения лошадей, мне показалось, что стоит мне проститься с ним, и мы расстанемся навсегда, разлука обернется смертью. Словно я снова стоял над погребальным костром.
- Любимый… - лишь услышав собственный голос, я понял, что произнес это вслух. Шут резко отвернулся, но я успел увидеть на его лице гримасу боли и горя, в точности такую, какая застывала на нем в смерти. Но когда он повернулся ко мне снова, его черты разгладились, а взгляд был непроницаемым.
- Доброго пути, Фитц, - сказал он мягко, но решительно, так, что я понял - спорить больше не стоит.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 8

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 8. ЛОПНУВШАЯ СТРУНА

Через несколько минут я нашел глазами Шута, который стоял на коленях, обхватив меня за плечи. Я даже не знал, что он меня поддерживает. С трудом повернув голову, я посмотрел на него. Его лицо осунулось от усталости и боли, но ему удалось криво ухмыльнуться.
– Я не знал, получится ли у меня что нибудь. Но это единственное, что я мог сделать.
Я понял, что он имел в виду, далеко не сразу и посмотрел на свое запястье. Там снова появились отпечатки его пальцев – не серебристые, как в первый раз, когда он прикоснулся ко мне Скиллом, а более темного серого цвета, чем раньше. Связь, соединявшая наши сознания, стала немного сильнее. Меня привело в ужас то, что он сделал.
– Наверное, я должен тебя поблагодарить, – не слишком вежливо заявил я.
У меня возникло ощущение, будто я подвергся насилию. Меня возмутило, что он, не спросив моего разрешения, вторгся в мое сознание. Я понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать.

Струна, натягивавшаяся все это время, лопнула, словно подгадав, точно в тот день, когда зарядили дожди. Еще утром было так же ясно, как обычно, и даже чуть теплее. Накануне вечером Шут закончил вырезать новый конек для крыши, и я отправился ставить его на место. Я не знал, что он делает – он никогда не показывал мне свою работу до завершения. А когда увидел фигуру, оставленную на ковре у камина, снова ощутил ледяные мурашки, медленно ползущие вдоль позвоночника.
Он вырезал дракона.
Блестящая спина выгибалась, когти царапали ковер, топорщилась чешуя на хребте… Он был похож на каменных драконов в горном саду, такой же живой, хотя и деревянный, и я не сдержался, потянулся к нему Уитом…
Ничего. Конечно, глупо было…
– Тебе не нравится? – спросил Шут, и я понял, что уже несколько минут смотрю на фигуру, не решаясь взять ее в руки.
– Как живой, – ответил я. Не знаю, счел ли Шут это похвалой, или нет. Я и сам не знал, что хотел этим сказать.
А позже, когда я закреплял дракона на крыше, а Шут заперся в своем кабинете, у меня на глазах на небе заклубились тучи. Я успел вбежать в дом раньше, чем первые капли дождя забарабанили по крыльцу, но только для того, чтобы найти куртку, натянуть сапоги и выйти снова – лошади остались на пастбище, и их надо было как можно скорее привести домой.
Пока я миновал лес и выбрался на пастбище, ливень хлестал так, что сбивал ветки с деревьев, и небо то и дело рассекали молнии. Ластвилл заметно нервничал при звуках грома, но, заметив меня, сразу же успокоился. Спокойного тяжеловоза с совершенно неподходящим именем Огонек мне тоже легко удалось растреножить.
А вот Топаз не давался ни в какую. Он кусался и прыгал, фыркал, уворачивался, так что один раз я не удержался на размокшей земле и упал на локоть. Слепящий холодный ливень не упрощал мне задачу. Я уже решил было отвести двух других лошадей в конюшню, а потом вернуться за упрямцем, но тут с края пастбища раздалось звонкое «Тихо, Топаз, тихо!», и ко мне подбежал Шут. Ему в руки конь дался сразу же. Шут на мгновение прильнул щекой к его шее, а потом наклонился, снимая путы.
Его помощь пришлась очень кстати: с тремя лошадьми я вряд ли смог бы пройти через мокрый лес, но вдвоем это было куда проще. Я не стал звать его, когда выходил, потому что не хотел отрывать от работы, хотя это было глупо.
Мы завели лошадей в конюшню, и я занялся ими, а Шут вернулся в дом. Когда я вошел в горницу, он сидел у камина, кутаясь в свой зимний плащ, отделанный мехом, и дрожал так, что даже от дверей было видно. Я выругал себя за глупость: он выскочил под ледяной дождь в одной рубашке и легких сапожках, а я был слишком занят лошадьми, чтобы обратить на это внимание. Бренди Шут достал сам еще до моего прихода, поэтому я повесил котелок с водой на огонь и принялся перебирать собранные нами травы в поисках тех, которые предотвращают простуду.
Шут постепенно согревался, но его все равно то и дело потряхивала дрожь, даже после заваренного мной чая. Я взял его за руку выше края перчатки: кожа была ледяной, слишком даже для него. Взгляд у Шута тоже был нездоровым, словно он смотрел куда-то далеко и с трудом сосредотачивался на мне.
Я плотнее запахнул на нем плащ и шагнул в сени. Даже там было ощутимо холодно. Я поежился, представляя, что сейчас опять придется выходить наружу. Но сначала я перенес в комнату из сеней большую деревянную ванну, которую Шут вырезал из ствола рухнувшего от старости огромного дерева.
– Чт-то ты собираеш-ш-шься делат-ть? – спросил Шут, запинаясь.
– Горячую ванну для тебя, – ответил я, устанавливая ее посреди комнаты. Ручки были вырезаны в форме дельфинов, и дельфины же игриво выгибали спины по бортам. Я машинально погладил одного из них, оттягивая момент, когда придется снова выходить под дождь. Потом взял ведра и отправился за водой.
Позже, когда Шут снова сидел у камина, уже согревшийся, полусонный после ванны, чая и бренди, я выглянул в окно и удивился: был только ранний вечер. Я занялся ужином – мне давно не приходилось этого делать, и мои кулинарные способности не могли сравниться с талантами Шута. Он пошевелился, выпростал одну руку из-под плаща, чтобы отбросить влажную прядь с лица, и сказал:
– Спасибо, Фитц.
– Не за что, – отозвался я, отметив, что голос у него совершенно здоровый.
– Открою тебе страшную тайну, – с шутовскими интонациями произнес он. – Я ужасно боюсь простуды. Просто до смерти. Насморк, кашель… отвратительно. Так что ты мне сегодня спас жизнь, – он улыбнулся.
А у меня вдоль спины потянуло холодом. Его последние слова напомнили мне о пророчестве, о котором я ему так и не рассказал. Но момент опять был неудачным…
– Фитц? – позвал он, и я понял, что уставился в пространство, занеся нож над картофелиной. Я опустил голову, аккуратно дорезал все, что нужно было добавить в суп, и, повесив котелок на огонь, опустился на колени перед Шутом.
– Послушай, я должен кое-что тебе сказать, – начал я, все еще не зная, как именно это сделать. – Помнишь ту женщину, волшебницу, которая торгует амулетами?
– Джинну? Конечно, помню, – недоуменно ответил Шут.
– Она еще гадает по ладони… иногда, – продолжил я, чувствуя себя глупо. Рассказывать о гадании по ладони Белому Пророку… Но Шут слушал внимательно.
– Она гадала мне. Несколько раз. В последний раз – когда мы виделись с ней в Баккипе. Она сказала… – я сглотнул и заставил себя посмотреть ему в лицо: – Она сказала, что тебе угрожает смертельная опасность.
Шут моргнул, и мгновение висела звенящая тишина. А потом он улыбнулся – как улыбаются испуганному ребенку.
– Она не могла прочитать этого по твоей ладони. Это моя судьба, Фитц, не твоя. Это ошибка, она что-то спутала, если, конечно, она вообще умеет читать ладони…
– Но она сказала, что это особый случай! – возразил я, хотя его слова убеждали меня куда больше, чем мои – его. – Что это связь…
– Она ошиблась, – мягко перебил он меня, но больше не улыбался. – Возможно, она ошиблась не в событии, но во времени. Возможно, она прочитала то, что было… в прошлом, – он отвел глаза и сглотнул, и я понял, что ему трудно даже косвенно упоминать об этом. – Но связи между нами больше нет, – неожиданно твердо закончил он.
Эти слова словно ножом полоснули меня по сердцу. Я давно знал, что Шут разорвал нашу связь, давно успел смириться с этим, но теперь боль была свежа, как в первый миг. Я схватил его руку, удерживающую плащ, и сорвал с нее перчатку. Кончики его пальцев были серыми, и я почувствовал, как меня тянет прикоснуться к ним – это было почти сильнее меня. Удерживая запястье Шута одной рукой – с трудом, потому что тот вырывался изо всех сил, а он всегда был сильнее меня, но сейчас я был словно одержим и потому не разжимал пальцы – я поднес другую…
– Нет, Фитц, нет! – закричал Шут, и в его голосе было такое отчаяние и такая боль, что меня словно отбросило от него. И наваждение прошло.
Он спрятал руку под плащ и сжался. Я потер лицо ладонями, понимая, что только что чуть было не совершил над ним насилие, хуже которого трудно даже придумать.
– Прости, – хрипло произнес я, хотя извинения тут неуместны. Я сам долго не мог простить Шута, когда он сделал подобное, чтобы меня спасти – а ведь сейчас я действовал только в своих эгоистических интересах. Поддался наваждению Скилла.
– Знаешь, Фитц, – тихо сказал он, не глядя на меня, – я хочу этого так сильно, что тебе и не снилось. Поэтому никогда, никогда больше…
Не договорив, он поднялся и ушел в свою комнату, плотно закрыв дверь. Его перчатка осталась лежать на ковре, куда я ее кинул. А я смотрел на нее, чувствуя, как внутри меня медленно закипает злость и еще что-то, чему я не мог дать названия.
Но я не заговорил об этом, когда он вышел снова через пару часов, спокойный и непроницаемый, как обычно. И мы накрывали на стол, и искали себе занятия в доме, потому что на улице пеленой повис дождь – вернее, я искал, Шут вырезал очередную статуэтку, а я в итоге принялся чинить старую одежду; а вечером абрикосовый бренди был разлит по стаканам, и Шут рассказывал историю о двух купцах, в попытке обмануть друг друга обхитривших самих себя, веселую настолько, что я хохотал, забыв про все…
Ночью, проснувшись от криков, которые не заглушал густой шелест дождя, я не стал даже пытаться пробиться в дверь. Босиком и в одних штанах я вышел на улицу, обогнул дом, подхватив по дороге полено, и высадил окно комнаты Шута вместе со ставнями.
– Фитц! – он сел на постели, отчаянно моргая. Я влез в окно, уже по дороге поняв, что мое имя он выкрикнул, еще не проснувшись – оно было продолжением кошмара. Впрочем, я и так знал, что ему снится.
– Фитц, что ты делаешь? – произнес он уже вполне проснувшимся, хотя и хриплым, голосом, и я остановился в шаге от его кровати, не зная, что на это ответить. Я не знал, что делаю. И не знал, что делать теперь.
Я был мокрым с головы до ног, и струи стекали с кончиков прядей и ползли по плечам. Влетавший в окно ветер трепал волосы Шута. Повисшая на одной петле ставня оглушительно хлопнула, и это вывело меня из ступора. Отвернувшись от Шута, от его странного, выжидающего взгляда, я шагнул к двери. Дернул замысловатый засов – он не поддавался. Я рванул еще раз, сильнее…
– Нужно надавить и потянуть сначала на себя, а потом в сторону, – тихо произнес Шут у меня за спиной. Мне очень хотелось обернуться – но я не знал, зачем, и потому не стал.
Засов отъехал в сторону плавным движением. Уже выходя, я сказал:
– Не запирай больше дверь. Чтобы я мог тебя разбудить, если…
И, не договорив, тихо прикрыл дверь за собой.

Утром первым, что я увидел, выйдя из комнаты, был Шут спящий на полу у камина в ворохе из одеял. Я мысленно выругал себя за собственную глупость и, собрав инструменты, пошел чинить его окно. Но, коснувшись двери, остановился – он не разрешал мне входить в свою комнату, что бы я ему не говорил прошлой ночью.
– Ты можешь войти, – сказал он тихо, словно прочитал мои мысли, хотя я готов был поклясться, что еще секунду назад он спал.
Его комната оказалась… голой. Дом весь был покрыт резьбой; здесь не было ничего. Ни одного украшения: гладкие стены, гладкие дверцы шкафа… Меня передернуло от этой пустоты. Всегда, сколько я знал Шута, помещения, в которых он жил, наполнялись красивыми вещами так, что превращались в волшебную обитель из какой-нибудь сказки. А это больше походило на комнату в ночлежке.
Скрипнувшая разбитая ставня вывела меня из ошеломленной неподвижности. Я медленно прошелся по комнате, оглядываясь в поисках хоть каких-нибудь признаков ее обитателя. Только сундук с тонкой чеканкой на замке, плащ на крюке у двери и стопка листков бумаги на грубо сколоченном прикроватном столике, придавленная изысканной чернильницей. Я подошел ближе: верхний листок был исписан до середины. Почерк был неровным, и текст показался мне странным; приглядевшись, я понял, почему. Он был написан на разных языках: пара фраз на языке Шести Герцогств, пара на джамелийском, одно слово из древнего диалекта горного народа… остальные я просто не узнавал, хотя мог предположить, что среди них будет родной язык Шута, на котором он разговаривал с Прилкопом.
Потом смысл написанных на знакомых мне языках фраз дошел до меня, и я содрогнулся. ... истинным Белым Пророком, а себя обманщиком. Я был готов на все, чтобы приблизить смерть, и она обещала мне ее за исполнение приказа… И дальше: Меня разбудил (слово жирно зачеркнуто) Фитц, и я испугался, что это не было сном, и мое предсказание не сбылось.
Я смотрел на листок, отчаянно жалея, что не знаю остальных языков, на которых написан текст, и желая просмотреть остальные записи в стопке – и испытывая тот же стыд и страх разоблачения, как тогда, когда поднялся в башню Шута в Баккипе. Стыд был намного сильнее любопытства, поэтому я отвернулся и принялся за работу, надеясь отвлечься. Но она была слишком простой, и хотя я нарочно старался поворачиваться спиной к прикроватному столику, чтобы не видеть лежащие там листки, все мои мысли вертелись вокруг них.
Я не понимал, зачем Шут пишет о том, что, видимо, составляло его кошмары. Я сам старался вообще не вспоминать, особенно о темницу Регала, а записывать это… я, наверное, и не смог бы этого сделать. На минуту мне захотелось пойти спросить у Шута, зачем, но для этого пришлось бы признаться в том, что я прочитал его записи – пусть даже пусть даже только верхнюю страницу, все равно он счел бы это вторжением, а я и так чувствовал вину перед ним за то, что попытался принудить его к Скилл-связи. И без того я узнал больше, чем он был готов мне сказать – возможно, больше, чем я сам хотел бы знать: например, что требовала от него Бледная Женщина во время пыток, чтобы потом посмеяться над его унижением. Я представил, каково было ему отрекаться от того, что привело его в руки палачей, и пожалел, что не убил ее в лабиринтах, а потом порадовался этому: она заслуживала ту смерть, которая ей досталась.
Потом я подумал, не мог ли вчерашний разговор вызвать у Шута этот сон. Хотя кошмары ему снились не первую ночь… Снились ли они ему так же все эти годы, или это наша встреча их вернула? И если то, что при пробуждении он увидел меня, так его напугало, может быть, мне не стоило вторгаться к нему, и не стоит делать этого впредь? Может, мне лучше уехать… Но я не мог. Но я не мог. Хотя Шут не принял всерьез мои страхи из-за предсказания, я пока не мог избавиться от чувства, что ему угрожает опасность, и прошедшая ночь и утренние откровения только усилили его.
Внезапно я понял, что мне необходимо увидеть Шута, прямо сейчас, просто чтобы убедиться, что он жив. Я отложил молоток и шагнул к двери, придумывая, как объяснить, почему прервал работу, но в этот момент дверь открылась, и в комнату вошел Шут.
– Завтрак вот-вот будет готов, – сказал он обычным тоном. – Поешь, а потом закончишь.
– Хорошо, – сказал я, но не сдвинулся с места. Желание убедиться, что он жив, не прошло, хотя я видел его перед собой целым и невредимым, пусть и немного усталым – на темной коже следы утомления не были заметны, но белки его глаз иссекла алая сеточка.
Он посмотрел на меня:
– Фитц? Все в порядке?
Сделав еще шаг навстречу, я положил руку ему на затылок и притянул к себе, прижавшись лбом к его лбу. Он застыл. Вскоре мне стало неловко, я почувствовал его напряжение и убрал руку. Он тут же отпрянул и едва заметно поежился.
– Извини, – сказал я сухо, ощущая во рту горечь. – Я не буду больше так к тебе врываться.
Шут помолчал, обвел взглядом комнату, задержавшись, как мне показалось, на листках у кровати.
– Ну что ты, Фитц, – мягко сказал он после паузы. – Разбуди меня в следующий раз, пожалуйста.
Я кивнул, не зная, что еще можно ответить на это.
Мгновение спустя Шут развернулся и вышел, уже из комнаты крикнув:
– Все готово, а кофе молоть тебе!
И мутное напряжение этого утра развеялось, оставив только горький привкус во рту.

Два дня прошли спокойно. Я заканчивал забивать паклей щели в стенах, проверял, не разошлись ли где-нибудь доски крыши, не пропустят ли воду, и по просьбе Шута составлял разноцветные чернила; он подолгу закрывался в своем кабинете, но в остальное время был таким же, как обычно.
Ночью второго дня мне приснилась Неттл.
Даже не думай говорить, что скучал, – строго предупредила она еще прежде, чем я успел ощутить ее присутствие.
Я скучал, – возразил я, потому что это было правдой.
У тебя плохо получается. Попробуешь изобразить лично, может быть, я поверю.
Лично? – поразился я. Неттл вышла у меня из-за спины, превратив пейзаж во сне в свою комнату в Баккипе, и уютно устроилась в кресле, очень светским жестом предложив мне другое.
Конечно. Я еду в Белую Землю. Завтра выезжаем, – она искоса посмотрела на меня и фыркнула: – Подумай сам, кого еще они могли отправить из владеющих Скиллом? Олуха?
Меня, – сухо заметил я, мысленно составляя список того, что собираюсь сказать Чейду.
Ты едешь в качестве страховки для Розмари, – веско заметила она. Неттл знала многое; Чейд довольно быстро перестал пытаться скрывать от нее свои планы после того, как она по свиткам научилась читать его мысли через сны. Тем не менее, мне не нравилось то, что он посылает ее в совершенно незнакомую нам страну. Я вспомнил, со сколькими сложностями мы столкнулись на Внешних Островах. Неттл ощутила мое неудовольствие.
Между прочим, я уже взрослая, – возмутилась она. – И мне смертельно надоело сидеть в четырех стенах в Баккипе.
И поэтому ты решила попутешествовать сразу за горы?
А почему бы и нет? – она пожала плечами. – По крайней мере, будет о чем рассказывать потом на пирах. Эда и Эль, как же я рада, что мы наконец едем! Самое ужасное в этой поездке – сборы. «Ах, я не знаю, какое платье лучше взять – синее с васильками или синее с колокольчиками! Ах, какие танцы у них танцуют на балах? Ах, я подурнею в дороге, у меня испортится цвет лица!» – Неттл так точно изобразила придворных дам, что я невольно рассмеялся. – Они уже мечтают о том, как повыскакивают замуж за «белокурых красавцев». По мне, так это белобрысые дубины, но каждому свое.
Я покачал головой. Острый язык Неттл избавил ее от общества многих придворных щеголей, но Молли порой тревожилась из-за этого. Правда, она быстро перестала заговаривать с дочерью о свадьбах знакомых – по решительности и резкости высказываний Неттл давно обогнала мать.
А где ты застрял в Тилте? – неожиданно сменив тему, спросила она. – Что это за друг, про которого я ничего не знаю?
Знаешь, – возразил я. – Это Шут, я тебе рассказывал.
Про которого я почти ничего не знаю, – поправилась она. Я вспомнил, что именно рассказывал, и понял, что действительно говорил о Шуте очень мало. С Неттл мы много говорили о Ночном Волке; но о Шуте я обычно лишь упоминал, когда его роль в событиях становилась действительно важной. Я не знал, почему так избегал рассказов о нем; скорее всего потому, что многое объяснить было очень сложно, сложно было даже найти подходящие слова, а кое-что я не имел права рассказывать – или не хотел вспоминать.
Может быть, ты сможешь познакомиться с ним сама, когда будешь в Тилте, – сказал наконец я. Я действительно хотел бы познакомить Шута и Неттл – Шут очень интересовался ею и много расспрашивал, и мне казалось, насколько я мог судить об отношении Шута к кому-либо, что она ему заочно нравилась и понравилась бы при личной встрече.
Неттл задумчиво посмотрела в окно.
Это он? – спросила она через минуту.
Что? – переспросил я, насторожившись и не понимая, о чем она говорит.
Я чувствую кого-то рядом с тобой. Очень… странного.
Да, это он, но будь добра, не лезь дальше, – ответил я, удивившись резкости своего тона. Но Неттл действительно не стоило лезть в сны Шута, и не только потому, что это было бы грубо. Ей просто не стоило видеть то, что ему могло сниться.
Даже не собиралась, – Неттл внимательно посмотрела на меня. – Мне кажется, что я его где-то уже встречала.
Вряд ли. Насколько я знаю, вы не виделись. Хотя это он присылал тебе подарки от имени лорда Голдена.
Те бусы? – восторженно всплеснула руками Неттл. – Точно! И такие продавали на ярмарке, но я их пропустила. Где он их брал? Они потрясающие!
Он вырезает их сам, – ответил я с улыбкой, собираясь попросить Шута вырезать бусы для нее. Неттл восторженно посмотрела на меня, а потом снова задумалась.
Да, точно, – кивнула она своим мыслям, а потом пояснила для меня: – Я недавно начала проверять, можно ли Скиллом определить, кто сделал вещь. Обычно с уверенностью утверждать трудно, но его бусы носят совершенно точный отпечаток. Так бывает у тех, кто использует Скилл в работе… – она нахмурилась. – Но он не владеет Скиллом.
Я не знал, могу ли рассказывать Неттл об отпечатках Скилла на пальцах Шута. И мне не хотелось о них думать: меня тянуло к ним, словно разорванная связь по силе притяжения была сильнее существовавшей.
Это долгая история, – сказал я. – Думаю, он сам тебе расскажет.
Ну и ладно, – слегка надулась она. – Между прочим, советую тебе написать маме очень длинное и подробное письмо. С изложением всех причин, по которым ты столько времени сидишь в Тилте. Она переживает.
Я ощутил вину перед Молли. Мне действительно стоило писать ей чаще и больше, но я не знал, как еще объяснять свой отъезд. Я рассказал все, что мог передать словами и доверить бумаге.
Я напишу, – хмуро ответил я. Неттл покачала головой.
Уж будь добр, – строго сказала она и снова посмотрела в окно. Там начинало светать. – Мне пора. До встречи.
До встречи, – отозвался я, и комната Неттл поплыла вокруг меня, растворяясь и отправляя меня в глубокий сон.

На следующий день мы с Шутом собирались съездить в деревню. Все утро я посвятил написанию письма Молли. Шут некоторое время составлял мне компанию, вырезая что-то у окна, а потом ушел к себе в кабинет.
Закончив, я постучался к нему. Мне ответила только тишина; я постучал сильнее, а потом еще раз, уж встревожившись. Но когда я толкнул дверь, проверяя, заперта ли она, за ней раздались шаги и стук отодвигаемого засова, и Шут выглянул в узкую щель.
– Что случилось, Фитц? – спросил он. Похоже было, словно, пока я не постучал, он находился где-то далеко отсюда.
– Я закончил, и мы можем ехать, – ответил я.
– А… Сейчас, – рассеянно сказал Шут и закрыл дверь.
Он появился спустя минуту, кивнул мне и тут же нырнул в свою спальню. Оттуда он вышел уже в одежде Кофетри и с несколькими объемными свертками в руках. Их он положил на стол, покосился на меня.
– Это… думаю, ты сможешь отправить с оказией в Ивовую Долину, –произнес он, глядя в сторону. – От своего имени, – добавил он.
– Что это? – спросил я, в узком свертке угадав очертания меча. Шут пожал плечами.
– Подарки, – он посмотрел на меня и фыркнул от моей недогадливости: – Для Молли и детей, Фитц.
Я подошел ближе и потянул край ткани, укрывавшей меч. Шут сделал шаг в сторону, продолжая внимательно наблюдать за мной. Под слоями ткани обнаружился деревянный тренировочный меч – прекрасно сделанный и довольно легкий, для мальчика-подростка.
– Хирсу, – сказал Шут в ответ на мой вопросительный взгляд.
Я взял другой сверток. В нем был прекрасный набор гребней и скребков для лошади с резьбой, превращавшей их в произведение искусства.
– Чивэл, – угадал я.
Шут кивнул.
Колчан, полный стрел, для Свифта; гребни и шпильки для Трифт; большая коробка со множеством отделений, очень удобная для хранения трав и порошков – для Джаста; пряжка и набор пуговиц, украсивших бы любой камзол, для Стеди; и две шкатулки с украшениями, на одной из которых в сложном узоре угадывались листья крапивы, а на другой – медовые соты. Шут не забыл никого. Я поднял на него взгляд, не зная, что сказать, но он тут же наклонил голову и принялся заворачивать все обратно.
– Мы так никуда не успеем, если будем стоять тут и разглядывать все это, – сказал он с усмешкой. Его ловкие пальцы упаковывали свертки так быстро и аккуратно, что все было готово, пока я возился с одним только мечом. Шкатулку с украшениями для Неттл я отложил, чтобы отдать ей в руки – все равно она не успеет получить их дома. Мне так и не пришло в голову, что еще можно сказать Шуту, кроме простого «Спасибо».

В первый раз проснувшись от криков после того, как он дал мне разрешение будить его, я помедлил перед его дверью, не уверенный в том, что она окажется не заперта. Но засов был отодвинут, и я вошел.
Ворох одеял валялся на полу, Шут лежал на кровати на спине, широко раскинув руки и дрожа всем телом. Он казался странно неподвижен, хотя все мышцы были напряжены, голова болезненно запрокинута, а из горла рвались сдавленные крики. В них проскальзывали отдельные слова, но мне не удавалось их разобрать.
Я медленно подошел к кровати. Рубаха, в которой Шут спал, сбилась на плечо, открывая горло; на руке, вцепившейся в край кровати, жилы проступили так четко, что мне стало страшно – вдруг они порвутся. Я открыл рот, чтобы позвать его, но остановился.
Я не знал, каким именем его звать. В разговорах с другими я называл его Шутом; здесь, в уединении дома – тоже, хотя чаще я старался не использовать имен. Но сейчас это имя казалось неуместным, напоминало издевки Бледной Женщины. Другое его имя, настоящее, которым я звал его, когда пытался вернуть к жизни, тоже оказалось запятнано ее жестокостью – он сам просил больше не называть его так.
Я стоял над ним, пытаясь найти решение, но так и не сумел. Его крики разрывали мое сердце; очередной вопль, больше похожий на вой, полоснул меня так остро, что я стиснул зубы и, забыв о своих сомнениях, резко наклонился и потряс Шута за плечо.
– Проснись! – позвал я, надеясь, что моего голоса будет достаточно, чтобы он выбрался из пут кошмара. – Проснись… Я здесь. Все в порядке.
С задушенным вскриком он выгнулся, почти оторвавшись от кровати, и шарахнулся прочь от моей руки, и только после этого открыл глаза. Я скорее угадал, чем увидел выражение ужаса на его лице, и пожалел, что не зажег свечу.
– Это я, Фитц. Все в порядке, – произнес я голосом, которым успокаивают испуганных животных. Несколько мгновений я слышал только тяжелое дыхание в темноте; потом Шут подался ближе, легко положив руку мне на плечо. Я осторожно обнял его, и он опустил голову мне на грудь.
Минуту спустя, когда его дыхание выровнялось и перестало напоминать всхлипы, а дрожь прекратилась, он отстранился и сел прямо на постели, пальцами убрав со лба растрепавшиеся волосы.
– Спасибо, Фитц, – сказал он тихо, хриплым голосом. – Все в порядке. Теперь ты… можешь идти.
– Ты уверен? – переспросил я, понимая, что он хочет собраться с духом и вернуть себе чувство собственного достоинства, но не желая снова оставлять его наедине с кошмарами.
– Да, – ответил он слегка нервничая. – Теперь все будет хорошо, сны больше не вернутся сегодня. Спокойной ночи, сколько там от нее осталось.
Я вышел и плотно прикрыл за собой дверь, но, направляясь к себе, успел услышать, как на ней задвигают засов.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 7

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 7. ДОМ

На мгновение мне показалось, будто я снова оказался в маленькой хижине Шута в горах, лечусь от старых ран, а он защищает меня от остального мира. Сейчас, как и тогда, он создавал вокруг себя ощущение реальности, дарил мне успокоение, став маленьким островком тепла, окруженным сиянием огня в камине и запахом пекущегося хлеба.

Я не раз думал о том, что эта осень в предгорьях похожа на те дни, когда Шут жил в моей хижине возле Кузницы, или еще раньше – когда я выздоравливал в его доме в горах. Тягучие, словно медовые, дни – еще больше похожие на мед оттого, что осень, хотя и наступала здесь раньше, чем в Бакке, долго оставалась теплой, и листья, пожелтев, все никак не облетали, и дожди не приходили. Ясное небо, и холодный чистый воздух, лившийся в окна по утрам, и абрикосовый бренди вечером, когда у камина Шут играл на лютне и рассказывал истории.
Впрочем, я не слишком обращал внимание на то, сколько дней прошло. Они были полны дел: дом, на первый взгляд казавшийся прочным, грозил развалиться, во все щели дуло. Мы попробовали укрепить его, но иногда это больше походило на перестройку по кускам. По крайней мере, дом стоял в лесу, и материалов для работы хватало. Шут выбирал деревья – часами ходил по лесу, дотрагиваясь до них правой рукой, задумчивый и грустный; потом я валил те, которые он отметил. Мы обшили заново все комнаты, и перевесили входную дверь и ставни на новые петли, и перебрали крышу. Я занимался простой физической работой и с удивлением обнаружил, что соскучился по ней: в Ивовой Долине мне давно не приходилось делать ничего подобного, для этого были слуги. Мы почти сразу разделили обязанности: я занимался грубой работой – пилил, строгал, приколачивал – а Шут, вооружившись своим набором инструментов, покрывал все поверхности изящными, завораживающими рисунками. Вырезанная из дерева виноградная лоза обвила столбики крыльца и оконные рамы, на ставнях распустились небывалые цветы, из которых, если присмотреться, выглядывали рожицы, вокруг камина плясали саламандры, похожие разом на ящериц и на людей… Обычно Шут старался выбрать для работы место недалеко от меня, и мы перебрасывались короткими фразами, или я слушал, как он напевает, каждый раз о том, что он вырезал. Правда, однажды, пока я перестилал крышу, Шут провел весь день в доме. Вечером он то и дело потирал шею и странно поводил головой, но зато теперь на потолке между балками резвились драконы.
На седьмой день мы с Шутом снова поехали в деревню, и я отправил Молли еще одно письмо, которое писал весь предыдущий вечер – в нем я подробнее рассказывал о своей дружбе с Шутом и о том, как обстоят дела сейчас, и сообщал, что задержусь дольше, потому что хочу помочь ему обустроиться на новом месте. Это было правдой: в доме еще многое требовалось сделать, чтобы он стал достаточно уютным для морозных северных зим, тем более что Шут отчаянно не любил холод даже до Аслевджала. Я не знал, почему он вообще решил зимовать здесь, а не остался на юге, хотя бы в южных герцогствах, но заговорить об этом значило напомнить ему о ледяном острове, а мне не хотелось этого делать; эта тема была под негласным запретом.
Я каждый день разговаривал с Чейдом, обсуждая вопросы приема белоземского посольства, которое прибыло на второй день после того, как я приехал в дом Шута. Как только стало понятно, что я не вернусь в ближайшие дни, моего внимания стал требовать также Дьютифул, хотя его просьбы о советах теперь больше походили на сообщение о принятых им решениях. Я не чувствовал необходимости своего присутствия в Баккипе: Чейд с его опытом, его ученица Розмари и воспитанный им, Кетриккен и мной король прекрасно справлялись сами, и я считал, что ко мне обращаются скорее по привычке.
Шут поднимался раньше меня и, пока я спал, подолгу занимался чем-то в комнате, которую отвел под свой кабинет. Я ни разу не был в ней после того, как мы закончили приводить ее в порядок, как и в спальне Шута, и двери в обе комнаты всегда были плотно прикрыты. Помня, как он оберегает свое уединение, я не пытался туда заходить, хотя иногда меня одолевало любопытство.
Конечно, мы не только приводили в порядок дом. Мы скакали наперегонки верхосм и подолгу бродили по лесу – здесь росли травы, редкие в Бакке, и я пополнял свои запасы, заодно рассказывая Шуту об их свойствах, а он порой сообщал мне нечто, чего я не знал; он готовил экзотические блюда, после которых мои представления о вкусном и невкусном переворачивались с ног на голову, а я делал для него разноцветные чернила, хотя не знал, для чего он собирается их использовать.
По вечерам мы садились на ковер у камина, и Шут рассказывал о своих путешествиях, а я – о том, как текла жизнь в Баккипе эти годы. Но даже когда камин догорал, мы не заговаривали ни о чем, что могло бы разбудить старые страхи и горести. Мы просто подолгу сидели в полумраке, каждый со своим стаканом бренди, и молчали; но это молчание казалось мне невероятно значительным, и я чувствовал присутствие Шута, даже не глядя на него.
Я каждый день собирался рассказать ему о предсказании Джинны, но не мог выбрать подходящего момента. Со временем, после томления погони и покоя этих дней, оно стало казаться мне не столь важным, острота предчувствия опасности, которое посетило меня тогда, стерлась, зато сомнений становилось все больше. К тому же, думал я, пока я здесь, я смогу присмотреть за Шутом; а предупредить его можно будет и перед отъездом.

Это были счастливые дни – но, словно обещание грядущей зимы в воздухе, в их безмятежном покое скрывалось нечто непонятное, словно эхо задетой ненароком напряженной струны. Я слышал его в тихом перезвоне браслетов, которые Шут начал носить в эти последние годы, когда мы не виделись. И в том, как звучал иногда его смех – слишком высоко. И в том, что в его историях, неизменно увлекательных, его самого никогда не было: он говорил о местах и людях, но никогда – о себе.
А еще за работой он подбирал волосы обручем, и в колыхании прядей на висках мне мерещились порой тяжелые подвески женщины по имени Кофетри.
И еще была дверь.
Дверь в его спальню выводила меня из себя. Потому что мне ее не открывали. Никогда. Даже если я просыпался среди ночи от того, что Шут кричал – разделявшие нас стены заглушали слова, но я слышал обреченный зов в его голосе.
Услышав это в первый раз, я в минуту оказался у его двери – но она не поддавалась. Я стучал и звал его, и пытался выбить дверь – но она не поддавалась. Тогда я вышел на улицу и попытался влезть в окно. Но едва я приоткрыл ставни, как крики смолкли, и я увидел тускло блестящее от пота лицо Шута с прилипшей к нему прядью.
– Все в порядке, Фитц, – сказал он, едва заметно задыхаясь. – Просто кошмар. Все в порядке. Иди спать.
И я пошел спать. Пошел – но не смог заснуть до рассвета. Я понимал, почему Шуту снятся эти сны – даже не зная, что именно с ним делали, я видел и слышал достаточно, чтобы меня самого годами преследовали кошмары о ледяных чертогах Бледной Женщины. Я понимал и то, почему он не хочет, чтобы я был свидетелем того, как он мечется во сне, пытаясь вырваться из пут кошмара. Его достоинство сильно пострадало из-за палачей, а мне достаточно довелось быть свидетелем его боли и его слабости. Может быть, если бы я не видел и не знал того, что с ним произошло, ему было бы даже проще подпустить меня к себе. Я прекрасно понимал его – и все же запертая дверь казалась мне оскорблением, изощренной пыткой, словно Шут… поставил границу. Отделил себя от меня. Как тогда, когда он стер свои отпечатки с моей руки.
Но в следующий раз, услышав крики, я дошел до его двери – и повернул обратно. Заснуть мне не удавалось долго, и мы оба встали поздно и невыспавшимися, но ни я, ни он не проронили ни слова по поводу того, что происходило ночью. Это молчание стало своеобразным негласным договором.

Однажды Чейд вызвал меня в неурочное время. Обычно, по моей просьбе, он ждал моего вызова – я сказал, что не желаю забивать гвозди себе в пальцы только потому, что ему приспичило обсудить очередную выходку белоземцев, которые, по сложившемуся у меня впечатлению, были народом весьма своеобразным. Но на этот раз он позвал меня сам, поздно вечером, когда Шут, глядя в камин, рассказывал мне длинную и запутанную историю о некой девице, которая переодевалась мальчиком и влюбилась в своего господина, а в нее влюбилась дама, в которую был влюблен этот господин.
Что? – раздраженно отозвался я.
Как долго ты намереваешься еще пробыть в Тилте? – спросил Чейд, и по его Скилл-интонации я понял, что это не праздный вопрос.
Я не знаю, – в очередной раз повторил я.
Тебе лучше определиться, потому что скоро тебе незачем будет возвращаться.
О чем ты? – встревожился я.
Через несколько дней белоземское посольство едет обратно. С ними едут несколько представителей Баккипа. Я хочу, чтобы ты поехал с ними.
Ты хочешь? – я был поражен. Я не собирался ехать в Белую Землю! Я хотел вернуться домой, к Молли, как только закончу помогать Шуту с домом – а работы оставалось не так уж много.
Мы хотим, – присоединился к разговору Дьютифул. – Вернее, мы просим – я прошу тебя – поехать.
Я тоже, – после паузы ворчливо добавил Чейд.
Что я буду там делать? Я не аристократ и не дипломат.
Ты королевский убийца, – сказал Чейд.
Бывший.
Мой мальчик, такие, как мы, не бывают бывшими.
Зачем вам нужно, чтобы я поехал?
Потому что не еду я.
Я потрясенно замолчал. Чейд не ехал в посольство? Он был лучшей кандидатурой – советник сначала королевы, а потом короля, сам королевской крови, опытный политик, шпион и убийца…
А кто тогда? – спросил я наконец.
Розмари.
Я снова выдержал паузу. Розмари была ученицей Чейда и в последние годы выполняла почти всю его работу… но мне казалось, что она все еще не готова. Кроме того, она была женщиной, а значит, не могла выступать в качестве полномочного представителя двора, как Чейд, тем более в Белой Земле, где женщины имели куда меньше прав, чем в Шести Герцогствах.
Видишь ли, – вмешался Дьютифул, – мы не можем отправить полноценное посольство, потому что у них траур. Король скончался, и трон занял его брат. Они прислали своих послов, потому что это была давняя договоренность, но принять наших они пока не могут. Поэтому мы отправляем туда нескольких… любопытствующих. Неофициально. Погостить, разведать обстановку, обычаи... Настоящее посольство поедет туда летом, но у нас есть прекрасный шанс к нему подготовиться.
И я хочу, чтобы ты присмотрел там за Розмари, – неохотно добавил Чейд. – Она славная девочка, но… это первый раз, когда она уезжает одна.
Так что, Фитц, – продолжил Дьютифул, – если ты не уедешь из Тилта в ближайшие пару дней, то тебе не имеет смысла уезжать вообще. Посольство поедет через Нордфорт, и это лучшее место, где ты можешь к ним присоединиться. Ехать они будут медленно, но скоро пойдут дожди, и ты не успеешь вернуться сюда и снова их нагнать. Так что тебе проще дождаться их в Тилте. Если хочешь, – с другой интонацией, одновременно дружеской, немного виноватой и смущенной, добавил он, – я сам объясню все Молли.
Я ей напишу, – резко ответил я, но, подумав, согласился: – Ты тоже с ней поговори. Передай мои извинения.
Значит, ты едешь? – быстро спросил Чейд. Я был готов ответить что-нибудь едкое, но понял, что на самом деле даже не попытался отказаться. Долг перед Видящими сидел во мне крепко, как всегда.
Еду, – хмуро ответил я. – А теперь не могли бы вы оставить меня наедине с моим бренди?
Скилл-контакт прервался, и я поморгал, возвращаясь к реальности. Шут замолчал и теперь выжидающе смотрел на меня.
Отпив бренди, я покатал его на языке.
– Я побуду у тебя еще несколько недель, ладно? – сказал я.
У посольства, с его обозом, развлечениями и остановками, на дорогу уйдет никак не меньше месяца.
– Конечно, – спокойно кивнул он.
– Меня отправляют с посольством в Белую Землю, – пожаловался я.
Его ответный взгляд показался мне настороженным, но, быть может, то были отсветы огня.
– В Белую Землю?
– Да. Буду изображать праздного баккского парня, которому очень любопытно, как там эти белоземцы живут, – я постарался дать понять, что мне совершенно неинтересно, как живут белоземцы.
– О, – сказал Шут и, потянувшись, долил мой стакан. Я поболтал золотистую жидкость, глядя, как она играет в свете камина. Мне не хотелось сейчас говорить о поездке.
– Так что там было дальше? – помолчав, спросил я. – Последнее, что я слышал, было то, что у девицы нашелся брат-близнец…
Шут отвернулся к камину и продолжил рассказ.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 6

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 6. ДЕРЕВНЯ

Грязную посуду мы убрали, но решили заняться ею позже, а сами вышли на крыльцо с чашками кофе в руках. Я впервые попробовал этот чужеземный напиток. Мне показалось, что на запах он лучше, чем на вкус, но я сразу почувствовал, как у меня прояснилось в голове.

Проснулся я от запаха одновременно знакомого и давно позабытого, но однозначно сообщавшего, что пора вставать. Поднявшись и протерев глаза, я узнал запах: свежесваренный кофе. Я не пробовал его с незапамятных времен. Однажды я купил кофе на ярмарке в Баккипе, но ни у меня, ни у Молли не получалось варить его так, чтобы было вкусно.
Я вышел в горницу. Шут уже был там, свежий и бодрый, в белоснежной рубашке, с кружкой кофе в одной руке и ложкой с длинным резным черенком – в другой. Когда я появился, он как раз пробовал что-то, что варилось в котелке на огне, и поэтому вместо приветствия только кивнул и скорчил смешную гримасу, облизнув ложку ярко-розовым языком. А потом указал пальцем, затянутым в тонкую перчатку того же цвета, что его кожа, на стол.
– Кофемолка у меня на одного человека, и турка тоже, так что перемелешь кофе сам, а я сварю. У меня новый рецепт, – его глаза сверкнули, и я насторожился, – с пряностями.
Вспомнив вчерашнюю похлебку, я сглотнул.
– Ты собираешься доказать мне, что я потомок драконов и могу изрыгать огонь? – притворно возмутился я, садясь за стол и взяв в руки кофемолку – изящную конструкцию, которая могла бы украсить покои любого баккипского придворного.
– Нет, просто развить твой вкус. Мне нравится кухня Шести Герцогств, но путешествия меня избаловали.
– И откуда привезен твой хваленый рецепт?
– Его мне подсказал хозяин одной джамелийской кофейни, хотя кое-что я потом изменил. Ты и представить не можешь, что едят в некоторых местах. Утка в кисло-сладком соусе, начиненная медовыми яблоками и острым перцем…
Я посмотрел на него, уверенный, что это шутка, но он выглядел совершенно серьезно. И после паузы добавил:
– Жуткая гадость, на мой вкус.
– Да уж, – фыркнул я и пересыпал смолотый кофе в подставленную Шутом медную турку. Он поставил ее на миниатюрную жаровенку прямо на столе, а передо мной неожиданно появилась полная миска каши, в которой попадались кусочки фруктов и, кажется, орехов. Шут с такой же миской присел на край стола напротив, за едой одновременно приглядывая за кофе.
Каша оказалась невероятно вкусной, последовавшие за ней булочки – тоже. Обещанный Шутом кофе с пряностями был совсем не таким страшным, как я думал, и под конец, когда я его распробовал, показался даже вкусным. Шут сварил себе еще чашку, но я от второй порции отказался – напиток и так чересчур взбодрил меня. За завтраком мы почти не разговаривали, но наше молчание было уютным, и я словно снова перенесся в те дни, когда Шут жил у меня в хижине, и один раз даже поймал себя на желании кинуть кусок булочки Ночному Волку. Странно, но за воспоминанием о том, что его нет, не последовал привычный укол боли.
Он дополняет нас, – прошептал волк на краю моего сознания; но одновременно с этим Шут отставил чашку, переплел пальцы и внимательно посмотрел на меня.
– Так что же заставило тебя поехать за мной, Фитц? – спросил он.
Уютное сияние утра разом померкло. Я вспомнил про предсказание, и про Кофетри, и про странную погоню… Шут ждал ответа, а я не знал, с чего начать. В конце концов я решил, что лучше всего начать с начала.
– Я встретил в Баккипе Джинну и узнал в ее амулетах бусины твоей работы, а из ее слов догадался, что ты был на ярмарке. И… – я остановился. Надо было бы рассказать Шуту о предсказании, но я не знал, поверит ли он в гадание по ладони – ведь он был Белым Пророком, и простая магия Джинны могла казаться ему ерундой. Кроме того, мне отчаянно не хотелось портить так чудно начавшееся утро разговорами о мрачных предзнаменованиях. Поэтому я просто сказал: – И я решил тебя повидать.
Шут наклонил голову. Я боялся, что он спросит, почему я не пришел к нему сразу, как только нагнал, а столько дней ехал следом за Кофетри и белоземцами. Но вместо этого он тихо произнес:
– Не могу.
– Что? – переспросил я. Он встряхнул волосами, так что из них вылетели деревянные спицы, которые удерживали их на затылке, и улыбнулся.
– Не могу врать, что не рад твоему решению. Хотя это было очень неразумно.
– Но почему? – изумился я. – Мы не виделись семь лет. И когда ты вдруг оказался так близко – как я мог не повидать тебя?
– Я же объяснял тебе, – упрямо сказал Шут. – Нам не следует встречаться.
– Потому что мы можем изменить мир снова? Но что мы изменим в этой глуши? – рассердился я. Его аргументы до сих пор казались мне недостаточно весомыми.
– Может быть, то, что ты сейчас в этой глуши, а не в Баккипе или Ивовой долине, изменит очень многое, – сухо сказал Шут. Я вспомнил про Молли и амулет… нет, об этом я пока думать не желал.
– Что ж, значит, ты меня выгоняешь? – мрачно спросил я, поднимаясь. Я был готов запихнуть разбросанные вчера вещи в мешок, оседлать Ластвилла и немедленно уехать. Но Шут долго смотрел в стену, а потом вздохнул и ответил:
– Нет, Фитц. Конечно же, нет. Оставайся у меня в гостях, сколько пожелаешь.
Его рука в перчатке нашла мою, лежащую на крышке стола, коротко сжала и тут же отдернулась. Я подумал о Молли, от которой уехал, толком не попрощавшись… но с другой стороны, меня не было столько дней – не будет еще несколько, ничего страшного. У нас впереди еще вся жизнь… И я невероятно соскучился по Шуту.
– Я останусь, – сказал я. И, ухмыльнувшись, добавил: – Как только надоем, дай знать.
Шут поднял на меня глаза: в них застыло странное выражение, но оно продержалось там всего секунду, а потом он озорно улыбнулся и произнес голосом шута короля Шрюда:
– Ты мне уже надоел, Фитци-Фитц, но я потерплю тебя еще денек-другой, а там, глядишь, стерпится-слюбится.
Я улыбнулся, а Шут вскочил из-за стола и, подмигнув мне, выскользнул в раскрытую входную дверь. Выйдя на крыльцо, я увидел, как он лихо крутанул колесо, потом перевернулся в воздухе и, приземлившись на руки, так и вернулся к дому, болтая ногами в мягких сапожках в воздухе. Он двигался легко и ловко, как мальчишка. Я не видел этих его трюков со времен правления Шрюда, и, наверное, у меня отвисла челюсть, потому что он рассмеялся, прыжком встал обратно на ноги и сгреб назад растрепавшиеся волосы.
– Прекрасный сегодня день. Но раз ты у меня в гостях, то надо пополнить припасы – у меня с собой еды кот наплакал. Я собирался в деревню в ближайшие дни – так почему бы не поехать сегодня? Ты со мной?
Я кивнул, и Шут широко улыбнулся, сверкнув ослепительно-белыми на фоне темной кожи зубами.
– Вот и отлично. К тому же так я меньше напугаю местных жителей – Монетка предупредила их, что в ее доме может кто-нибудь остановиться, и дала мне с собой письмо, но кто знает, не решат ли они, что я злая черная ведьма? – он скорчил жуткую гримасу и пошевелил скрюченными пальцами в воздухе. Я невольно ухмыльнулся, хотя мне не понравилось, что он сказал «ведьма», а не «колдун».
– А если они решат, что ты меня околдовал? – поддержал шутку я. Шут задумчиво склонил голову к плечу, а потом заявил:
– Тогда мне придется превратить их всех в гусениц!
Я засмеялся, а Шут добавил:
– Но красивых девушек я буду превращать в жаб, чтобы их могли найти какие-нибудь младшие сыновья герцогов и поцеловать, – а потом он присоединился к моему смеху.

Я переоделся гораздо быстрее Шута и в ожидании его принялся седлать лошадей. Закончив с Ластвиллом, я перешел к Топазу Шута, коню красивой золотисто-рыжей масти и с очень своевольным нравом. Ластвилл ревниво фыркал, а когда Топаз сделал вид, что хочет меня куснуть, сердито заржал.
Мое удовольствие от предстоящей поездки заметно уменьшилось, когда Шут вышел на крыльцо. Он снова оделся в один из нарядов Кофетри и подхватил волосы обручем. Заметив, что я хмурюсь и стараюсь не смотреть на него, он сказал как бы мимоходом:
– Монетка пишет, что в ее доме поживет «подруга». Не стоит сбивать с толку бедных людей, правда?
Это объясняло выбор платья сейчас, но не объясняло выбор женского облика в принципе. Однако я не стал поднимать эту тему: в прошлый раз такой разговор закончился слишком печально, и сейчас мне не хотелось рисковать.
Когда мы выехали из леса на дорогу, ведущую через поле, я увидел деревню: вчера мы проехали мимо нее уже в сумерках. Шут придержал коня и весело обернулся ко мне:
– Наперегонки, до вон того дерева?
У самой деревни рос одинокий высокий тополь. Я оценил расстояние и дорогу, усмехнулся и послал Ластвилла вперед.
Солнце поднялось еще не так высоко, чтобы нам было жарко, пыль клубилась позади, и я ощущал легкость, которой не испытывал уже давно. Наши кони, с первого взгляда почуявшие друг в друге соперников, мчались не жалея сил, и Шут то отставал, то оказывался впереди меня: коричного цвета плащ и каштановые волосы развевались у него за спиной, и он блестел белой улыбкой, оборачиваясь ко мне через плечо.
На последнем участке дороги Топаз начал замедлять шаг, и мы с Ластвиллом заметно его обошли. Я думал, что победа близка, но в этот момент – как всегда вовремя – меня вызвал Чейд. Отвечая на вызов, я тут же перевел Ластвилла на шаг, потому что хорошо помнил, как однажды чуть не раскроил себе голову, когда пытался говорить по Скиллу на полном скаку.
Фитц, тебе не кажется, что твоя прогулка несколько затянулась? – поинтересовался Чейд, не затрудняя себя вопросом, удобно ли мне сейчас разговаривать. Он спрашивал это у меня каждый второй день, и в большинстве случаев я просто отговаривался, после чего выслушивал его жалобы на то, как без меня ничего не может быть сделано.
Не кажется, – огрызнулся я, все еще сердясь на него за то, что он прервал нашу гонку.
И когда же ты изволишь к нам вернуться? – задал он следующий неизменный вопрос.
Я побуду здесь несколько дней… семь, десять. Я скажу тебе, когда поеду обратно.
Где это «здесь», могу я узнать? – едко сказал он.
В Тилте, в окрестностях Нордфорта.
Эда и Эль, Фитц, как тебя туда занесло? – изумился он. До сих пор я не сообщал ему, куда именно направляюсь, но полагал, что его осведомители ему все равно сообщили.
Я навещаю Шута, – на этот раз я мог сказать ему чистую правду.
Он ответил не сразу, а когда ответил, я не смог понять его интонацию – то ли он доволен, то ли нет.
Вот как. И как он?
Жив, здоров. И не тебе ли лучше знать, ведь это тебе присылал подарки твой «давний знакомый»? – не удержался я.
Чейд хмыкнул:
Передай ему привет. И поторопись обратно, белоземское посольство скоро будет здесь, у нас каждый человек на счету.
Хорошо, – вздохнул я. Мне показалось, что Чейд ушел, и я повернулся к Шуту, который поджидал меня впереди на дороге.
Но тут Чейд снова возник в моих мыслях:
И если ты собираешься там погостить, напиши Молли. Она загоняла всех, до кого смогла дотянуться, спрашивая, нет ли о тебе новостей.
Меня охватило чувство вины. Мне уже давно следовало написать Молли – но я не знал, когда закончится моя поездка, и постоянно откладывал. А теперь… из этой деревни вообще можно отправить письмо?
Шут вопросительно взглянул на меня, когда я поравнялся с ним.
– Чейд, – коротко ответил я.
Он кивнул:
– Очень вовремя.
– Да уж, – сказал я и неожиданно развеселился: – Однажды он вызвал меня, когда мы с Молли… – я осекся, поняв, что не знаю, как Шут отнесется к подобной истории.
Но он ухмыльнулся и покачал головой.
– И что? – спросил он.
– Я в первый и последний раз в жизни предложил ему убираться туда, куда его давно стоило послать за такие выходки, – сказал я с усмешкой.
Шут рассмеялся:
– И он убрался?
– Конечно, убрался. Но знаешь что? Он снова вызвал меня ровно через две минуты и поинтересовался, могу ли я говорить теперь.
Шут хохотал так звонко, что Ластвилл начал капризно прядать ушами. Я тоже веселился: история была забавной, хотя Молли после этого три дня на меня дулась, и мне даже пришлось перебраться в комнату для гостей.

Деревня была большой и по виду богатой. Жители и правда косились на темнокожую Кофетри, но скорее с осторожным любопытством, чем с опаской, и у меня полегчало на душе: ей предстояло здесь жить, и я не хотел бы, чтобы предсказанной Джинной опасностью оказалось желание деревни спалить на костре «ведьму». Хотя когда я задумался об этом, мне все равно было тревожно. Хорошо, что урожай в округе выдался на славу, но что будет, когда природа или боги перестанут благоволить местным жителям? Я дал себе слово поговорить с Шутом как можно скорее.
Пока он торговался и договаривался, я зашел в деревенский кабак и спросил, нельзя ли отправить письмо с оказией. Мне повезло: сын деревенского старосты отправлялся в Нордфорт уже через два дня. Я попросил бумаги и чернил, подумав, добавил к ним кружку местного светлого пива и уселся за стол у окна сочинять письмо Молли.
Я никогда не умел ловко обращаться со словами, даже когда говорил вслух, а тем более – на письме. Исключением были мои заметки по истории Шести Герцогств; но когда я писал их, я как будто разговаривал сам с собой или с неким неведомым мне собеседником, чья безликость делала его идеальным адресатом моих размышлений. Однако когда мне приходилось писать кому-то, кого я знал, не по делу, а просто так, я будто терял дар речи. Особенно трудно было писать Молли: со времен нашей нежной переписки в ту пору, когда мы еще были тайными любовниками, я отвык это делать, а ведь даже тогда она пару раз корила меня за нескладность моих слов.
Пару часов и несколько измаранных страниц спустя я получил результат, который мог посчитать хотя бы сносным. Я объяснил Молли, что отправился за Шутом – она его помнила и, хотя я мало рассказывал о нашей дружбе и наших приключениях, знала, что он один из самых близких мне людей. В довольно размытых выражениях я писал, что случайно узнал, что он был в Баккипе, и срочно поехал за ним, чтобы догнать; и что мне удалось увидеться с ним только сейчас. Я собирался провести у него в гостях неделю-другую, потому что мы давно не виделись и о многом хотели бы поговорить, а потом я поспешу домой. На оставшейся трети листа я просил прощения за неожиданный отъезд и пытался рассказать, как скучаю по ней, хотя звучало это, на мой взгляд, ужасно неуклюже.
Когда я наконец дописал, свернул и запечатал письмо, то обнаружил, что Шут-Кофетри сидит за соседним столом и с невозмутимым видом потягивает пиво.
– Ты закончил? – спросил я, и она смерила меня тяжелым взглядом. – Закончила, – поправился я.
– Я могла бы спросить у тебя то же самое, – ответила она высоким голосом, который мне все еще странно было слышать из уст Шута, – но и так вижу, что да.
– Только отдам письмо хозяину, – кивнул я, чувствуя себя неловко в обществе этой личины Шута.
Пока я отдавал письмо и плату и обменивался последними вежливыми словами, на месте Кофетри осталась только опустевшая кружка. Я нашел ее на конюшне: она сноровисто подтягивала ремни, удерживающие один из мешков с купленными продуктами на спине Ластвилла, и при этом вполголоса разговаривала с ним, но замолчала и обернулась за звук моих шагов.
– Я собираюсь остаться здесь дней на семь-десять, – сказал я, и почувствовал себя глупо – вообще-то с этого надо было начинать, с разговора с хозяином о том, сколько времени он намерен меня терпеть, а потом уже сообщать о своих планах другим. Но Шут только кивнул и передал мне поводья Ластвилла.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 5

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 5. ВСТРЕЧА

Оказавшись совсем близко от меня, всадник едва уловимым движением руки остановил скакуна, но остался в седле, глядя на меня своими янтарными глазами. Затем он улыбнулся.
И у меня защемило сердце.
Я облизнул губы, но не смог выдавить из себя ни единого слова. Сердце говорило мне одно, а глаза – совсем другое. Медленно улыбка сползла с лица моего гостя, и на ее месте появилась неподвижная маска. Когда он заговорил, слова прозвучали тихо, ровно, без намека на чувства.
– Ты даже не хочешь со мной поздороваться, Фитц?
Я открыл рот, затем беспомощно развел руки в стороны. Мой жест сказал ему все то, что я не мог выразить словами, и его лицо снова озарила улыбка. Он сиял, словно в его душе горел яркий огонь.

Шел одиннадцатый день моей странной погони. Обоз уже отправился в путь; я седлал коня, готовясь отправляться следом – одинокий всадник движется быстрее, чем тяжело груженые повозки и паланкины, поэтому я мог позволить себе поспать подольше, что и делал. Хотя большую часть утра я пролежал без сна: после двухдневной давности случая с цветком мне не хотелось сидеть и слушать разговоры белоземельцев, и я старался уходить к себе пораньше. Из-за этого я, всегда спавший немного, просыпался на рассвете и подолгу лежал, изучая потолок или небо за окном и периодически ловя себя на том, что прислушиваюсь – не донесутся ли до меня крики из комнаты Кофетри. Порой мне казалось, что я слышу их, и я подходил к окну или двери, проверяя; но мне только казалось. Впрочем, даже от иллюзии меня снова охватывал холод Аслевджала.
Я не мог отделаться от этих ощущений даже сейчас, стоя в конюшне, где тепло пахло сеном и фыркали кони. И тут у меня за спиной прозвучал ровный голос, от которого вдоль позвоночника пробежали ледяные мурашки:
– Какая… неожиданная встреча.
Я затянул подпругу, прежде чем обернуться и встретиться глазами с Кофетри.
Она была одета в мягкие одежды коричного цвета; и того же оттенка деревянный обруч удерживал волосы над высоким лбом. Я видел ее не раз за дни путешествия, но впервые смотрел прямо в лицо, и так близко. За исключением цвета кожи, Шут почти не изменился со времен, когда я знал его как лорда Голдена, не считая нескольких почти незаметных тонких линий вокруг рта и глаз; и в моей памяти воскрес день, когда он приехал ко мне в хижину верхом на Малте, разодетый и солнечный. Тогда он улыбнулся мне первым; но сегодня на его лице не было ни тени улыбки, а линия губ была твердой и сердитой, насколько я мог понять – мне всегда с трудом удавалось читать выражение его лица, хотя и проще, чем другим.
Я стоял, глядя в его глаза цвета темного золота и на мазки золотой краски вокруг них, и не знал, что ему сказать. Я представлял – или мне так казалось в тот момент, хотя с самого начала поездки я ломал над этим голову – что я сделал бы при встрече с Шутом: я бы обнял его, и сказал, что нам нужно поговорить, и рассказал обо всем, что произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз, и о предсказании Джинны тоже, а потом послушал бы, что он ответит на это. Но передо мной был не Шут, а Кофетри, и говорить с ней об этом было так же невозможно, как делиться своими тревогами с лордом Голденом.
Она заговорила сама, чеканя слова высоким мелодичным голосом.
– На выезде из города в сторону Тилта есть дерево, расщепленное молнией, и от него ведет проселочная дорога на север. Она идет через рощу; жди меня там.
Не дожидаясь моего ответа, Кофетри развернулась, взметнув юбками пыль и соломинки, и вышла из конюшни.
Пока я заканчивал седлать коня, и выезжал из города, и ждал ее в роще, где она велела, я не мог перестать придумывать, с чего начну разговор. Тем не менее, когда после часа ожидания я наконец услышал стук копыт и увидел сквозь деревья приближающегося всадника, за которым следом ехала вторая лошадь с притороченными к седлу тяжелыми сундуками, у меня разом пересохло в горле. Я поднялся ей навстречу с корней дерева, на которых сидел.
Кофетри подъехала ко мне, соскочила с коня и встала напротив. Она посмотрела на меня долгим пронзительным взглядом – а потом обвила руками за шею, и Шут вздохнул у меня над плечом и глухо сказал:
– Я рад видеть тебя, Фитц.
Я обнял его и закрыл глаза, и иллюзия развеялась – я обнимал Шута, своего старого и лучшего друга, которого не видел семь лет и по которому не переставал скучать ни на один день.
Спустя несколько минут он отстранился, но оставил ладони у меня на плечах и принялся разглядывать мое лицо, стоя на расстоянии вытянутых рук. Я стоял под его изучающим взглядом, опустив руки, и не мог не улыбаться его серьезности.
– Ну что, сильно я постарел? – спросил я с усмешкой.
Но он покачал головой и нахмурился:
– Больше, чем я ожидал. Разве Чейд не получил свитки с записями о том, как предотвратить старение с помощью Скилла?
Я ответил не сразу, пытаясь понять все смыслы, которые предполагали его слова. По моему лицу Шут, видимо, понял мои чувства и убрал руки, и даже отступил на шаг.
Свитки, о которых он говорил, я видел – Чейд сказал, что получил их «от давнего знакомого», и, в общем-то, не солгал. Они стали одной из жемчужин нашей коллекции: ясно, просто и полно в них рассказывалось о том, как члены Круга и даже Одиночки могут продлить годы жизни, замедлив старение организма и исцелив часть болезней, не поддающихся лечению другими способами. Так Кеттл прожила триста лет и могла продолжать жить дальше. Чейд немедленно начал экспериментировать и почти сразу смог избавиться от мучивших его болей в суставах; он даже утверждал, что постепенно его память становится все надежнее. Но когда он предложил мне тоже применить к себе эту науку, я, подумав, отказался. Такое лечение было недоступно для тех, кто не обладал Скиллом, а значит, мне не удалось бы продлить годы Молли. Мое исцеленное Скиллом тело и без того чувствовало себя моложе положенного, и тем заметнее это было рядом с Молли, у которой начали распухать суставы пальцев рук, и которой труднее давалось то, что она так легко делала раньше. Она пару раз шутила по поводу того, что я младше ее, и даже – что могу найти себе женщину помоложе вместо «этой старухи»; но хотя это были всего лишь шутки, ее глаза казались грустными. Я не хотел оставаться молодым рядом с ней и не собирался искусственно продолжать свою жизнь после того, как она умрет. Молли была моей жизнью.
Но Шут знал о свитках, и – как нетрудно догадаться – и был тем самым «давним знакомым». Значит, он поддерживал связь с Чейдом – возможно, даже регулярно. И ни разу не передал весточки мне. И Чейд молчал, не говорил ни слова о Шуте с тех пор, как вручил мне его последний подарок…
– Он сдержал слово, да? – сказал Шут, нарушая течение моих мыслей. – Старый паук ничего тебе не сказал, – он улыбнулся, но в улыбке сквозила горечь. – Я просил его не говорить тебе, кто присылает ему свитки.
– Почему? – спросил я, начиная сердиться на них обоих.
– Потому что я расстался с тобой навсегда, – ответил Шут, словно утверждал очевидное. – Но после того как, вернувшись с Аслевджала, я узнал, что ты так и не пришел в Баккип… – он отвернулся, а вокруг рта у него легли глубокие складки. – Я должен был знать, что с тобой. Поэтому я попросил Чейда сообщать мне обо всем… – он посмотрел на меня в упор: – Год, Фитц. Целый год я не знал, вышел ли ты из колонны – пока до меня не дошло послание Чейда.
Я ощутил укол вины. Я знал, куда он отправился с Аслевджала – на юг, в Клересс, как сказал мне Прилкоп – но даже не подумал отправить ему весточку. Хотя он сам хотел разорвать нашу связь и сделал для этого все, тем не менее, я мог бы…
– Но ты даже не повидал меня, когда был в Баккипе, – мне показалось, что мои слова прозвучали, как у обиженного ребенка, и я поморщился.
Шут отвел глаза.
– Я тебя видел, – тихо сказал он, помолчав. – Я… не собирался ехать в Баккип с театром, но в последний момент понял, что хочу убедиться, что с тобой действительно все в порядке, – он мягко улыбнулся. – Это было совсем как в моем видении – ты был с Молли и выглядел счастливым.
Я не знал, что ответить на это. Шут внезапно вскинул голову и сквозь ветки у нас над головами посмотрел на солнце.
– Мне нужно ехать, если я не хочу ночевать сегодня под открытым небом – а я не хочу. Раз ты потратил столько времени, сопровождая меня, думаю, у тебя найдется несколько дней, чтобы заехать ко мне в гости? – спросил он с привычной безобидной насмешкой, и ощущение прежних дней снова окутало меня теплой волной. Я и не знал, что мне так сильно его не хватало.
– Конечно, найдется, – ответил я, улыбнувшись. – Как давно ты меня заметил?
– Сразу же, – смеясь, сказал Шут, уже севший на лошадь. – Мой дорогой Фитц, неужели ты думал, что шляпа помешает мне тебя узнать? Кстати, она совершенно тебе не идет, так что на твоем месте я бы избавился от нее при первой возможности.
Тихий смех Шута звучал так заразительно, что я против воли начал вторить ему. Он наполнял меня странной легкостью; и, подчиняясь ей, я вскочил на Ластвилла, поднялся на стременах и надел шляпу на ветку дерева, вызвав у Шута новый всплеск веселья – и мы поехали бок о бок по дороге на север.

Мы недолго ехали молча: едва легкость, наполнявшая меня, рассеялась, и я начал снова задумываться о том, что заставило меня поехать в погоню за Шутом, как он, словно уловив мое настроение, сказал:
– У тебя прекрасный конь, Фитц.
– Его зовут Ластвилл, – ответил я.
– Последняя воля? Странное имя.
Я вспомнил, что не успел рассказать ему.
– Он стал последней волей Баррича. Жеребенок Малты и Радди.
Шут изумленно раскрыл глаза, а потом осмотрел Ластвилла снова, очень внимательно, и одобрительно кивнул.
– Прекрасный выбор. Баррич знал, что делает.
– Чивэлу тоже пришлось с этим согласиться, – со смехом сказал я. – Он хотел скрестить Малту с Грубияном, своим любимцем, и все-таки сделал это, но хотя их Жемчужина и хороша, с Ластвиллом ей не сравниться.
Конь, понимая, что его хвалят, фыркнул, и я похлопал его по шее. Шут переспросил:
– Чивэл? Это сын Баррича, правильно?
– Да, старший, – ответил я, – он заведует конюшнями.
Шут задумчиво куснул губу.
– Я его, кажется, видел. Высокий, у него шрам над правой бровью, и с ним была такая хорошенькая девушка?
– Точно, это он. А девушка – его жена, Трифт...
Шут всю дорогу расспрашивал меня о Баккипе и Ивовой Долине. Он слушал так внимательно и понимающе, что я не мог остановиться. Я рассказывал ему о важных событиях, как рождение принца Проспера и Призыв, и о мелочах – как Пейшенс не постеснялась отшлепать Дьютифула веером за то, что он тот поссорился с Эйлианной из-за ерунды. Дьютифул и Эйлианна были счастливой парой, одной из самых счастливых, которые бывали на королевском троне, но их упрямые характеры порой выбивали искры друг из друга. Я рассказывал о Кетриккен и ее заботах из-за Уита короля; о Чейде, отдававшемся изучению Скилла с рвением, которому могли бы позавидовать молодые; о том, как Неттл отчитала одного из придворных, пришедшего ко мне просить ее руки, так хлестко, что у парня выступили слезы на глазах, а через полгода оказалась подружкой невесты на его свадьбе. Я рассказывал о детях Баррича, и о доме в Ивовой Долине, и о Молли. Я словно заново проживал эти семь лет, а Шут кивал, слушал и задавал вопросы, и мне казалось иногда, что он проживает их вместе со мной.
Когда мы уже затемно свернули с дороги на узкую тропинку и подъехали к дому, спрятавшемуся в глубине леса, Шут, ехавший впереди меня, обернулся и негромко сказал:
– Я рад, что ты счастлив, Фитц.
Я не видел его лица в сумраке, только ярко блестящие глаза. А потом он отвернулся и пришпорил коня. Соскочив на землю у крыльца, он крикнул:
– Подожди, я сейчас проверю!
Распахнув незапертую дверь, он скрылся внутри – и через минуту появился снова.
– Все в порядке, можно заходить, – сказал он и, подойдя к лошади с поклажей, принялся развязывать ремни, удерживавшие сундуки. Я поторопился спешиться и помочь ему. Слуги белоземцев были правы – сундуки оказались очень тяжелыми для своего размера, так что я крякнул, принимая один из них на руки.
– Что у тебя там? – спросил я, переводя дух.
– Все самое необходимое, – весело сказал Шут, который держал второй сундук так, словно тот был набит пухом. – Поставь на крыльцо, я сам унесу. Займешься лошадьми? Конюшня, кажется, там, – он кивнул вправо, почти невидимый в густых сумерках.
Я сгрузил сундук на крыльцо, как он и сказал, а Шут протанцевал мимо меня в дом.
– Что значит «кажется»? – крикнул я ему вслед. Но ответа не услышал.
Я снял с лошади еще один тюк, привязанный на седло сверху, и свой небольшой мешок с вещами с Ластвилла, положил их рядом с сундуком, а сам пошел искать конюшню. Она действительно оказалась там, куда показал Шут, и выглядела достаточно просторной и надежной, чтобы вместить всех трех лошадей; там даже нашелся небольшой запас сена. Рядом с ней обнаружился колодец: я поднял ведро воды – она была чистой и вкусной. Я с удовольствием напился и плеснул пригоршню себе в лицо, смывая дорожную пыль.
Пока я расседлывал, чистил, кормил и поил лошадей, Шут успел зажечь в доме огонь – я видел янтарные отблески в щелях ставней. Закончив дела в конюшне, я стянул рубаху и куртку и вылил на себя ведро воды, смывая пыль и пот; потом поднял еще одно ведро и с ним в одной руке и грязной одеждой в другой отправился в дом.
В доме, освещая просторную комнату, горел очаг. Шут стоял у грубо сколоченного стола и разбирал многочисленные мешочки и свертки: судя по тому, что было выложено на расстеленную на столе чистую ткань, в них хранились припасы. Он успел переодеться в простую рубашку с узкой полоской вышивки у горла и на рукавах; но только теперь, увидев его в такой одежде, я понял, как смущало меня платье Кофетри. Хотя юбки ее дорожного костюма были разрезаны спереди, и под ними она носила штаны, наверное, чтобы удобно было сидеть верхом, но весь ее наряд был настолько очевидно женским, что всю дорогу я старался смотреть на Шута поменьше, и только в лицо. Когда я вошел, он поднял на меня взгляд, сначала рассеянный, но ставший неожиданно пристальным, а потом резко вернулся к своему занятию.
– Вода! Отлично. Я сварю похлебку. Твоя комната будет вон там, – он махнул рукой в сторону, – я уже отнес туда твои вещи.
– Ладно, – ответил я. Возле очага лежал вверх дном котелок: при осмотре он оказался достаточно чистым, так что я только сполоснул его и поставил воду кипятиться, а потом зашел в свою комнату. Там пахло пылью и нежилым помещением, но было относительно чисто. Мой мешок лежал на кровати: я разобрал его и натянул чистую рубашку, а мокрые волосы расчесал и перевязал заново в воинский хвост.
Выйдя из комнаты, я учуял аппетитный запах похлебки, и у меня заурчало в животе: за весь день мы сделали всего один привал, и мне казалось, что это было очень давно. Шут, стоявший у очага, обернулся и засмеялся:
– Голоден как волк? Я тоже.
Шутка прозвучала легко и не вызвала ни тени грусти по Ночному Волку, хотя когда я слышал ее от Молли, то всегда чувствовал секундную горечь, а если она исходила от незнакомого, напрягался, подозревая намек на Уит. Семь лет мирной жизни только частично пригасили мою подозрительность, старательно взращенную Чейдом и укрепленную Регалом. Однако Шут наверняка знал, как я могу воспринять такую шутку, и никогда не захотел бы причинить мне боль. Так что я кивнул и сел за стол, наблюдая, как он готовит.
Мы поужинали – такой вкусной похлебки я не ел никогда, хотя пряные травы, которые добавил туда Шут, сначала обожгли мне рот, и мне пришлось, захлебываясь, пить воду прямо из ковша. Шут сперва подсмеивался над тем, как я жадно ловлю ртом воздух, а потом принялся рассказывать об этих травах, привезенных им с юга, и разложил передо мной мешочки, давая посмотреть и понюхать каждую. Он называл все имена каждой из них и стоимость – на мой взгляд, запредельную, и рассказывал жуткие истории о том, что ради таких вот мешочков убивали людей, как убивают из-за кошеля с золотом. Он знал и другие способы их использования, не только в качестве приправ, и рассказывал о них, зная, что это наверняка будет мне интересно. Я внимательно слушал, собираясь днем записать все, но в какой-то момент обнаружил, что мои глаза закрываются, а слова Шута теряют смысл, едва прозвучав.
– Что? – переспросил я.
– Иди спать, Фитц! – звонко повторил он и для верности указал мне на дверь моей комнаты. Мне хотелось слушать его и дальше, но я понимал, что он прав.
Меня хватило на то, чтобы пожелать ему доброй ночи, добрести до своей комнаты и стянуть сапоги, но рухнул я поверх одеяла и разбросанной по нему собственной одежды. Я успел еще подумать, что так и не рассказал Шуту все, что собирался, но заснул раньше, чем вспомнил, что это было.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 4

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 4. ПОГОНЯ

Волосы у меня на затылке зашевелились, поскольку голос не принадлежал ни лорду Голдену, ни Шуту. Он был выше, без малейшего намека на джамелийский акцент. Так, наверное, говорит Янтарь, решил я. Еще одна личина человека, которого, как мне казалось, я прекрасно знал. Если бы я не знал, кто находится в соседней комнате, то никогда бы не догадался. Янтарь и лорд Голден, или Янтарь и Шут, не имели ничего общего. Мой друг изменился до неузнаваемости.

На то, чтобы догнать обоз, у меня ушло два дня. Ранним вечером я въехал в очередной городишко, и после первого же вопроса узнал, где остановился обоз. Пока я ехал по городу к постоялому двору, который мне назвали, меня пронизывала нервная дрожь: я предчувствовал что-то - разговор с Шутом, как я полагал - и едва сдерживался, чтобы не понукать коня.
Но когда я оказался рядом с постоялым двором и, спешившись, подошел к приоткрытым воротам, мне предстала картина, заставившая меня замереть на месте, хотя я не сразу понял, что вижу; а поняв, не сразу поверил своим глазам.
Богато одетый мужчина, держа так же роскошно убранного коня под уздцы, разговаривал с высокой стройной женщиной, стоявшей на крыльце. На ней были чужеземные многослойные одежды, темно-коричневые, отделанные шнурами более светлого оттенка. Широкий деревянный обруч придерживал каштановые волосы, и тяжелые резные подвески покачивались у темного, как кофейные зерна, лица. У нее был высокий музыкальный голос, с едва заметной хрипотцой, казалось бы, незнакомый - но именно он привлек мое внимание, и только потом я узнал ее… его профиль.
Это был Шут - и это был вовсе не Шут. Я никогда не видел стоявшую передо мной женщину, и даже голос ее не был похож на голос Янтарь, который мне довелось слышать.
Его… ее собеседник засмеялся низким бархатным смехом, от которого меня пронзило непонятным неприятным чувством, и, взяв руку женщины, лежавшую на перилах, поднес к губам, со значением глядя снизу вверх. Кофетри ответила ему странно серьезным взглядом.
Я не мог больше смотреть на них. Я хотел выйти, прервать эту… беседу, окликнуть Шута... или уйти, немедленно и навсегда.
Я не сделал ни того, ни другого - как обычно. Я спрятался за угол, закрыл глаза, прислонившись к стене. Под веками плавали золотые круги, качаясь, как подвески у щек Шута-Кофетри.
Именно в этот момент меня накрыл вызов Чейда.
И где тебя носит, позволь поинтересоваться? - раздраженно спросил он. Мне совершенно не хотелось сейчас с ним объясняться, а его тон меня рассердил до крайности - он до сих пор временами забывался и требовал у меня отчета, как у мальчишки.
Уехал по личным делам, - огрызнулся я в ответ.
По личным? И долго ты планируешь ими заниматься? - саркастически поинтересовался Чейд.
Не могу сказать. Я скоро вернусь, но точно ничего сказать пока не могу, - после долгой дороги Скилл был не лучшим средством отдыха, и у меня начинала кружиться голова. Я боялся, что в любую минуту Шут выйдет за ворота и увидит меня: почему-то сейчас мне совершенно не хотелось с ним встречаться, хотя изначально именно это и было целью моей поездки. Я хотел как можно скорее отделаться от Чейда, закончить разговор и получить наконец возможность обдумать произошедшее и понять, что мне делать дальше.
Ты мне нужен. Во-первых, со дня на день ждут посольство Белой Земли, и у всех голова идет кругом. Во-вторых, я нашел новые свитки и камни - ты не поверишь, что там! Но я не во всем могу разобраться, и кое-что напоминает о том, что ты мне рассказывал про свои видения…- изучение Скилла приводило Чейда в восторг, и с годами он увлекался им все больше, так что теперь разговаривать с ним о Скилле было все равно что разговаривать с заядлым охотником об охоте - он мог продолжать бесконечно, особенно если полагал, что у собеседника есть хоть малейшая причина интересоваться темой беседы.
Чейд, мне сейчас некогда. Я вернусь, и ты все мне покажешь.
Когда ты вернешься? - сердито и немного обиженно переспросил он.
Я же сказал: скоро, но не знаю, когда именно.
Молли, между прочим, тоже хотела бы это знать, - ядовито вставил Чейд. На меня вдруг навалилась страшная усталость. Я не знал, как объяснить Молли свой поспешный отъезд и долгое отсутствие - по крайней мере, пока мы не встретимся лицом к лицу.
Ей я не могу сказать ничего другого. Пожалуйста, передай ей, что я вернусь, как только решу один очень важный вопрос, и все объясню. И что я люблю ее.
Чейд издал Скилл-эквивалент фырканья, и я оборвал связь.
Прислонившись к забору, я потер гудящие виски. Посольство… это серьезно. Но с другой стороны, Дьютифул и Эйлианна уже взрослые, и оба демонстрируют качества настоящих правителей - то, чем я никогда не обладал; и у них есть Кетриккен, и Чейд, и Розмари, и Уэб, и еще два десятка опытных политиков в советниках. Они прекрасно обойдутся без меня. Свитки Чейда тоже могут подождать. Молли… я все ей объясню. Она поймет, не может не понять. Я рассказывал ей про Шута - правда, немного: большую часть слишком трудно было объяснить словами, и все это было так тесно связано с теми тайнами, которые принадлежали не мне одному, что приходилось умалчивать. Но она знает, что Шут мой лучший друг, и она должна понять.
Оставалось только закончить мое дело. Для этого достаточно было подойти к Шуту и поговорить с ним. Но почему-то я не мог заставить себя это сделать. Если бы Шут был кем-нибудь другим - лордом Голденом, например, или резчиком-мужчиной, или Белым Пророком в развевающихся одеждах, которого я видел на рисунке в одном из старых свитков, я подошел бы к нему не задумываясь. Но Кофетри была женщиной, высокой и с резкими чертами лица, но несомненно женщиной, и хотя я узнал в ней своего друга, я никак не мог его в ней увидеть. Эта незнакомка пугала меня. Случайно подсмотренная сцена еще больше усиливала путаницу в моей голове: в нее лезли странные мысли, сплетни, которые ходили про лорда Голдена, солдатские непристойные байки, и хотя они нисколько не вязались с Шутом, каким я его помнил, и даже с Кофетри, которую я видел, но между нами словно вырастала невидимая стена, не подпускавшая меня к смуглокожей женщине с лицом моего лучшего друга.
Заглянув во двор, я увидел, что Кофетри там уже нет, и ее собеседника тоже. Я испытал одновременно облегчение и разочарование: я не был готов встретиться с ней, и в то же время, если бы она сама увидела меня и узнала, я смог бы наконец выполнить то, ради чего отправился в путь. Но во дворе только двое конюхов распрягали лошадей.
Мне нужно было остановиться где-нибудь, поесть, выпить пива и поразмыслить. Этот постоялый двор отпадал - я не хотел случайно попасться Шуту на глаза. Поэтому я снова взобрался на Ластвилла, стиснув зубы от усиливающейся боли в висках, и поехал на поиски другого пристанища.
Мои лошадь и одежда были слишком хороши, чтобы я мог спать на сеновале, поэтому пришлось устраиваться в «лучшей» комнате грязной ночлежки, где останавливались в этом городе те, кто не мог себе позволить приличный постоялый двор. Ворочаясь на набитом клопами матрасе, я запивал бренди отвратительный вкус здешней еды и пытался решить, что же мне делать.
Разумным решением было пойти к Шуту и рассказать ему о пророчестве Джинны. Но чем дольше я думал об этом, тем меньше хотел так поступать. Во-первых, мой страх предсказания выглядел порой абсурдным даже для меня самого; уж тем более его должен был посчитать ерундой Белый пророк. Хотя я доверял магии Джинны в том, что касалось амулетов, но чтение по ладони большую часть времени казалось мне таким же шарлатанством, как гадание по кристаллу и все остальные фокусы. Хотя попадались точные предсказания, сделанные таким образом, но фальшивок было куда больше. Кроме того, я вспомнил рассказ Шута о том, как выглядят предсказания, и как трудно угадать, что именно они предсказывают; и хотя страх, погнавший меня в дорогу, не рассеялся и так же тяжело лежал у меня на сердце, но теперь основной причиной моей погони было просто желание встретиться с Шутом. Мы расстались слишком давно и слишком внезапно, чтобы теперь, найдя его снова, я мог упустить шанс закончить давний разговор.
Но тут возникала другая загвоздка. Я хотел видеть и говорить с Шутом - с Любимым, с которым я расстался в жилище Прилкопа, намереваясь вернуться. Но вместо него я нашел Кофетри. И как я не мог обсуждать свои тревоги с лордом Голденом, так я не мог подойти к Кофетри. Это была совершенно незнакомая мне грань Шута, и от ощущения ее чуждости меня пробирала дрожь.
Я представил ее, пытаясь узнать в стоящей перед мысленным взглядом женщине Шута. По сравнению с тем, каким он был на Аслевджале в нашу последнюю встречу - с заострившимися скулами и запавшими глазами - теперь он выглядел здоровым. Лицо округлилось, хотя осталось четко очерченным: пожалуй, Кофетри могла бы выглядеть мужеподобно, но прическа и украшения скрадывали резкость черт. Вспоминая молодого мужчину, с которым я прощался на Аслевджале, и сопоставив его с Кофетри, я предположил, что в преображении сыграла роль и мастерски наложенная косметика, хотя лицо Кофетри казалось ненакрашенным. Я помнил, как Шут умел несколькими мазками создать желаемое впечатление.
Но изменения коснулись не только внешности. Голос, манеры, движения - все это было настолько другим, что если бы не лицо, которое я так хорошо знал, я никогда не узнал бы Шута в этой женщине. Даже лорд Голден имел больше общего с Шутом моей юности, чем Кофетри.
Сцена, которую я восстанавливал в памяти, продолжилась, и я словно снова увидел мужчину, с которым разговаривала Кофетри. Он был молодым, с очень светлой кожей и светлыми же волосами, как северянин, но одет по джамелийской моде. Это снова вызвало у меня в памяти поток анекдотов про джамелийцев, сплетен про лорда Голдена и тому подобной грязи, которой я поневоле наслушался за свою жизнь, начиная с солдатских казарм в Баккипе. Хотя я никогда не терпел подобных разговоров и старался избегать их, запомнил, как оказалось, куда больше, чем считал сам. И теперь обрывки рассказов кружились у меня в голове, перемежаемые непристойным и стыдливым хохотом, под гул от выпитого бренди.
Грубые слова и грязные подробности этих рассказов вызывали в моем воображении картины, участником которых я никогда не смог бы представить Шута. Тем не менее, он не раз говорил, что не видит различий между мужчиной и женщиной, и в кругу друзей лорда Голдена было немало тех, кто разделял такую точку зрения, а я мог только догадываться, насколько далеко простирается его знание джамелийской культуры. Я знал, лучше, чем кто-либо другой, насколько Шут отличается от людей, и телом, и душой; однако я никогда не переставал думать о нем как о мужчине, и мое знание его природы мало меняло представление о нем. Я не хотел и не мог воображать его героем пошлых историй, но невольно задавался вопросом: что, если его выбор женского обличья и платья вызван не обстоятельствами, как он объяснял мне свою жизнь в роли Янтарь (и его объяснение до сих пор казалось мне недостаточно убедительным), а сугубо личными предпочтениями? Никакие его неестественные наклонности не могли заставить меня любить его, как друга, меньше, и все же мысль о них отдавала горечью. Что, если Кофетри – эта новая роль – нужна Шуту, чтобы служить его потребностям, а его спутник - не просто знакомый, а любовник? Я вспомнил, как он касался губами затянутой в перчатку руки Кофетри, глядя в ее лицо снизу вверх, и к горлу подступила тошнота, которую я не мог до конца списать на плохую еду и бренди. Я не хотел думать об этом – и не мог перестать. Шут говорил, что не станет «насыщаться тем, что само плывет в руки»; но может, на этот раз интерес был взаимным? Я попытался вспомнить взгляд Кофетри, обращенный к ее спутнику, но не смог, а при попытке освежить память очередным глотком бренди мой желудок воспротивился этому, и на некоторое время я вовсе лишился способности думать. А после того, как в животе стало пусто, а в голове - яснее, на меня накатила усталость, слишком сильная, чтобы сопротивляться ей думать, и я провалился в тяжелый сон.

Утром я проснулся поздно и выехал из города следом за обозом, в котором путешествовала Кофетри: они вышли еще на рассвете. Голова гудела, вчерашние мысли казались тяжелым грязным осадком на дне сознания. Я так и не сумел ничего решить, кроме того, что поеду за Шутом, а там посмотрим.
Я догнал обоз на полпути к следующему городку на широком торговом тракте, но отказался от идеи сразу разыскать Шута. Я все еще не знал, что именно скажу, и предпочел не вести подобные беседы в дороге. После некоторого размышления я свернул с тракта и обогнал обоз лесом, поэтому когда они прибыли на единственный постоялый двор, я уже снял там комнату, почистил и поставил в стойло коня и обзавелся широкополой шляпой, которые с год назад ввели в моду бледнокожие аристократы, с тех пор они разошлись по всем Шести Герцогствам. Я нашел себе темный угол в обеденном зале, а когда во дворе зашумели, открывая ворота обозу, надвинул шляпу пониже и принялся наблюдать.
Первым в зал вошел мужчина, похожий на виденного мной вчера, тоже белокожий и светловолосый, и одетый по-джамелийски, но не так роскошно. Но это был не он, я понял это, когда увидел остальных. Их было шестеро, считая уже мне знакомого, причем двое были одеты беднее и вели себя как слуги. Но это я заметил позже: как только Кофетри вошла в зал, все мое внимание было приковано к ней, хотя я изо всех сил старался не выдать себя.
Виденный мной вчера мужчина открыл перед ней дверь, а войдя, помог снять плащ, и она улыбнулась ему через плечо. Улыбка была теплой и особенной, и меня передернуло. Первый из вошедших разговаривал с хозяином; закончив, он подошел к остальным, и минуту спустя Кофетри и не отстававший от нее мужчина поднялись по лестнице. За ними последовали остальные; вскоре слуги спустились обратно, принялись носить вещи и суетиться, готовя воду и заказывая еду для своих господ.
Двое из их хозяев спустились ужинать в зал: они были помоложе, много шутили и переговаривались с прочими посетителями, причем в их речи сквозил странный акцент, как будто джамелийский выговор сочетался с еще каким-то, мне незнакомым. Я узнал, что это за акцент и откуда они, когда молодые люди после второй кружки пива объясняли маршрут и цель своего путешествия случайному собутыльнику. Они были родом из Белой Земли и путешествовали по разным землям. По их рассказу выходило, что они не пересекали горы, а обошли Горное Королевство с запада и прошли через Дождливые чащобы, Джамелию и Бингтаун. Это путешествие заняло у них почти три года; неудивительно, что наши торговцы стремились заключить договор о прокладывании торгового тракта через Горное королевство, тогда дорога занимала бы месяц-два, а не годы.
Сейчас белоземцы заканчивали свое путешествие. Они намеревались вернуться домой через перевал в Тилте. Их собеседники немедленно принялись расписывать трудности и опасности такого пути, но белоземцы отмахивались от их угроз, напуская на себя вид бывалых путешественников, видавших и не такое. Скоро они перешли к рассказам о своих приключениях, в которых правдоподобия с самого начала было немного, и становилось меньше с каждой новой кружкой пива. Кофетри не появлялась, ее… спутник тоже. Я поднялся и ушел к себе, борясь с желанием узнать у хозяина, сколько комнат сняли белоземцы и как расселились по ним.
Я дал себе слово на следующем постое проследить за тем, как они поселятся, и только ложась спать, понял, что собираюсь продолжать путь вместо того, чтобы сегодня же поговорить с Шутом.

Это было абсурдно. Я ехал за обозом из города в город, теряясь в потоке путешественников на тракте, ночуя на тех же постоялых дворах, проводя вечера в попытках незаметно - пригодилась школа Чейда - выследить Кофетри и ее… собеседника, которого, как я узнал, звали Илим. Я видел их за ужином, во дворе, в дороге, поглощенных разговором; Илим то и дело касался ее руки, плеча, поправлял одежду, поддерживал под локоть на ступеньках, помогал сесть на коня и спуститься с него. Я не сразу понял, что так поражает и завораживает меня в этих жестах, помимо их очевидной интимности. Шут мало кому позволял к себе прикасаться; даже лорда Голдена будто окружала невидимая сфера, в которую допускались немногие, хотя сам он постоянно нарушал чужие границы, похлопывая собеседников по плечу или поглаживая руки дам.
Через несколько дней я знал, что Кофетри и Илим ночуют в разных комнатах, но обычно соседних; что Кофетри - единственная дама в их компании, и слуги порой косятся на нее из-за этого, хотя хозяева, все четверо, демонстрируют исключительно уважительное отношение. Слуг также возмущало то, что она везет с собой мало платьев, но два сундука с чем-то тяжелым и грохочущим, и обходится без служанки. А больше всего они сетовали на то, что «нарад» Илим - как я понял, это был какой-то белоземельский титул - вообще связался со странной чужеземкой, «темной, как горелый сучок», которая прежде бродила по городам с кукольным театром. Однако по их словам выходило, что она не поедет с ними в Белую Землю, а сопровождает Илима только до Нордфорда, столицы Тилта. Это радовало и слуг, и меня - я предполагал, что когда Шут отделится от обоза, мне будет проще найти способ с ним поговорить, потому что сейчас такой возможности практически не было. Кофетри редко покидала свои комнаты, а если и выходила, то только в компании Илима.
Из разговоров слуг я узнал немало. Остальных их господ звали Арлет, Кранец и Стерен; последние двое были довольно разбитными ребятами, каждый вечер проводили в обеденном зале с пивом и песнями и нередко удалялись к себе в комнаты в компании веселых женщин. Слуги относились к ним пренебрежительно. Как я понял, они были личными слугами Арлета и Илима, а двум другим и Кофетри прислуживали лишь постольку-поскольку. И еще, хотя всех господ они называли «нарад», но в адрес Арлета это слово произносилось с особым почтением.
Арлета я почти не видел, но по моим редким наблюдениям у меня сложилось впечатление, что это задумчивый, не по годам серьезный молодой человек. Держался он с достоинством высокородного, как и Илим.
Впрочем, эти детали я запоминал скорее машинально, а обдумывал, когда пытался отвлечься от размышлений о Шуте и Кофетри. Чем ближе был Тилт, тем ближе становился и неотвратимый разговор, и тем меньше я понимал, о чем именно буду говорить с Шутом.
Со временем накопившиеся вопросы стали мучить меня так сильно, что я решил найти ответы хотя бы на часть из них. Однажды я провел три часа в саду под окнами Кофетри, пытаясь услышать хотя бы звук из ее комнат, окна которых были распахнуты настежь из-за жары. Я прятался в кустах, на которых на рассвете распустились цветы с одуряющим густым запахом. Они были белыми, словно вылепленными из тончайшего фарфора, и только в сердцевине лепестки отливали бледным золотом. Один из них надоедливо тыкался мне в лицо, поэтому я сорвал его; а потом еще один, и еще, не замечая, что делаю, и напряженно прислушиваясь - путешественникам уже пора было вставать.
Меня вспугнула вышедшая во двор служанка. Сбежав со своего поста в конюшню, я обнаружил, что кручу в руках целый букет. Что с ним делать, я не знал, и заткнул за засов на ближайшем стойле, только потом заметив, что это стойло коня Кофетри.
Вечером того дня я видел, как, входя в гостиницу, она вынула из волос увядший, запыленный цветок.
Проснувшись следующим утром еще затемно, я не понял, что меня разбудило, но решил воспользоваться этим и снова попытаться подслушать под ее окном. В этот раз Кофетри поселилась на втором этаже. Я вспомнил, что прошлым вечером приметил лестницу, прислоненную к стене здания и дотягивавшуюся до крыши. Я вышел во двор, якобы до ветра: хотя на горизонте уже ширилась светлая полоса, вокруг было тихо, все еще спали. Я взобрался на крышу, прошел по ней до комнаты Кофетри, стараясь ступать как можно мягче, и осторожно спустился на карниз, между ее окном и окном Илима.
Окно Кофетри было широко открыто, впуская холодный ночной воздух. Я заглянул в него, но не сумел разглядеть ничего, кроме вороха одеял на кровати; невозможно было понять даже, сколько людей прячутся под ними, завернувшись с головой - один или двое. Тогда я попробовал убедиться, перебравшись к окну Илима. У него ставни были закрыты, но я решил рискнуть и захваченной на подобный случай тонкой щепкой, просунутой в щель, откинул удерживающий их крючок. Отведя немного в сторону одну из ставень, я разглядел силуэт мужчины, вольно раскинувшегося на постели.
На меня накатило неожиданное облегчение, но я не успел задуматься о его причине; из комнаты Кофетри раздался слабый жалобный крик. Я замер, вжавшись в стену и балансируя на карнизе. Меня окатило холодом: я помнил эти крики, они до сих пор снились мне иногда в кошмарах, вместе с ледяными залами и лабиринтами. Насколько мог быстро я перебрался обратно к окну Шута.
Картина не изменилась: на постели все так же виднелся ворох одеял, но теперь из-под них доносились крики, становившиеся все громче. Я не мог разобрать слов, но знал их достаточно хорошо, чтобы догадаться. Я уже взялся рукой за подоконник, намереваясь залезть в комнату и разбудить Шута, внезапно опомнился. Не напугаю ли я его еще сильнее, проникнув в запертую комнату? И как я объясню ему свое появление?
Я перехватил рукой подоконник, ища точку опоры, и задел стоявшую на нем чашку. В чашке плавал увядший белый цветок. Стиснув зубы, я отвернулся и полез обратно на крышу. Но даже спустившись с лестницы, я продолжал слышать крики Шута, хотя был уже очень далеко от его комнаты, и, возможно, это была лишь иллюзия. Мне не хотелось возвращаться к себе. Подумав, я тихо вышел за калитку и побрел по пустынной улице.
Прогулка мало чем мне помогла: я не мог отделаться от мрачных мыслей и еще более мрачного ощущения сделанной ошибки. Рассвет разгорался все ярче, и мне нужно было возвращаться, чтобы не попасться на глаза Кофетри, когда она будет уезжать. На обратном пути к постоялому двору я пытался понять, что так грызет меня. Мне хотелось сделать что-нибудь для Шута, но я не представлял, что. Потом я вспомнил увядший цветок в чашке; вспомнил, как Шут в бытность свою лордом Голденом радовался букетам, которые я приносил ему по утрам… И остановился, не доходя двух дворов до постоялого двора, у дома, в саду которого поднимались мокрые от росы поздние хризантемы.
Потом, уже в дороге, я долго отчитывал себя за эту бессмысленную выходку. Я рисковал дважды - когда лез в чужой сад, и когда оставлял цветы Шуту, хотя мог этим себя выдать. С другой стороны, Шут придавал этому жесту особое значение, и мог истолковать его неверно. Тем не менее, вечером я почувствовал то же непонятное облегчение, увидев головку хризантемы в петлице Кофетри. Но потом услышал вопрос Стерена:
- Нара Кофетри, кто так очаровал ваше сердце, что вы носите подаренные им цветы на груди? Я тоже хочу! Вы предпочитаете розы или магнолии?
- Найдите магнолию так далеко от берегов Джамелии - и я подумаю, - рассмеялась Кофетри. - А что до того, кто… - она тронула цветок кончиками пальцев, - нарад Илим не признает себя виновным в краже цветов из чужого сада, - сказала она с улыбкой.
Мое настроение резко ухудшилось. В тот вечер я долго пил кислое тилтское пиво и рано ушел спать.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 3

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 3. КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР

Я медленно начал различать детали. Толстый шерстяной ковер на полу, простая деревянная мебель, окно, затянутое промасленной кожей. На полке рядом с деревянной лошадкой и крошечной повозкой две куклы склонили друг к другу головы. В углу покачивался охотник марионетка. На столе лежали ярко раскрашенные куски дерева. Пахло опилками и свежей краской. Куклы, подумал я. Кто то делает кукол.

Путешествия в одиночестве всегда способствуют размышлениям, но мои мысли кружились на одном месте. Я пытался анализировать, как учил меня когда-то Чейд, но только бессмысленно перебирал факты, которые не хотели складываться в цельную картину. Мне как никогда хотелось поговорить с кем-нибудь, но ни Ночного Волка, ни Шута со мной не было. В последние годы моим собеседником в минуты сложных раздумий часто становилась Неттл, колкая, как ее имя, и удивительно мудрая; однако я не был готов обсуждать со своей дочерью вероятность того, что ее мать родит мне еще одного ребенка. Вообще, чем больше я раздумывал об этом, тем больше убеждался в том, что этот вопрос касается только Молли и меня, и решать его надо нам вдвоем. Поэтому после того, как я найду Шута и вернусь в Баккип, нам с ней нужно будет поговорить. Это будет долгий и тяжелый разговор, и я уже сейчас его страшился, но он был необходим.
Предмет этого разговора вызывал у меня такое множество смешанных чувств, что я никак не мог в них разобраться. Была там радость, еще более бурная от того, что мне обещали исполнение желания, которое я давно уже считал невыполнимым, и сам не знал, что в глубине души продолжал надеяться. Был страх – потерять Молли, и потерять нерожденного еще ребенка, и потерять эту последнюю надежду. Кроме того, я чувствовал себя виноватым перед Молли – она делала это ради меня, и я не заслуживал такого щедрого дара; и в то же время я сердился на нее за то, что она снова приняла решение сама, как в тот раз, когда ушла из замка, чтобы родить Неттл вдали от меня, и испытывал вину еще и за эту злость.
От всего этого у меня путались мысли, и я пытался не думать об этом хотя бы некоторое время, но другой предмет моих размышлений нисколько не облегчал мне душу. Я пытался представить, какая опасность может угрожать Шуту, и каждый раз терялся в догадках – я ничего не знал о нем, о том, как и чем он сейчас живет, за исключением того факта, что он, вероятно, снова выдает себя за женщину, резчицу при кукольном театре. Занятие резьбой было понятным мне выбором – после того как лорд Голден прокутил все состояние Шута, тому, наверное, приходилось зарабатывать себе на жизнь, а резчиком он был великолепным. Хотя он мог бы обратиться ко мне или к Дьютифулу и получить все, что пожелает – династия Видящих была перед ним в долгу с давних пор, и если бы даже Чейд или еще кто-то воспротивился, я нашел бы способы заставить казну вспомнить об этом долге. Но Шут, видимо, не желал иметь ничего общего не только со мной, но и с Видящими в целом.
Я не понимал, почему он не остался в своей школе пророков, о которой рассказывал и на которую имел столько планов. И не понимал, никак не мог понять, почему он не нашел меня, раз был в Баккипе. Эта мысль мучила меня сильнее всего: я вспоминал наше прощание перед тем, что я полагал недолгим расставанием, но что затянулось на почти восемь лет. Я словно снова ощущал серые метки Скилла у себя на запястье и то, как пустота и холод охватили меня, когда Шут забрал их. В тот момент мне казалось, что я умираю – но я не умер. Более того, теперь моя жизнь была полна, как никогда прежде, настолько, что я почти не вспоминал про Шута. Сейчас я думал, что в те месяцы, сразу после моего возвращения из колонны, когда потеря ощущалась острее всего, на меня обрушилось слишком много всего – и в первую очередь Молли! – чтобы предаваться горю. А потом, с течением лет, боль стерлась, как стерлась тоска по Ночному Волку, как стерся ужас от темницы Регала… Я понимал, что до конца она не уйдет никогда, но привык к ней, как к шрамам и сломанному носу.
И теперь я не знал, что скажу Шуту при встрече. Я не знал даже, стал бы я разыскивать его, если бы не предсказание Джинны. Возможно, не стал бы – Шут всегда ценил свое уединение, и приходил и уходил сам. После того как он разорвал нашу связь… возможно, я не имел права вмешиваться в его жизнь. В конце концов, это право Белого Пророка – влезать в жизнь своего Изменяющего, а не наоборот.
Я пытался представить себе, какой он сейчас, но и эти попытки каждый раз завершались неудачей. Я помнил оттенок, который начала принимать его кожа на Аслевджале, но даже образ молодого кареглазого и смуглого мужчины, измученного и усталого, которого я видел в свете камина в пещере Прилкопа, размывался, сменяясь то лордом Голденом, золотоволосым и высокомерным, то черно-белым Шутом, спутником моей юности. И еще одно воспоминание раз за разом всплывало в моем воображении, сколько я его не гнал прочь – Шут, каким я видел его в тронном зале Бледной Женщины, прикованный к каменному дракону. То, что грозило ему тогда, было страшнее смерти – и ужас, который я тогда испытал, снова и снова перехватывал мне горло.
Но даже когда мне удавалось представить себе Шута «коричневым», каким описывали его Чейд и Джинна, я не мог вообразить себе резчицу, за которую, по моим предположениям, он себя сейчас выдавал, так же как когда-то, после встречи с Йек, не мог представить себе Янтарь. Это было так же нелепо, как давние предположения Старлинг, и хотя я, пожалуй, был согласен со сказанными тогда же словами Кетриккен: «Шут не такой мужчина, как другие», но даже когда я не знал о нем всего, что знаю сейчас, я не мог думать о нем иначе как о мужчине. Моя фантазия каждый раз давала осечку: мне представлялось что-то вроде раскрашенных и манерных актеров, игравших женские роли в комедийных пьесках живого театра, но это было так не похоже на Шута, что картинка немедленно рассыпалась на куски. Однако я все равно пытался собрать ее снова: думать об этом было легче, чем обо всем остальном.
Я не оставлял попыток дозваться до Шута Скиллом; ночью я даже попытался найти его, как нашел когда-то Дьютифула в Гейлкипе, но потерпел неудачу и вернулся в себя прежде, чем переутомился настолько, что на следующий день не смог бы ехать верхом. Годы упражнений в Скилле заточили мое мастерство и самоконтроль, так что я не рисковал потеряться, но от усталости после использования Скилла не могло спасти ничего.

Торговый тракт между Баккипом и Тилтом был широким и наезженным, и одинокий всадник на быстром коне мог двигаться по нему гораздо быстрее, чем тяжелый фургон кукольного театра. Впрочем, я нагнал театр даже быстрее, чем предполагал – в первом же приграничном городке Тилта. После Праздника Урожая для артистов наступали тяжелые времена – близилась зима, и те, кто не находил убежище и работу в замках, вынуждены были жить на летние заработки. Театр пытался заработать все, что мог: они останавливались в каждом городе или большой деревне по дороге, давали вечернее представление, а если город был побольше, то задерживались на пару дней и только потом двигались дальше.
Как раз на такое вечернее представление я и попал. Я въехал в город поздно вечером, когда в домах побогаче зажгли огни, а в домах победнее уже погасили. На улицах было пустынно, но когда я поймал какого-то мальчишку, чтобы спросить, где здесь постоялый двор и не заезжал ли в город кукольный театр, он торопливо пробормотал, что «постоялый двор прямо и второй переулок направо, а театр сейчас на площади», поймал монетку и побежал так, что пятки засверкали. Я предположил, что бежит он именно на площадь – наверное, в его возрасте я тоже туда торопился бы – и последовал за ним.
На площади стояла толпа; для людей позажиточнее были установлены скамьи на высоком помосте, прямо напротив сцены кукольного театра, окруженной яркими факелами. Сцена представляла собой небольшую палатку, поднятую на длинных, больше человеческого роста шестах. Пространство между шестами было затянуто тканью, и внутри ходили и двигались. Перед палаткой на двух высоких табуретах сидели менестрели, один с лютней, другой с флейтой, сопровождавшие представление музыкой, а в паузах между действиями пояснявшие происходящее несколькими короткими куплетами.
Я все еще был верхом, так что не мог подойти ближе, но мне и так было прекрасно видно. Я попал на кульминацию представления: лютня и флейта сливались в тревожно-торжественной мелодии, и еще откуда-то раздавалась нервная дрожь бубна. Я всмотрелся в искусно вырезанные и ярко раскрашенные фигурки, двигавшиеся под куполом палатки – и всякие сомнения в том, что я напал на след именно Шута, пропали.
В спектакле рассказывалось о том, как призванные будущим королем Верити драконы освободили Шесть Герцогств от красных кораблей. Плоские корабли с нарисованными парусами качались и шли ко дну, скрываясь за плоскими же волнами, а над ними реяли драконы, взмахивая крыльями и покачивая головами в точности как настоящие. И это были не только такие драконы, как Айсфир и Тинталья; у одного голова была увенчана оленьими рогами, другой был похож на крылатого кабана… Я узнавал одного за другим всех драконов, и они выглядели в точности такими, какими я их помнил. Сделать подобное можно было, лишь увидев их своими глазами – ни один рассказ не позволит добиться такой точности, да и не поверят рассказу о крылатом кабане или олене. И лишь один человек из видевших их мог вырезать эти изящные, точные фигурки – Шут. Мое сердце забилось сильнее.
Затаив дыхание, я смотрел, как тонут красные корабли, и как драконы кружатся напоследок над замком Баккип и улетают. Только один задержался: он сел на стену вырезанной из доски крепости, и с его спины спрыгнула маленькая человеческая фигурка. Ей навстречу вышла другая, в бело-пурпурном платье. На обеих фигурках были короны.
Это оказалось единственным прегрешением против истины: в спектакле Верити прилетал на драконе верхом, а после победы прощался со своей королевой, поручая ей заботы о государстве и наследнике (на которого недвусмысленно указывал округлившийся живот под платьем куклы-королевы), и улетал в драконье царство в горах, выполняя данное драконам слово. Такова была официальная версия событий, и я даже встречал при дворе нескольких человек, которые клялись Эдой и Элем, что лично были свидетелями прощания Верити и Кетриккен. Только вот места в замке, где происходило это историческое событие, различались в разных рассказах, как и слова, которые якобы произнес Верити на прощанье.
Звонко задребезжал бубен, и я вздрогнул, поняв, что представление закончилось, а я все смотрел на пустую «сцену», погрузившись в свои мысли. Менестрели заиграли что-то веселое и запели остроумные куплеты, общий смысл которых сводился к тому, что короли королями, а драконы драконами, но артистам следует платить за доставленное удовольствие. Толпа одобрительно зашумела, засмеялась, зазвенела монетами и принялась расступаться, выпуская тех, кто платить не собирался или просто спешил. Поверх голов я наконец увидел, откуда звучал бубен: на пятачке перед «сценой», между менестрелями, сидела миниатюрная девушка с копной буйных черных кудрей и в алом платье. Сейчас она вскочила на ноги и заплясала, яростно стуча в бубен, а двое ребятишек в пестрых одежках выбежали из-за шестов, картинным жестом стянули с голов огромные шляпы и пошли вдоль полукруга зрителей, строя умильные рожицы.
Я подождал, пока толпа разойдется, спешился и, ведя коня в поводу, подошел к артистам. Придержав одного из детей, мальчика, за плечо, я высыпал ему в шляпу целую горсть монет, так что он поднял на меня огромные, как блюдца, глаза. А потом бросился прочь, сжимая шляпу так, чтобы оттуда ничего не высыпалось.
– Эй, сударь! Чем это вы его напугали? – резко окликнула меня плясунья с бубном. Она решительно подошла ближе. Хотя она была так мала ростом, что ей приходилось задирать голову, чтобы посмотреть на меня, вид у нее был суровый и уверенный.
– Похоже, он еще никогда не видел сразу столько монет, сколько я ему дал, – честно сказал я. – Прошу прощения – если бы я знал, что это может его напугать, то не был бы так щедр.
Она нахмурилась, но слова о щедрой плате несколько развеяли ее строгость.
– И с чего это вы, сударь, решили так бросаться деньгами? – она посмотрела на меня искоса из-под упрямой туго завитой пряди.
– Мне понравилось представление, – искренне сказал я. – А особенно – куклы. Не познакомите ли меня с мастером, который их сделал? У меня может найтись для него работа, если мы сойдемся в цене – а что сойдемся, в этом я уверен.
Она вскинула голову и пристально вгляделась в мое лицо. Не знаю, что она там углядела, но внезапно она обернулась к шестам и звонко крикнула – так, что у меня заложило уши:
– Маркед!
Ткань вокруг шестов заколыхалась, ее края разошлись, и оттуда высунулась женщина, в волосах которой соли было больше, чем перца.
– Я занята, ты же знаешь! Что меня звать? – тут она увидела меня и напряженно замерла, а потом, по жесту плясуньи, подошла ближе. Когда она вышла из тени на свет факелов, я увидел, что ее лицо наполовину скрывает татуировка: такие я видел у рабов Бингтауна. Вероятно, по ней Маркед и получила имя. Но осанка и повадки у женщины были такие, что высокородные придворные дамы многому могли бы у нее поучиться.
– Этот человек, – сказала плясунья тихо, – ищет мастера, который делал наших кукол.
Маркед всматривалась в мое лицо еще пристальнее, чем плясунья, и в ее глазах, окруженных сеткой глубоких морщин, появилось странное выражение – словно она узнавала меня, хотя я готов был поклясться, что вижу ее впервые. Потом она кивнула своим мыслям и сухо сказала:
– Монетка, подержи его коня. Пойдем-ка со мной, мальчик, – она развернулась и пошла куда-то в тень за «сценой», не дожидаясь моего ответа.
Я был поражен. Меня давно уже не называли «мальчиком», даже Чейд перестал это делать, кажется, лет пять назад. И уж тем более никто уже давно не обращался со мной так, словно я обязан ему подчиняться – а уж тем более бывшая рабыня, ныне играющая в кукольном театре. И тем не менее я отдал поводья плясунье-Монетке и пошел за Маркед.
Позади обтянутых тканью шестов стояла широкая скамья: Маркед села на нее и похлопала рядом с собой ладонью, приглашая меня. Я подчинился, и в следующее мгновение ее сухие жесткие пальцы твердо сжали мой подбородок, она повернула мое лицо к свету, впиваясь в него взглядом, и через пару секунду отпустила. Я отдернул голову, неприятно пораженный. Но она не обратила внимания. Не переставая пристально меня разглядывать, она спросила:
– Мастер, которого ты ищешь – как он должен выглядеть?
Вопрос был странным. И ответить на него мне было нелегко – ведь я еще не видел Шута в новом обличье. Но я все же попробовал:
– У него… у нее должна быть темная кожа, коричневая. И такие же волосы и глаза.
Маркед наклонила голову и прищурилась.
– Под каким именем ты знаешь ее?
Я замялся. Все имена Шута, которые я знал и использовал, не подходили. Лорд Голден давно исчез вместе со своим богатством, Шут был Шутом только для тех, кто знал его во времена правления короля Шрюда… и уж наверняка он не представлялся всем подряд Любимым. Я не знал, есть ли еще среди живых, кроме меня, люди, которые знают это его имя. И захочет ли он помнить его после всего, что пережил у Бледной Женщины.
Но сейчас Шут носил женское платье, и Маркед сказала «ее»… Я знал одно имя, которое он носил в женском обличье, и назвал его:
– Янтарь.
Маркед фыркнула, но мне показалось, что ее удовлетворил мой ответ. Она перестала цепко изучать мое лицо и окинула меня уже совсем другим, хотя тоже оценивающим, взглядом.
– Зачем ты ее ищешь?
– Я видел ее работы и хочу сделать заказ… – начал я, но Маркед сердито покачала головой, и я понял, что лгать не имеет смысла. – Я давно ее не видел и хочу с ней поговорить, – это была чистая правда – и единственное, что я точно мог сказать о цели своей поездки.
Маркед это, судя по ее виду, устроило. Она покивала сама себе, еще раз оглядела меня, снова кивнула и улыбнулась. Это было не самое приятное зрелище: зубов у нее не хватало, имеющиеся были черными, а десны – темными. Я испытал облегчение, когда улыбка сошла с ее лица.
– Она умеет резать, а? – сказала она скорее себе, чем мне. – Я-то думала, что она преувеличивает, когда говорит, что король с королевой у нее в точности такие, как в жизни, и нечего их приукрашать. Но если они так же похожи на оригиналы, как та корабельная рожа – на тебя, то я могла бы рассказывать своим детям, случись им несчастье у меня родиться, что видела короля Верити вот как тебя сейчас вижу.
– О чем ты? – перепросил я, пожалуй, слишком резко. Мне не понравилось упоминание о «корабельной роже» – Йек говорила о носовой фигуре корабля с моим лицом, и это вызывало у меня странное, неуютное чувство. Маркед моргнула и подозрительно покосилась на меня, а потом, что-то углядев в моем лице, расхохоталась.
– Да ты и не знаешь, что ли? Ну дает девочка.
Я начал злиться. Маркед, видимо, это почувствовала, потому что прекратила веселиться и положила руку мне на плечо. Ее худая узловатая ладонь в выпуклой сетке вен оказалась неожиданно тяжелой.
– Послушай меня, мальчик, – сказала она серьезно. – Янтарь твою зовут теперь Кофетри. Она с нами уже не путешествует, а едет с торговым обозом. Они нас обогнали дня на три.
– С обозом? – изумился я. – Почему? И куда они едут?
– В Тилт, как и мы, – успокоила меня Маркед. – А почему – да кто ж ее знает? У нас договор был: мы вместе до Баккипа, а потом она идет куда хочет. Вот встретились мы с обозом, и она с ним уехала. Знакомые у нее там были, судя по всему. – Она пожевала губами, а потом неохотно добавила: – И такие это были знакомые, что я и не знаю даже, что тебе сказать: то ли чтобы ты торопился, то ли чтобы не езжал никуда.
– Что ты имеешь в виду? – вскинулся я, но Маркед внезапно оттолкнула меня и встала.
– Ничего особенного. Все, больше мне нечего тебе сказать. Иди своей дорогой, мальчик. Эй, Монетка! Давай сюда его коня и иди работать, хватит прохлаждаться!
Я попытался задавать вопросы, но она словно не слышала больше ни слова. А когда я начал расспрашивать Монетку, из-под шестов вышел широкоплечий парень, мрачно посмотрел на меня и как бы невзначай захрустел пальцами, разминая тяжелые кулаки. Я почел за лучшее не устраивать скандалов и ушел.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 2

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 2. ПРЕДСКАЗАНИЕ

Иногда кажется несправедливым, что события далекого прошлого могут преодолеть пропасть лет и вонзить свои когти в твою жизнь, а потом изменить будущее. Однако, возможно, именно в этом и заключается вселенская справедливость: мы есть то, что сами сделали в этой жизни, и то, что было сделано с нами. И в этом мы все равны.

Я взял Ластвилла, сына Малты и Радди. Баррич не ошибся: жеребенок, бывший его последней волей, оказался самым быстрым конем в наших конюшнях и к тому же обладал покладистым, надежным характером. На последней развилке я долго размышлял, куда поехать сначала - в замок Баккип, что было бы логично, потому что там я мог отдохнуть с дороги и увидеть Дьютифула, повод для поездки, или в город. Глодавшее меня любопытство победило.
Джинна жила в том же доме, что и раньше. На крыльце грелся на солнце Феннел, изрядно постаревший и облысевший. Он приоткрыл один глаз и сказал:
Еда для кота?
Нет, извини, - ответил я.
Тогда зачем явился?
Я пожал плечами. Вряд ли мои причины показались бы коту весомыми.
Джинна не слишком удивилась, увидев меня на пороге. Она впустила меня в дом, но чаю не предложила, и только смотрела, молча и без улыбки.
- Здравствуй, - неуверенно сказал я, когда молчание стало невыносимым.
- Здравствуй, Том, - ответила она сдержанно. - Теперь ты меня узнаешь?
Я не выдержал ее взгляда.
- Извини. Я просто… не ожидал.
- Нечего извиняться, если не чувствуешь вины. Многие мужчины боятся знакомить жену с любовницей, пусть даже бывшей.
Она называла все своими именами, и меня передернуло. Я склонил голову, понимая, что мой визит может оказаться неудачным - у Джинны были все причины для недовольства. Но после минуты сердитого молчания она резким жестом указала мне на стол.
- Садись и выкладывай, зачем пришел, - она села напротив и сцепила пальцы, пристально глядя на меня. Я замялся, не зная, как начать.
- Амулет у Молли… - этого оказалось достаточно.
- Где ты его нашел? - быстро спросила Джинна.
- В шкатулке у кровати.
Она покачала головой.
- Она его все-таки использует.
- Для чего он?
- А ты не догадался? - Джинна усмехнулась. - По тому, как он на тебя действует?
- Приворотные чары? Но зачем…
- Да нет же, - она нетерпеливо тряхнула головой. - Это амулет не для тебя, а для нее. Ничего не напоминает?
Сначала я не понял. А потом вспомнил, как она уже говорила мне что-то подобное… «Не для тебя, а для меня». Но тот амулет вызывал у меня совсем другие чувства - пустоты и ненужности, и Джинна сказала, это потому, что я так хочу детей…
- Ох, - только и смог сказать я, связав все подсказки.
- Ох, - подтвердила Джинна.
Молли хочет от меня ребенка. Я никак не мог уместить эту мысль в сознании, такой огромной радостью она меня наполняла. Молли, моя любовь, хотела родить мне ребенка. Который будет моим, и только моим. Я смогу видеть, как он растет, воспитывать его, он станет называть меня отцом, и будет моим по крови…
Джинна, выжидательно смотревшая на меня, фыркнула, и я понял, что глупо улыбаюсь.
- Смотрите, как он обрадовался! - сказала она так, что моя радость разом уменьшилась. - Уже вообразил себя счастливым папашей? Может быть, сначала попробуешь подумать?
- О чем? - недоуменно спросил я, не понимая, чем вызван ее гнев, и машинально отметил, что с годами она стала злее – или так сильно сердилась на меня?
- О ней, Том, - сердито сказала Джинна. - Сколько ей лет?
Молли была старше меня на два или три года. Когда я понял, что это значит, моя радость разом улетучилась. Роды в таком возрасте могли привести к самым плачевным последствиям. Я представил, что снова потеряю ее…
- Зачем ты продала ей амулет? - спросил я у Джинны, может быть, грубее, чем следовало.
- Нечего на меня рычать, - огрызнулась она. - Я не отказываю клиентам, только предупреждаю их о возможных последствиях, - я собрался возмутиться, но она жестом заставила меня замолчать. - Она пришла ко мне на следующий день после гадания. Спрашивала, не умею ли я гадать на кристаллах, а потом заговорила об амулете. Я ее отговаривала. Долго! - Джинна подняла палец, подчеркивая свои слова. - Она сказала, что подумает, но что хочет иметь амулет при себе, а в Баккип приедет еще не скоро. Так что я его продала. Но не настраивала на нее, так что вероятность, что он сработает, невелика.
- Хорошо, - кивнул я, несколько успокоенный. Но моя душа разрывалась между мыслью о моем ребенке от Молли - идея, которая до сих пор не приходила мне в голову, но теперь прочно в ней поселилась - и страхом потерять Молли навсегда.
- Все равно риск слишком велик. Если не хочешь на него идти, лучше уезжай подальше. Ей осталось меньше года, потом начнется последний женский возраст.
Я рассеянно кивнул. Мне нужно было все обдумать - слишком много сразу на меня свалилось. Я уже собирался уйти, как вдруг вспомнил другую загадку амулета.
- Джинна, в твоем амулете была бусина. Резная, некрашеная. Где ты ее взяла?
Она недоуменно пожала плечами.
- Купила.
- Когда, у кого?
Она нахмурилась и поджала губы, и я понял, что говорю так, словно допрашиваю ее. Мне слишком хотелось поскорее уйти и остаться наедине со своими мыслями.
- Пожалуйста, скажи мне. Мне кажется, я знаю человека, который ее сделал. Я хотел бы снова увидеть его.
- Тогда ты опоздал, Том. Она уже уехала.
- Она? - удивился я.
- Она. Резчица с коричневой кожей. Она приезжала вместе с кукольным театром, но они все уехали, как только закончилась ярмарка. Я накупила у нее кучу бусин - работают они великолепно, да и выглядят… - Джинна бросила взгляд на каминную полку, и я тоже посмотрел туда. Со стоявшей на ней статуэтки свисало ожерелье из резных бусин, Несмотря на простоту, оно выглядело настоящей драгоценностью.
Я встал и перебрал ожерелье, рассматривая каждую бусину. Ни одна не повторялась, и все были одинаково искусной работы. Их вырезал Шут, в этом я ошибиться не мог. Но Джинна говорила о женщине… Я вспомнил рассказ Йек о Янтарь, и обернулся.
- Как она выглядела, эта резчица?
- Странно. Явно чужестранка, и не знаю даже, откуда. Кожа, как полированное дерево, а глаза светлее.
Описание было очень похоже на Шута, каким я видел его в последний раз, и каким описывал его Чейд - «коричневым, как яблочное семечко».
- Она путешествует вместе с кукольным театром?
- Похоже на то. Она для них кукол вырезает. Чудо что за куклы, и представление замечательное - таким бы в замке выступать. Но их у нас не знают, и в замок не позвали. Нам же, горожанам, лучше, - она усмехнулась, - хороших менестрелей в праздник в городе не услышишь, а тут представление для нас было лучше, чем для короля и королевы. А резчица еще, кажется, гадает: я видела у нее в лавке кристаллы, и потому отправила к ней твою Молли…
Новости сыпались на меня одна за другой. Молли была у резчицы? Если это действительно Шут, то узнали ли они друг друга? Хотя Молли вряд ли сумела бы угадать в женщине с коричневой кожей юношу-альбиноса, которого видела много лет назад. А вот Шут должен был ее узнать, но если бы он представился ей, вряд ли Молли не рассказала бы мне. И если Шут был в Баккипе, почему не встретился со мной?
- Так что, похоже на твою знакомую? - спросила Джинна с легкой насмешкой, и я понял, что глубоко задумался.
- Может быть, и она, - ответил я. - Ты не знаешь, куда они поехали?
- Хочешь познакомить ее с женой? - едко поинтересовалась Джинна, и я понял, что она считает эту женщину-резчицу еще одной моей любовницей.
- Нет! - крикнул я, отрицая ее предположения, но получилось, что я отвечаю на ее вопрос. - То есть, может быть.
Она хмыкнула.
- Ну еще бы, - внимательно посмотрев на меня, она вздохнула. - Они говорили, что дальше двинутся в Тилт.
- Спасибо, - я двинулся к двери, но она меня остановила.
- Сядь, Том. И дай мне посмотреть на твои руки. Мне так и не попалось ладоней интереснее твоих; я хочу знать, что еще ты успел на них начертить.
Мне этого знать не хотелось, но я не мог ей отказать - она рассказала мне немало важного. Я снова сел за стол и протянул ей руки. По левой она едва скользнула взглядом и пристально всмотрелась в линии правой.
- Удивительный ты человек, Том, - пробормотала она. - Тебе была дана большая власть, но ты отказался от нее… У тебя много детей - ну еще бы, при твоей к ним любви, но все они как будто не совсем твои. А любовь… - она нахмурилась и наклонилась так, что прядь волос коснулась моего запястья. И вдруг выпрямилась. - Любви, той, что идет рядом с тобой всю жизнь, угрожает опасность.
У меня все внутри похолодело. Я судорожно сжал пальцы, будто если я не позволю Джинне дальше смотреть на мою ладонь, ее предсказание не сбудется. Но она не дала мне отобрать руку.
- Обычно по руке человека нельзя сказать ничего точного о судьбе тех, кто ему дорог – только будут они рядом или нет. Потеря может быть вызвана и смертью, и обычным расставанием, и ссорой… Но эта линия, - она потерла пальцем мою ладонь, - выглядит почти как твоя собственная, хотя рисует совсем другую судьбу, и последнее время она отошла очень далеко от твоей. Там, где она обрывается, я вижу смертельную угрозу.
Я вскочил, и невольно выдохнул:
- Молли! Я заберу у нее амулет, и…
- Молли? - недоуменно переспросила Джинна и снова поймала мою руку, с неожиданной силой удерживая ее перед глазами. - Нет, - сказала она наконец. - Это не Молли, - она посмотрела на меня с нехорошим прищуром и сердито добавила: - Она рискует собой, чтобы родить тебе ребенка, но это не ее любовь у тебя на ладони.
- Что?! - я был поражен. Когда она гадала мне семь лет назад, я не мог понять, о ком она говорит; но после того, как мы с Молли снова встретились, я был уверен, что именно на нее указывала линия. А теперь Джинна говорила, что это не так…
- Может, это коричневая резчица? - насмешливо поинтересовалась Джинна, отпуская - почти отталкивая - мою руку. Я покачал головой, слепо пятясь к выходу. Одна часть меня утверждала, что гадания - полная ерунда; но другая заходилась тревогой, и мне трудно было дышать. Я скомкано попрощался и вышел, не дожидаясь ответа Джинны.
Только на улице до меня дошло, что ее последние слова могли оказаться верными. Шут. Шут любил меня, он всегда говорил это, и я знал, чувствовал сам его любовь. Мне казалось, что даже если мы не видимся годами, он все равно где-то рядом. Если Джинна была права, то ему угрожала опасность. И как он мог оказаться в Баккипе? Я полагал, что он на юге, в школе Пророков, о которой рассказывал. Я внезапно пожалел, что Джинна не умеет гадать с помощью кристалла. Может быть, так она смогла бы точнее сообщить, что ему угрожает, и что вообще происходит.
Я попытался пробиться к Шуту Скиллом, но не находил его на бесконечных просторах. Впрочем, это мне не удавалось и тогда, когда мы еще были соединены слабой нитью Скилла, протянутой от кончиков его пальцев к отпечаткам на моем запястье. А с тех пор, как он стер их, шансов дозваться его не осталось вовсе. Можно было попробовать собрать Круг, в который он входил когда-то - я, Дьютифул, Чейд и Олух. Но Чейд был все еще в городе Элдерлингов… Тем не менее, я решил попытаться и позвал Олуха.
Что? - недовольно отозвался он. В последнее время, с формированием Круга Неттл, Олуха почти все время предоставляли самому себе: хотя его Скилл был очень силен, но удобнее оказывалось пользоваться услугами других, более логично мыслящих обладателей Скилла.
Мне нужна твоя помощь, Олух, - сказал я, стараясь, чтобы мой мысленный голос звучал как можно мягче и вежливее. - Ты помнишь Шута… лорда Голдена? - Я послал ему образ, который должен был быть ему знаком.
Помню, - ответил он уже не так хмуро. Музыка его Скилла изменилась: в нее вплелась новая мелодия, которая, видимо, соответствовала Шуту. Очень красивая мелодия.
Ты можешь найти его? Связаться с ним?
Не знаю.
Попробуй, пожалуйста, - сказал я. Олух заворчал - то есть музыка Скилла зазвучала так, словно он ворчал - и замолк. Спустя несколько минут он сказал:
Не могу.
Попробуй еще раз! - настойчиво сказал я.
Не могу, я сказал! Он не отвечает.
Но ты его чувствуешь?
Он где-то есть. Не знаю, где. Он меня не слышит. Он глухой, - буркнул Олух и попытался отключиться.
Попробуй дозваться до него. Прошу тебя!
Не могу, - прозвучало через минуту, и Олух оборвал разговор.
Можно было попытаться еще, вместе с Дьютифулом, или с другими обладателями Скилла, но я сомневался, что это даст другие результаты. Шут не обладал собственным Скиллом, только тем, что посеребрил кончики его пальцев. Я спросил дежурного в башне, нет ли у нас кого-нибудь из владеющих Скиллом в Тилте, в надежде, что смогу проверить хотя бы, действительно ли резчица там, и Шут ли это. Но пока что обученных Скиллу было недостаточно, чтобы разослать по герцогствам, они отправлялись туда только в случае крайней необходимости.
В конце концов я все же поехал в замок. Мне нужно было подумать, придумать, что делать дальше. Может быть, посоветоваться с кем-нибудь… с кем? С Чейдом? Последний раз, когда я последовал его совету, чтобы защитить Шута от опасности, едва не закончился катастрофой. К тому же не хотелось рассказывать ни ему, ни кому-то другому, что меня настолько встревожило гадание, в которое я сам не очень-то верил.
Я приехал в замок поздно ночью и до утра ворочался в бесплодных попытках заснуть. Мысли путались. Молли, и ребенок… я не знал, как поступить. И Шут, который, возможно, был в Баккипе, но не навестил меня - а теперь ему, может быть, угрожала опасность…
К утру я принял решение, вызванное скорее невозможностью что-нибудь решить, чем доводами разума. Я отправлюсь в Тилт и попробую найти там кукольный театр. Проверю, действительно ли резчица - Шут, и если так, то предупрежу его. Это даст мне время подумать о Молли и ребенке. Может быть, я даже смогу обсудить это с Шутом - он всегда понимал меня как никто другой, и хотя его советы были насмешливы или загадочны, но он оказывался прозорливее многих.
Я послал сообщение по Скиллу Дьютифулу. Объяснил ему, что хотел повидать его и котенка, но узнал, что Шут побывал в наших краях, и теперь хочу найти его. Дьютифул немного удивился моему внезапному визиту, но был слишком занят, чтобы придавать этому значение, и только пообещал отправить гонца к Молли. Я написал письмо для нее, где постарался все объяснить.
Сборы не заняли у меня много времени, и к полудню я был уже далеко от замка Баккип, направляясь по широкому тракту в Тилт.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Шут и Убийца, глава 1

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Ранее: Пролог 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 Эпилог

ГЛАВА 1. ДЖИННА

Левая рука говорит, что в той короткой жизни у вас была нежная любовь, которая закончилась с вашей смертью. Однако на правой я вижу, что любовь то появляется, то исчезает в течение всех прожитых вами лет. Верное вам сердце было далеко от вас, но скоро оно вернется.

И словно в ответ на мои чувства, счастье и жизнь кипели вокруг меня. Мы с Молли приехали в Баккип на Праздник Урожая и гуляли по ярмарке вместе с Чивэлом и Трифт. Чивэл присмотрел себе двух новых лошадей в конюшню, но никак не мог решиться на покупку и позвал меня оценить их. Трифт заявила, что уже слышать не может разговоры об этих лошадях – Чивэл ходил вокруг них с утра – и увела Молли куда-то в пестрые ряды, где торговали нарядами, предаваться, как она сказала, «чисто женским удовольствиям». А мы с Чивэлом, сторговав наконец его лошадей, отправились отмечать сделку в «Дракона», трактир, открывшийся после свадьбы Дьютифула, на которой Тинталья и Айсфир произвели такое впечатление на жителей Баккипа.
У Чивэла саднило горло после долгого торга – сам я никогда не умел так ловко сбивать цену – и он потягивал эль молча, то и дело подергивая уголками губ от удовольствия. Я не возражал. Довольство жизнью переполняло меня настолько, что слова казались лишними.
Молли и Трифт нашли нас, нагруженные покупками и возбужденные. Уже давно перевалило за полдень, и пора было возвращаться в замок, где нам предстояло пережить праздничный пир; тем не менее, по дороге мы еще не раз и не два останавливались у торговых лотков с красивыми безделушками и заморскими редкостями. Шесть Герцогств процветали, торговля с другими странами тоже шла бойко, и на ярмарке это было хорошо заметно – так много разнообразных товаров я, пожалуй, не видел уже давно.
Неожиданно Трифт остановилась, ойкнула и потянула Чивэла за руку куда-то в сторону, где пряталась пестрая палатка.
– Гадания и магия? Ты веришь в это? – фыркнул Чивэл, но Трифт только тряхнула тугими косами.
– Верю! И мне интересно.
– Мне тоже, – неожиданно вставила Молли, и я удивился: по мне, она была слишком практичной, чтобы доверять гадалкам. Впрочем, я помнил, как работали амулеты Джинны, и каким точным получилось ее гадание, хотя в свое время оно и казалось мне размытым и неясным.
Юноша, стоявший у входа в палатку и разговаривавший с кем-то сидевшим внутри, обернулся и приветственно замахал нам. Это был Нед, недавно вернувшийся в Баккип из путешествия в обществе своего учителя; он должен был петь сегодня в замке, но я не ожидал встретить его до того. Молли улыбнулась ему, и у меня потеплело на сердце: когда я знакомил их, то не знал, как она встретит моего приемного сына, но она была с ним неизменно добра и ласкова.
Нед сказал что-то своему собеседнику в палатке, и полог откинулся. Все тепло разом ушло из моей души – это была Джинна.
Я выбранил себя за глупость. Мог бы и догадаться. Сам я не видел Джинну со времен нашего горького расставания; однако Нед продолжал регулярно навещать ее и порой рассказывал кое-что, хотя, заметив, что меня эти разговоры расстраивают, постепенно перестал. Джинна не слишком изменилась с тех пор, по крайней мере, на первый взгляд; когда мы подошли ближе, я увидел глубокую сетку морщин вокруг глаз и две складки на лбу, но они ее не портили. Она окинула взглядом нас четверых и задержалась на мне, словно искала что-то. Я принужденно улыбнулся и кивнул.
– Здравствуйте, – сказала она доброжелательно. – Нед мне много о вас рассказывал. Я – Джинна, мы с ним давние друзья.
– Это значит, что когда я был юным болваном, Джинна делилась со мной едой, кровом и советами, а я радостно принимал первое и второе и всеми силами отбрыкивался от третьего, хотя лучше бы мне поступить наоборот, – жизнерадостно сообщил Нед. С тех пор, как он пошел в ученики к менестрелю, речь его стала бойкой и цветистой.
– И нам он рассказывал, – улыбнулась Молли. – Что вы волшебница и своими амулетами можете сделать так, что сад расцветет на песке, а вороны будут облетать его за тридцать миль.
– Менестрели ужасно много врут, – засмеялась Джинна.
– Не врут, а слегка преувеличивают! – притворно возмутился Нед. – Мы стремимся произвести впечатление на слушателей.
– Конечно, разве произведешь на них впечатление рассказом о том, что урожай стал немного богаче, а вороны просто пролетают мимо?
– Но ведь так и получается! – вмешалась Трифт. – Ведь это ваши амулеты привозил нам Нед, когда на яблони напала тля?
– Да! – закивал Нед. – Чудеса творят, правда?
– Правда, – подтвердила Трифт, и глаза у нее засверкали. – А то, что вы умеете читать будущее по ладони – правда или преувеличение?
Джинна улыбнулась ей.
– Если вы ждете, что я расскажу вам о каждом дне вашей жизни и часе смерти, то это будет преувеличением. Но кое-что сказать я смогу – это правда.
– О, пожалуйста! – восторженно ахнула Трифт, протягивая ладонь. Джинна покачала головой.
– Не здесь. Зайдите, прошу вас, – она посторонилась, впуская нас в палатку. Я проходил последним, едва не задев плечом ее пышную грудь, и почувствовал ее внимательный взгляд, хотя смотреть в лицо избегал.
В палатке было тесно и душновато, но нам всем нашлось место на двух низких скамейках, стоявших у противоположных стен. Середину палатки занимал низкий маленький стол, с двух сторон от него стояло по стулу, а в дальнем углу виднелось несколько корзин.
– Хотите пить? – спросила Джинна и, не дожидаясь ответа, достала из одной из корзин большую оплетенную бутыль. – Это отвар ягод и трав, очень освежает в летние дни. Нед, достань-ка кружки, они в той же корзине, – она распорядилась так, будто он все еще жил в ее доме. Но Нед повиновался с легкостью и явным удовольствием.
Чивэл отказался, но Молли и Трифт с благодарностью приняли напиток и, попробовав, принялись выспрашивать, как его готовят. Мне Джинна подала кружку, не спрашивая, и чуть задержала ее в моей руке, пытливо заглянув в лицо. Я не понимал, что она хочет увидеть, и покосился на Молли, сидевшую рядом. Но та, похоже, не обратила внимания.
Я нервничал. Молли знала многое о моей прошлой жизни, но о Джинне я не рассказывал, как-то не пришлось. Я рассказал о Старлинг – эта история уже закончилась, Старлинг стала верной женой и матерью, и Молли пару раз встречалась в ней в замке Баккип. Что касается Джинны… Может быть, мне казалось, что она не так важна – нас связывало всего несколько встреч. Может быть, мне не хотелось вспоминать наше некрасивое расставание. Получилось, что я так и не нашел удобного случая рассказать о ней Молли, и если она узнает сейчас, то решит, что я намеренно скрывал от нее эту историю. А мои тайны были одной из немногих причин, которые могли вызвать у нас серьезную ссору.
Напоив нас, Джинна уселась за стол и жестом пригласила Трифт занять место напротив. Она взяла обе ее руки, ладонями вверх, и недолго вглядывалась в них, а потом светло улыбнулась.
– Вы живете так, как вам начертано на веку, даже лучше. Вас ждет много счастья и немного горестей, и многочисленное потомство… сколько у вас уже детей?
– Трое, – сказала Трифт и зарумянилась, покосившись на Чивэла. Он напускал на себя серьезный вид, но уши у него покраснели.
– Будет больше, – сказала Джинна и, погладив большими пальцами ладони Трифт, выпустила ее руки. – А вы хотите узнать свою судьбу? – весело поинтересовалась она у Чивэла, а когда тот, несмотря на уговоры Трифт, вежливо покачал головой, перевела взгляд на Молли.
Молли задумчиво покусывала нижнюю губу. А потом решительно тряхнула головой.
– Почему бы и нет? – сказала она с усмешкой, как будто хотела показать, что не верит в гадания, но хочет подыграть гадалке.
На ее ладони Джинна смотрела куда дольше. И голос у нее, когда она заговорила, был тихим.
– У вас была сложная судьба, – говорила она, медленно подбирая слова и глядя в ладони Молли, а не в лицо. – Много перемен… Любовь, вспыхнувшая в юности, пережила смерть… и воскресла снова. Так редко бывает. И другая любовь, которая пришла неожиданной… и ушла в свое время. Сейчас вы приближаетесь к тому моменту, когда ваша жизнь переменится в последний раз, чтобы войти в то русло, по которому будет катиться до конца. – Джинна подняла голову и серьезно посмотрела в глаза Молли. А потом – на меня.
В палатке на несколько секунд повисла напряженная тишина, а потом Трифт и Чивэл вдруг разом заметили ощутили, как душно внутри, и заторопились наружу, и Нед за ними. Молли посидела в задумчивости еще пару мгновений и тоже поднялась.
– Было приятно познакомиться с вами, – сказала она Джинне.
– Мне тоже, – ответила гадалка тихо. – Мне тоже.
Молли пошла к выходу; я последовал за ней, торопясь из страха, что Джинна захочет меня остановить. Но она не стала.

К вечеру, когда начался пир, задумчивость Молли развеялась, но у меня случайная встреча оставила в душе неожиданно тяжелый осадок. Даже вино и танцы не смогли заглушить его, и, боюсь, я слишком часто отвлекался на дурные мысли, так что партнером по танцам был еще более неуклюжим, чем обычно. Однако Молли почти не жаловалась, наоборот, воспользовалась этим, чтобы уговорить меня уйти с бала даже раньше, чем позволяли приличия, и заставить меня забыть обо всем – на этот раз успешно.
Однако утром мое странное настроение вернулось. Я никак не мог понять, что вызывает его: ничего дурного не произошло, встреча с Джинной прошла невинней и проще, чем я мог надеяться. Да и что могло случиться плохого? Молли узнала бы о нашей давней и недолгой связи? Это огорчило бы ее, безусловно – не столько сама связь (хотя, надо признать, она испытывала некоторую ревность к Старлинг, я читал это в ее взгляде, когда мы трое оказывались в одном помещении), сколько то, что я скрывал ее.
Возможно, меня тревожило то, что эта мысль приводила к другим, которых я старался избегать. Я обещал Молли, что между нами не будет больше тайн, но это обещание оказалось гораздо труднее выполнить, чем я думал. Слишком многое я пережил за время нашей разлуки; слишком многим я был и остался, и мои старания познакомить ее со всеми гранями того, чем был Фитц Чивэл Видящий, далеко не всегда приводили к успеху. Порой я жалел, что она не обладает Скиллом или Уитом; с их помощью я мог бы показать ей куда больше. А без них – как я мог одними словами передать ей величие Верити, уходящего в каменного дракона, или пустоту, охватившую меня после смерти Ночного Волка, или ледяное безмолвие лабиринта на Аслевджале? Я не обладал талантами менестрелей, и хотя она слушала внимательно и бывала порой захвачена моими рассказами, я не знал, чувствует ли она это так, как чувствовал я.
Кроме того, среди моих тайн были такие, которые принадлежали не мне, или не мне одному. Были и такие, о которых я, к своему стыду, не смел ей рассказывать, и никогда бы не посмел – например, о зачатии Дьютифула. Были вещи, которые приводили ее в такой ужас, что я прерывал рассказ; или такие, что вызывали на ее лице неприязненную гримасу – или выражение вежливого непонимания. Я старался выполнить обещание, как мог, но чтобы знать все мои тайны, нужно было бы быть мной – или хотя бы провести бок о бок со мной все эти годы, ни разу не отвернувшись, что бы я ни делал или что бы ни делали со мной.
Не знаю, какая картина нарисовалась у нее после моих рассказов. Недоверчивое выражение, мелькавшее порой на ее лице, говорило, что она не может соотнести Фитца из моих рассказов – убийцу, бастарда, Жертвенного – с тем Фитцем, который чинит крышу в ее доме и делит с ней постель. Но меня это вполне устраивало: было достаточно людей, которые видели всех остальных Фитцев. С ней я был мужем, любящим и любимым. Это ли не счастье?
Все эти мысли раз за разом всплывали у меня в голове, сколько я их не гнал. Не способствовало душевному покою и то, что полдня мне пришлось провести в бывших комнатах Чейда, теперь занятых Розмари. В последнее время она выполняла почти всю работу старого паука, который свое время посвящал исследованию Скилла по собранным отовсюду свиткам и на практике. Хотя Дьютифул уже полностью освоился с обязанностями короля и прочно занял свое место на троне, он неизменно требовал, чтобы я высказывал свое мнение по всем существенным вопросам, хотя далеко не всегда принимал его. А сейчас вопрос был весьма серьезным: уже некоторое время обсуждался торговый и политический союз с Белой землей, суровой и холодной страной, лежавшей за Горным королевством. Раньше Шесть Герцогств почти не поддерживали с ней связей, за исключением слабой ниточки торговли, проходившей через Тилт, где в горах имелся трудный и опасный перевал. Однако Горное королевство давно торговало с Белой землей, и теперь, когда улеглись политические бури, сотрясавшие Шесть Герцогств последние два десятка лет, было готово послужить посредником в заключении союза и позволить проложить торговый тракт по своей территории.
Совет, который мы держали в покоях Розмари, затянулся далеко за полдень, к тому же в нем непременно должен был участвовать Чейд. Он занимался исследованиями города Элдерлингов, в котором я был в первый раз, когда провалился в колонну Скилла, так что мне приходилось служить для него посредником. После завершения совета мне едва хватило сил добраться до наших с Молли покоев, но ее там не оказалось. Немного придя в себя, я отправился в Сад Королевы, по которому давно скучал. Я думал, что это место, с которым столько было связано, поможет мне разобраться с запутанными мыслями. Однако побыть наедине с ними мне не удалось.
Сад выглядел в точности таким, каким Кетриккен создала его, только разросся пышнее. Однажды я слышал, как молодой садовник высказывал свои соображения по поводу перестановки статуй и пересадки некоторых деревьев; но его быстро заткнули те, кто работал здесь дольше и знал, в той или иной степени, что означает этот сад для королевы. Я не удивился, встретив саму Кетриккен: после того, как трон занял Дьютифул, у нее появилось свободное время, и она нередко посвящала его работе в саду. Но сегодня она не работала, просто сидела в одиночестве на одной из скамеек, держа на коленях вышивку, но не глядя на нее. Ветер трепал выпущенные на виски пряди, в которых седины давно было больше, чем золота. Я замедлил шаги, не желая нарушать ее уединение, но она обернулась.
– Том, – мягко сказала она в знак приветствия, называя меня именем, под которым я был известен при дворе, но которое так никогда и не привык считать своим. – Как кстати. Я как раз думала о тебе.
– Вот как, моя королева? – я подошел к ней и после разрешающего кивка сел рядом.
– Твоя королева теперь Эйлианна, – напомнила она.
– Она – королева Шести Герцогств. Вы же останетесь моей королевой – Королевой, которая шла за своим королем по снежной дороге в Джампи и вернулась в свою страну верхом на драконе, поглотившем душу ее супруга.
– Ох, Том, – она улыбнулась. – Ты все-таки научился придворному прекраснословию.
Но мы оба знали, что я говорил совершенно искренне.
Она перевела взгляд на едва начатую вышивку, но не прикоснулась к иголке. Я ждал, зная, что королева Кетриккен не бросает слов на ветер, и если она сказала, что думала обо мне, значит, хочет поговорить об этом, но ищет верные слова. Наконец она повернулась ко мне:
– Скажи мне, Фитц, – имя прозвучало как знак важности того, о чем она хочет поговорить; я невольно огляделся, проверяя, одни ли мы в саду. Но ничто не выдавало чужого присутствия. – Скажи мне, связь между человеком, наделенным Уитом, и его партнером… она сильнее, чем связь между мужем и женой?
Вопрос застал меня врасплох. Я никогда не пытался сравнивать эти ощущения – настолько разными они были по своей природе. Видимо, мое изумление отразилось на лице, потому что Кетриккен нахмурилась и на секунду отвела глаза; однако она знала, что я отвечу, как ответил бы на любой другой ее вопрос, каким бы неожиданным и личным он не был. Но мне пришлось немало подумать, прежде чем я сумел ответить.
– Их… очень трудно сравнивать, – начал я, с трудом подбирая слова, чтобы Кетриккен сумела понять меня. – Связь Уита соединяет… изнутри. Видеть глазами партнера, чувствовать то, что чувствует он… быть им, в какой-то мере. Муж и жена соединены снаружи, они не знают душ друг друга – так, как знают партнеры по Уиту – но знают друг друга и могут добиться такой же близости…
Она слушала внимательно, но ее взгляд обратился внутрь, и я догадывался, о чем она думает: о том, что хотела бы обладать такой связью с Верити, как у человека Уита с его партнером. Или как у меня и Верити благодаря Скиллу. Знать его изнутри – и показать изнутри себя. За то короткое время, что им было отпущено, они могли бы успеть много больше – а может, все повернулось бы совсем иначе…
Но когда я договорил, она немедленно вышла из задумчивости, и взгляд ее стал острым и внимательным.
– Да, – сказала она. – Но какая связь окажется сильнее?
Я покачал головой.
– Я же сказал, они несравнимы.
Кетриккен на секунду плотно сжала губы.
– Я сформулирую иначе. Может ли… одна из связей… помешать другой?
Я опустил голову. Я понял, какую из двух связей она считает способной помешать.
– Моя королева, – тихо сказал я, – почему вы спрашиваете об этом?
Она отвернулась и помолчала. Потом медленно вздохнула.
– Дьютифул, – произнесла она, и я уже понял, о чем пойдет речь, прежде чем она успела рассказать. – После потери той кошки… он обучался Уиту, но не заводил партнера. На кошек он даже смотреть не хотел. Но месяц назад из Белой земли прибыли дары, и среди прочего – котята барсов. Нет-нет, – поспешила она заверить меня, когда я открыл рот, – их проверили. История не повторится. Совершенно невинный подарок. Однако котята понравились Эйлианне, и она много возилась с ними, поселила в своих покоях… и, кажется, Дьютифул тоже начался привязываться к ним, – пауза. – К одному из них.
Я кивнул. Выводы были очевидны.
– Эйлианна знает о даре Дьютифула. Но она не из Шести Герцогств и не обращает внимания на то, что встревожило бы местную уроженку. Если Дьютифул решит связать себя с этим котенком, рано или поздно ей придется приспосабливаться к этому. И если она придет за советом ко мне, я должна быть готова дать его ей.
Кетриккен замолчала, ожидая моей реакции. Но я не знал, что сказать.
– Мне кажется, – начал я, – вам следовало бы советоваться не со мной, а с Уэбом. Он лучше разбирается в Уите…
– Он Древней Крови. Люди Древней Крови выбирают супругов из себе подобных, или из числа тех, кто рожден в Древней Крови, хотя не обладает Уитом. Ты же воспитывался вне их традиций, и Молли не обладает Уитом. Ты скорее будешь знать, что ответить мне.
Я покачал головой.
– Тем не менее, я не знаю.
Кетриккен отвернулась, явно раздосадованная тем, что не получила ответа. Я молчал, желая, чтобы этот разговор кончился. Но она задала еще один вопрос.
– Если бы тебе пришлось выбирать между браком с Молли и союзом с Ночным Волком, что бы ты выбрал?
Если предыдущий вопрос застал меня врасплох, то этот пригвоздил к месту. Давным-давно, во время путешествия в Джампи, мне уже задавали его, но тогда я не хотел об этом думать. Потом задумываться об этом не приходилось – сначала Молли была для меня потеряна, а остальные женщины не интересовали настолько, чтобы послужить веской причиной для выбора, а потом… Потом я потерял Ночного Волка.
Теперь, зная, каково это – быть с каждым из них, я не мог найти ответа.
– Я не знаю, – произнес я тихо, и, видимо, Кетриккен поняла, что со мной происходит.
– Прости меня, – сказала она и резко поднялась. – Прости, мне не следовало этого спрашивать.
– Не стоит извинений, – выдохнул я сквозь зубы. – Но я не могу ответить на ваш вопрос, моя королева. – Я поднялся и оглянулся на нее, прося разрешения уйти.
Она несколько секунд пристально вглядывалась в мое лицо, потом кивнула. Я торопливо зашагал прочь.
Пока я дошел до своих комнат, я успел почти разозлиться на Кетриккен. Я пришел в Сад Королевы, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, но вместо этого их стало еще больше. Мне не нужно было выбирать, однако я не мог перестать размышлять о том, что делал бы, если бы судьба поставила меня перед этим выбором. Я думал о том, насколько вероятно это было – разве Молли не смогла бы принять Ночного Волка, как приняла Неда и всю мою прежнюю жизнь? Разве они не сумели бы подружиться? Конечно, ей было бы трудно понять, что я делю с ним даже самые интимные моменты, но ведь Старлинг это понимала, и, кажется, даже находила в этом некое особое удовольствие. Молли и Старлинг были очень разными, но все же… И, в конце концов, она же любила меня.
Твоя самка требовательна в своей любви, – сказал Ночной Волк. Я редко слышал его в последние годы, и был немного удивлен.
Молли действительно была требовательна – но она имела на это право. Я был в долгу перед ней за всю боль, которую причинил; и в любом случае, я был рад дать ей все, что она хотела. Но если бы она захотела, чтобы я отказался от Ночного Волка…
Я прогнал эти мысли. Теперь они были бессмысленны – этот выбор никогда не встанет передо мной. Зато он может встать перед Дьютифулом, и эта проблема требовала куда больше моего внимания. Мне придется поговорить с ним, и как можно скорее. Но в дни Праздника Урожая застать короля одного было трудно. Тем не менее, я позвал его Скиллом.
Я хочу поговорить с тобой. Найди для меня время.
Хорошо, Фитц. Он бросил это торопливо и тут же разорвал связь. Судя по времени дня, он принимал представителей герцогств.
Я задумался о том, что скажу Дьютифулу. Наверное, все равно необходимо посоветоваться с Уэбом: хотя Кетриккен не считает его опыт подходящим, но его мудрость может оказаться полезнее. Я собрался послать пажа выяснить, когда Уэб сможет меня принять, но когда открыл дверь, на пороге оказалась Молли, румяная и чуть запыхавшаяся.
– О, Том! – воскликнула она и втолкнула меня обратно в комнату, захлопывая дверь. – О, Фитц! – ее руки обвились вокруг моей шеи, губы прижались к моим, и на некоторое время я забыл о своих заботах.

Разговор с Дьютифулом прошел успешнее, чем я ожидал. Я успел посоветоваться с Уэбом, и его рекомендации, как я и полагал, пришлись кстати. К тому же оказалось, что Дьютифул и сам думал о возможной проблеме, обсуждал ее с Эйлианной, и подходил к установлению связи со всей ответственностью, которую требовали обычаи Древней Крови. Похоже, Кетриккен тревожилась напрасно: ее сын вырос достойным своего имени.
Мы уехали в Ивовую долину через два дня после праздника. Хотя Пейшенс с радостью оставалась присматривать за младшими, но Молли опасалась, что в ее возрасте уже трудно уследить за двумя подрастающими мальчишками. После возращения дни потекли как обычно – спокойные и полные повседневных забот, так что казалось, что время одновременно едва движется и пролетает незаметно.
Молли стала проявлять больше страсти, чем прежде, хотя и до того была далеко не холодна – поэтому-то я не обратил на эту перемену внимания, пока однажды случайно не наткнулся на амулет, лежавший в шкатулке на ее прикроватном столике. От его вида меня наполнило тепло, предвкушение чего-то невероятно хорошего… и желание. Последнее заставило меня отложить амулет и выбежать из комнаты в поисках Молли.
Но вдали от амулета я поостыл и задумался. Я не понимал, зачем ей любовный амулет – мне казалось, я проявлял достаточно интереса – и даже опасался, что могу быть чересчур навязчивым в своих попытках восполнить шестнадцать лет разлуки. Кроме того, амулет выглядел знакомым. Прервав поиски, я вернулся в спальню и снова взглянул на него.
Теперь, когда я знал, чего ожидать, его действие было не таким сильным, и я мог сосредоточиться на самом амулете. Я узнал работу Джинны, и остатки влияния амулета сменились тревожным холодом. Но потом я заметил в узле амулета резную деревянную бусину и узнал руку мастера, который ее вырезал.
Мало что могло меня поразить сильнее, чем вид работы Шута в амулете Джинны. Я не слышал о нем ничего с тех пор, как он прошел через Баккип на юг, и само напоминание о нем было достаточно неожиданным, а то, что оно оказалось связано с Джинной, которая тоже казалась мне оставшейся в моем прошлом, увеличивало эффект во много раз.
Я положил амулет обратно в шкатулку и снова отправился искать Молли. Но когда нашел ее на заднем дворе, то так и не сумел заговорить о том, что занимало мои мысли. Мне хотелось знать, откуда у нее амулет, и для чего он ей, и почему она не сказала о нем мне; но почему-то я никак не мог спросить об этом прямо. Молли обернулась ко мне, и я улыбнулся ей, хотя мои размышления к улыбкам не располагали.
Вечером, лаская Молли, я никак не мог забыть об амулете. Не знаю, заметила ли она, что мои мысли далеко. И после того как она заснула, я лежал без сна, пытаясь разгадать обрушившиеся на меня загадки, однако раз за разом приходил только к одному: нужно поговорить с Джинной.
Вызов из Баккипа пришелся бы как нельзя кстати, но его не было. Я постарался выкинуть амулет из головы, но мое умение отстраняться от нежелательных мыслей с годами, похоже, меня покинуло. К тому же размышления дали мне новый повод для беспокойства: у Молли был от меня секрет. Единственный? Или были и другие?
Я знал, что это несправедливо: даже после того, как я раскрыл ей все тайны, какие мог, моих секретов хватило бы на троих. Тем не менее, я не мог перестать думать о том, почему она решила что-то скрыть от меня и какие еще тайны хранит. Мое беспокойство становилось очевидным, и наконец я не выдержал.
– Мне нужно ехать в Баккип, – сообщил я Молли вечером, когда она сидела у камина и шила для Хирса новую рубашку – одежда на нем горела.
Она нахмурилась:
– Так скоро? Мы ведь совсем недавно оттуда.
– Это связано с Дьютифулом. Я быстро вернусь, – заверил я ее. Она кивнула, хотя была явно недовольна, и не только моим отъездом. То, что было «связано с Дьютифулом», я мог держать от нее в секрете, поскольку эти тайны были не только моими, а некоторые из них представляли опасность для посвященных. Однако я действительно собирался повидать Дьютифула и посмотреть на выбранного им котенка, что мне не удалось сделать в прошлый раз; эти планы, как мне казалось, оправдывали мою ложь.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Фанфик: Шут и Убийца (Робин Хобб, анонс и пролог)

А теперь то, ради чего, собственно, и писался предыдущий пост.

Шут и Убийца
Фандом: Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"
Первые читатели:  origami и  Кларисса
Бета-читатели:  Helga и  origami
Объем: novel-length
Pairing: очевиден
Рейтинг: неторопливо нарастающий до R (а тем, кто любит погорячее, обещаю бонусом высокорейтинговые драбблы)
Summary: Прошло семь лет, и Фитц доволен своей жизнью. Но случай снова сводит его с Шутом. К чему приведет новая встреча Пророка и Изменяющего - и двух людей, чья близость преодолела даже смерть?
Эпиграфы: романы Робин Хобб в официальном переводе издательства ЭКСМО
Размещение: обсуждаемо, но только после того, как текст будет окончательно выложен здесь.

Сегодня, в качестве анонса, я выкладываю коротенький пролог. Текст будет выкладываться начиная со следующей недели, и я рассчитываю на скорость одна глава в неделю, а дальше - как получится.

Оставь эти глупости. Что за нелепый финал?
Ведь разве так важно, с кем суета закружит?
Ты выйдешь из зала - и я не останусь на бал,
Не надо, любимый, решать за меня, что мне нужно.

Оставь эти глупости - мы не герои баллад.
Ты думаешь, крылья заменят разбитую душу?
Отпустишь - но птица упрямо вернется назад,
Не надо, любимый, решать за меня, кто мне нужен.

Оставь эти глупости, этот сюжет не про нас,
Я имя свое обменял и назад не приму,
И после любого конца есть еще один шанс -
Не надо, любимый, меня отдавать никому.

Оставь эти глупости – это еще не финал,
Тебя я терял столько раз, - может, хватит терять?
И если уж я даже смерти тебя не отдал -
Не думай, любимый, что жизнь тебя сможет отнять.

(с) Чиффа.

Наше расставание получилось неудачным и поспешным. Мы оба рассчитывали, что встретимся еще раз. Нам осталось многое сказать друг другу. Мои дни с Шутом закончились, как недоигранная партия в камни, когда ее исход еще не до конца ясен. Иногда мне кажется, что судьба поступила с нами слишком жестоко; а порой — что нам повезло и у нас еще есть шанс на новую встречу. Так искусный менестрель делает паузу, чтобы тишина подчеркнула важность его последних слов, и тогда слушатели с нетерпением ждут продолжения. В такие минуты у меня появляется надежда, что обещание еще будет исполнено.

ПРОЛОГ

текст

Мне часто не хватает Шута, но не в меньшей степени я вспоминаю о Ночном Волке. Я знаю, что мне не суждено вновь испытать что-нибудь подобное. И счастлив уже тем, что у меня был такой друг. Не думаю, что я когда-нибудь свяжу себя с кем-то Уитом. Как однажды сказал Баррич Пейшенс, «на одну лошадь не наденешь два седла». У меня есть Молли, и этого более чем достаточно.
Я доволен своей жизнью.

«Я доволен своей жизнью», – подумал я и усмехнулся самому себе. Много ли людей могут сказать о себе подобное? Не знаю. Я долго не мог. Даже тогда, когда мне казалось, что это так – например, в годы жизни в хижине неподалеку от Кузницы, когда Нед был еще мальчишкой и Ночной Волк был с нами – даже тогда я не чувствовал себя довольным.
С другой стороны, тогда половина тех, кого я любил, считала меня мертвым, а другая половина была далеко, и часть моей души еще была заточена в Девушке-на-Драконе, так что я и не жил в полной мере. Так с чего бы мне было быть довольным жизнью тогда?
Сейчас я, пожалуй, мог бы сказать, что не просто доволен жизнью, а счастлив. Со мной были все, кого я любил: Чейд, и Пейшенс, и Кетриккен, и все мои дети, по крови и по духу, и мои ученики, наставники и друзья… И, конечно, Молли.
Любовь всей моей жизни, Молли. Дома она снова носила красные юбки, как в дни нашей юности, и смеялась так же задорно, и отчитывала меня так же строго. Конечно, мы оба уже не были детьми, уверенными, что их любовь способна победить все – но тем не менее, она вернулась к нам спустя много лет и расцвела заново. Немногим удается пережить в зрелости буйство страстей, свойственное юности; однако вместе с болью и памятью ко мне вернулась и былая сила чувств, и хотя иногда мне казалось, что их слишком много для моего усталого сердца, но я ни за что не согласился бы отказаться от них. Никогда, ни за что я не позволил бы себе стать снова не совсем живым. И так я прожил половину своей жизни с неполной душой.
Я был теперь завершенным, цельным – и счастливым.

@темы: фики, Р. Хобб, Шут и Убийца

---

Робин Хобб, "Сага о Шуте и Убийце"

Цикл Робин Хобб, который известен под разными названиями, из которых мне чаще всего встречались "Сага о Видящих" и "Сага о Шуте и Убийце" - вещь одновременно популярная и малоизвестная. Возможно, это связано с тем, что в России почему-то лучше всего знают среднюю часть цикла, трилогию о живых кораблях, которую я нахожу наименее удачной из трех и по сюжету, и по качеству перевода. Особенно это удивительно в слэшерской среде, потому что первая и третья трилогии - настоящая радость слэшера.

Но по порядку. Цикл состоит из 9 романов, или трех трилогий. Первая трилогия часто называется "Сагой об Убийце", и в нее входят книги:
1. Assassin's Apprentice (1995) - Ученик убийцы
2. Royal Assassin (1996) - Королевский убийца
3. Assassin's Quest (1997) - Странствия убийцы
В этой трилогии рассказывается о стране Шесть Герцогств, где правит династия Видящих, обладающая магией под названием Скилл. На страну нападают красные пиратские корабли, приносящие разрушение и лишающие людей души; одновременно придворные интриги практически обезглавливают королевство, и в результате задача его спасения достается королевскому бастарду Фитцу и королевскому шуту (*).
Характер отношений между Фитцем (глазами которого мы видим всю эту историю) и Шутом - то, что в моих глазах превращает трилогию из обычной масштабной фэнтези в вещь оригинальную и интересную. Робин Хобб загадывает загадку, делая гендерную принадлежность Шута сомнительной и играя на грани дружеской близости и любви.

Цитата для примера

Я тихо спросил шута:
— Почему ты позволяешь Старлинг считать, что ты женщина?
Он повернулся ко мне, поднял брови и послал мне воздушный поцелуй.
— А разве я не женщина, милый принц?
— Я серьезно, — упрекнул я его. — Она думает, что ты женщина и влюблен в меня. Она думает, что прошлой ночью у нас было свидание.
— А разве не было, о мой застенчивый? — Он посмотрел на меня с оскорбительным сладострастием.
— Шут! — предостерегающе сказал я.
— Ах, — он вздохнул, — может быть, истина в том, что я боюсь предъявить ей доказательства. После этого она будет считать всех остальных мужчин не стоящими внимания. — Он со значением наклонил голову.
Я смотрел ему прямо в глаза, пока он не стал серьезным.
— Какое имеет значение, что она думает? Пусть думает то, во что ей легче поверить.
— То есть?
— Ей нужен кто то, с кем она могла бы пооткровенничать, и на некоторое время она выбрала меня. Может быть, ей легче было делать это, считая, что я женщина. — Он снова вздохнул. — Это одна из тех вещей, к которым я так и не смог привыкнуть за все годы, проведенные среди твоего народа. Огромное значение, которое вы придаете полу.
— Это важно… — начал я.
— Ерунда! — воскликнул он. — Зачем копаться, когда все уже сказано и сделано? Почему это важно?
Я смотрел на него, не находя слов. Все это казалось мне таким очевидным, что я не мог найти объяснения. Через некоторое время я спросил:
— Ты не мог просто сказать ей, что ты мужчина, и закрыть эту тему?
— Вряд ли это могло бы ее закрыть, Фитц, — рассудительно ответил шут. Он влез на упавшее дерево и ждал, что я последую за ним. — Тогда ей потребовалось бы узнать, почему, если я мужчина, я не влюблен в нее? Должен был бы найтись какой нибудь изъян во мне или то, что я считаю ее не представляющей интереса. Нет. Я не думаю, что стоит об этом говорить. Как бы то ни было, у Старлинг есть обычные слабости менестреля. Она думает, что все в этом мире, каким бы личным оно ни было, можно обсуждать. Или, еще того лучше, превратить в песню. А?
Он внезапно встал в позу прямо на дороге. Это было так похоже на Старлинг, когда она готовилась петь, что я пришел в ужас. Я оглянулся на нее, а шут разразился песней:

Прошу вас, дайте мне ответ,
Наш шут девица или нет?
И что, скажите, мы найдем,
Когда с него штаны сорвем?

Я снова взглянул на шута. Он поклонился — это был выверенный поклон, которым он часто заканчивал свои представления. Мне одновременно хотелось громко смеяться и провалиться сквозь землю. Я увидел, как Старлинг покраснела и быстро пошла к нам, но Кеттл схватила ее за рукав и что то сердито сказала. Потом они обе яростно сверкнули на меня глазами.
Не в первый раз эскапада шута смущала меня, но эта была одной из самых острых. Я беспомощно развел руками, потом повернулся к шуту. Он скакал по дороге впереди. Я поспешил догнать его.
— Ты никогда не думал, что можешь задеть ее чувства? — сердито спросил я.
— Ровно столько же, сколько думала она, перед тем как сделать заявление, которое вполне могло обидеть меня. — Он повернулся ко мне и погрозил длинным пальцем: — Признайся, что задал этот вопрос, даже не подумав, что он может задеть мои чувства? Как бы ты себя чувствовал, если бы я потребовал доказать мне, что ты мужчина? Ах! — Его плечи вдруг опустились, казалось, вся энергия ушла из него. — Тратить слова на такую ерунду, зная, чему мы противостоим? Оставь это, Фитц, и не заставляй меня думать об этом. Пусть она говорит обо мне в женском роде, раз ей так нравится. Я сделаю все, что смогу, чтобы не обращать на это внимания.
Мне следовало прекратить перепалку. Я не сделал этого.
— Просто она думает, что ты любишь меня, — попытался объяснить я.
Он странно посмотрел на меня:
— Это так.
— Я имею в виду любовь между мужчиной и женщиной.
Он вздохнул:
— А как это?
— Я хочу сказать… — Меня почти сердило его притворное непонимание. — Ну… Спать вместе… и…
— А это и есть любовь между мужчиной и женщиной? — внезапно перебил он меня. — Сон в одной постели?
— Это часть любви! — Я почувствовал, что обороняюсь, но не мог сказать почему.
Он поднял бровь и спокойно сказал:
— Ты снова путаешь любовь и секс.
— Это больше чем секс! — заорал я на него. В воздух с шумом поднялась птица. Я оглянулся на Кеттл и Старлинг, которые обменивались озадаченными взглядами.
— Ага, — сказал он и задумался. Я обогнал его и ушел вперед. До меня донеслось: — Скажи мне, Фитц, ты любил Молли или то, что было у нее под юбками?
Теперь был мой черед оскорбиться, но я не собирался позволять ему заткнуть мне рот.
— Я любил Молли и все, что ее касается, — заявил я. Я ненавидел краску, выступившую у меня на щеках.
— Вот. Ты сам это сказал, — обрадовался шут, как будто я доказал его точку зрения. — А я люблю тебя и все, что тебя касается. — Он склонил голову набок, и в его следующих словах был вызов: — А ты не отвечаешь мне взаимностью?
Он ждал. Я отчаянно желал вернуться на полчаса назад и никогда не начинать этого разговора.
— Ты знаешь, что я люблю тебя, — неохотно проговорил я. — После всего того, что было между нами, как ты можешь спрашивать? Но я люблю тебя как мужчина любит другого мужчину…
Шут с интересом посмотрел на меня. Потом в его глазах появился внезапный блеск, и я понял, что он собирается сделать со мной что то ужасное. Он вскочил на поваленное дерево, с высоты триумфально посмотрел на Старлинг и воскликнул:
— Он сказал, что любит меня! А я люблю его!
Со взрывом безумного смеха он спрыгнул с дерева и помчался вперед по дороге.

Вторая трилогия цикла - "Сага о живых кораблях". Она представляет собой некоторым образом side-story к первой и третьей.
4. Ship of Magic (1998) - Волшебный корабль
5. The Mad Ship (1999) - Безумный корабль
6. Ship of Destiny (2000) - Корабль судьбы 1, 2.
Действие происходит в южном приморском королевстве, где гильдия торговцев строит корабли из чудодрева, и они оживают, обретая собственное сознание. В сущности, сама по себе история довольно интересна, но как я говорила выше, ей очень не повезло с переводом; кроме того, в ней, по сравнению с первой и третьей трилогиями, слишком много точек зрения (POV) и женских персонажей с неприятным характером.

Третья трилогия цикла - "Сага о Шуте". Мы снова возвращаемся в Шесть Герцогств, спустя много лет, и снова рассказывает историю Фитц.
7. Fool's Errand (2002) - Миссия Шута
8. Golden Fool (2003) - <Золотой Шут/a>
9. Fool's Fate (2003) - Судьба Шута
Королевство процветает, но ему снова угрожает опасность, на этот раз изнутри. После многолетней разлуки Шут и Фитц - Пророк и Изменяющий - встречаются снова, чтобы изменить судьбу страны, и тем самым - мира. Теперь бывший королевский шут стал капризным иностранным лордом, а королевский бастард - его слугой. Отношения между ними получают новое развитие, и если прежде можно было строить догадки, то теперь... Но обойдемся без крупных спойлеров. (**)

Цитата для примера

- ...Ты должен сказать мне о себе правду. Что происходит на самом деле, Шут? Меня не интересует, что ты говоришь другим или о чем шутишь. Кто ты в действительности и чем занимаешься? Как ты ко мне относишься?
Он наконец посмотрел на меня, и я увидел боль в его глазах. Но я не отводил взгляда, требуя ответа на свои вопросы, и вдруг понял, что он разозлился. Он выпрямился и презрительно фыркнул, как будто не мог поверить в то, что я спрашиваю его об этом. Затем тряхнул головой и сделал глубокий вдох. Слова начали слетать с его губ, словно он уже не мог остановить их поток.
— Ты знаешь, кто я такой. Я даже назвал тебе свое настоящее имя. Что же до того, что я собой представляю, и это тебе известно тоже. Ты ищешь ложного утешения, когда требуешь, чтобы я словами обозначил тебе мою сущность. Слова не вмещают в себя и не объясняют человека. Только сердце, и только если оно хочет. Но, боюсь, твое сердце не хочет. Ты знаешь обо мне больше любого живущего на свете человека, однако упрямо твердишь, что это все не может быть мной. Какую часть меня ты готов отбросить? И почему я должен отказываться от чего то, чтобы доставить тебе удовольствие? Я никогда не попросил бы тебя о таком. Тебе придется признать еще одну истину. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Знаешь уже много лет. Давай не будем притворяться друг перед другом. Тебе прекрасно известно, что я тебя люблю. Любил и буду любить всегда. — Он произнес эти слова совершенно спокойно, так, словно они были неизбежностью.
И стал ждать. Такие слова всегда требуют ответа.
Я сделал глубокий вдох и прогнал прочь мрачное настроение, навеянное эльфовской корой. А потом сказал честно и довольно резко:
— Ты тоже знаешь, что я тебя люблю, Шут. Как любит мужчина своего самого близкого друга. Я этого не стыжусь. Но Йек или Старлинг и еще многие думают, будто наша дружба перешла границу, что ты хочешь делить со мной постель… — Я замолчал, дожидаясь его реакции.
Но Шут посмотрел мне в глаза, и я не увидел в них ни тени сомнения.
— Я тебя люблю, — тихо проговорил он. — У моей любви нет границ. Никаких. Ты меня понимаешь?
— Боюсь, слишком хорошо, — ответил я, и у меня дрогнул голос. Затем я сделал глубокий вдох и с трудом произнес следующие слова: — Я никогда… ты меня понял? Я никогда не захочу делить с тобой постель. Никогда.
Шут отвернулся от меня, и я заметил, как слегка порозовели его щеки, не от стыда — я понял, что в душе у него поселилось другое, более глубокое чувство. Через несколько мгновений он заговорил спокойным ровным голосом.
— И это тоже мы с тобой давно знаем. Тебе не следовало произносить вслух слова, которые теперь останутся со мной навсегда. — Затем он повернулся ко мне, но я понял, что он меня не видит. — Мы могли прожить всю свою жизнь и не начинать этого разговора. А теперь ты приговорил нас обоих вечно его вспоминать.
Отвернувшись, Шут направился к своей спальне. Он шел очень медленно, словно и вправду был болен. Потом остановился и оглянулся. В его глазах пылал гнев, который потряс меня, Шут еще никогда так на меня не смотрел.
— Неужели ты и в самом деле думал, будто я попрошу у тебя того, что ты не хочешь делать? Я же прекрасно знаю, какое отвращение ты испытал бы, услышав мою просьбу. А еще я знаю, что это был бы верный способ навсегда уничтожить все, что нас связывает, все, что мы с тобой пережили вместе. И потому я старался избежать разговора, на который ты вынудил нас, которым поставил под сомнение нашу дружбу. Этого не стоило делать, Фитц.
Он сделал еще пару неуверенных шагов, точно человек, который едва держится на ногах после того, как ему нанесли сильный удар, потом вдруг остановился и осторожно достал из кармана халата черно белый букетик.
— Он не от тебя, ведь так? — хрипло, не глядя на меня, спросил он.
— Нет, конечно.
— В таком случае, от кого? — У него дрожал голос. Я пожал плечами, рассердившись на дурацкий вопрос, который вдруг возник в столь серьезном разговоре.
— От женщины, которая работает в саду. Она кладет букетик на твой поднос с завтраком каждое утро.
Шут сделал глубокий вдох и закрыл глаза.
— Разумеется. Они были не от тебя. Ни один из них. Тогда от кого? — Он надолго замолчал, и мне вдруг показалось, что он сейчас потеряет сознание, но он едва слышно прошептал: — Конечно же. Если здесь и должен был кто то меня узнать, это она. — Он открыл глаза. — Женщина из сада. Примерно твоя ровесница. Веснушки на лице и руках. Волосы цвета свежей соломы.
Я попытался представить женщину, которая давала мне цветы.
— Да, веснушки у нее есть. А волосы светло каштановые, не золотые.
Шут снова закрыл глаза.
— Значит, они потемнели с возрастом. Девчонкой Гарета работала в саду. Ты тогда тоже еще был ребенком.
— Я ее помню, — кивнув, сказал я. — Хотя забыл имя. Ты прав, это она. И что?
Шут коротко, горько рассмеялся.
— Ничего. Просто любовь и надежда делают нас всех слепцами. Я думал, что цветы от тебя, Фитц. Дурацкая идея. А на самом деле их присылала женщина, которая давным давно любила королевского шута. Но, как и моя, ее любовь безответна. Однако она осталась верна своему сердцу настолько, что узнала меня, несмотря на перемены, которые со мной произошли. Настолько, что хранит мою тайну, лишь постаралась показать мне, что все поняла. — Он поднял букетик повыше. — Черный и белый. Гарета знает, кто я такой. И по прежнему меня любит.
— Ты думал, что я приношу тебе цветы? — Я не мог поверить, что он меня в этом подозревал.
Неожиданно Шут отвернулся, и я понял, что мой тон и слова заставили его устыдиться своих надежд. Опустив голову и ничего мне не ответив, он медленно двинулся в сторону своей спальни, а мне вдруг стало ужасно его жаль. Я любил его как друга. Я не мог изменить своего отношения к его противоестественным с моей точки зрения желаниям, но мне было невыносимо видеть, как он страдает. И потому я все испортил, когда неожиданно выпалил:
— Шут, почему бы тебе не удовлетворить свои желания там, где они будут приняты с радостью? Гарета очень привлекательная женщина. Может быть, если ты примешь ее знаки внимания…
Он неожиданно резко развернулся, и настоящая ярость вспыхнула золотым огнем в его глазах. Его лицо пылало, когда он язвительно спросил:
— И что тогда? Что? Тогда, как ты, я смогу насытиться тем, что само плывет мне в руки. Это мне омерзительно. Я никогда не использую Гарету, да и никого другого, таким образом. В отличие от одного нашего общего знакомого.
Он произнес последние слова раздельно, чтобы до меня дошел их смысл, сделал два шага в направлении своей комнаты, а затем снова ко мне повернулся. Страшная в своей горечи улыбка появилась у него на лице.
— Подожди, я понял. Ты подумал, будто я никогда не знал близости такого рода. Что я «сохранял себя для тебя». — Он презрительно фыркнул. — Не льсти себе, Фитц Чивэл. Я сомневаюсь, что ты этого достоин.
У меня возникло ощущение, словно он меня ударил. Но он вдруг закатил глаза и повалился на пол.


А теперь я прекращаю притворяться автором аннотаций ЭКСМО или АСТ и начинаю говорить от первого лица Я очень долго ходила вокруг да около этого фэндома: много про него слышала, читала фанфики Джаксиан Танг, натыкалась на приятный арт, в рамках RSYA я посмотрела клип Drake, великолепно сделанный в 3D... Но главную роль в том, что я таки "подсела", сыграла  origami, которая заперла меня на неделю в квартире с первой трилогией в обнимку Спустя неделю я ходила с восторгом в глазах и словами "Фитц-мудак" на устах и хотела еще.

Биографические подробности

"Еще" было скачано с Альдебарана, и первая и вторая книги третьей трилогии проглочены за считанные дни. Однако дочитав вторую и не желая приниматься за третью (времени было 4 утра, и хотелось хотя бы немного поспать), я решила порадовать душу фанфиками.
Господа, это уникальный фэндом. Это фэндом, в котором автор сказал, что категорически против фанфиков (****), и фаны послушались. Конечно, фанфики появляются, но их очень мало, и качество оставляет желать. Правда, ходят легенды о сообществе sixdutchies, намертво закрытом и доступном только избранным; но оно уже некоторое время как мертво.
Так вот, в поисках фанфиков я начиталась спойлеров к окончанию трилогии и взяться за шестой том не могла неделю. Где-то в эту неделю я пришла к  origami плакаться на острую нехватку фиков в организме. "Напиши сама", - услышала я в ответ сакраментальное. "Я не могу, разве что PWP", - сказала я. "Ну, напиши хоть PWP". Я посмотрела на время - час ночи - решила, что за час в пвп-шкой управлюсь, и начала писать с простенького обоснуя...
В шестом часу утра текста было 7 страниц, и до постели было далеко. Я мрачно посмотрела на это дело, решила "ну, допишу - будет фик страниц на 20, как раз на RSYA" и пошла читать шестую книгу.
После того, как шестая книга закончилась, а на 20-й странице я написала "глава 4" и принялась составлять подробный план остальных 20, мне начало казаться, что что-то здесь не так. Но к тому времени я уже увязла.
А теперь общая рекомендация: хотя временами книги кажутся немного занудными, а Фитца хотят придушить все без исключения, но тем не менее, я очень их рекомендую к прочтению - и сами по себе, и как тихую радость слэшера. Последний Слэшкон, на котором был феерической красоты косплейный Шут, показал, что фэндом знают и любят, но как-то тихо и незаметно. А он заслуживает большего внимания.

* Почему у меня ощущение, что я пишу аннотацию для ЭКСМО или АСТ?
** Но скажу сразу, что хотя вопрос гендера Шута остается нераскрытым прямо, однако конец шестой книги лично мне дает аргументы за выбор буквы М.
*** А что еще можно сказать о персонаже, если даже фанатское сообщество так и называется - Fitz is Stupid?
**** Была у нее статья, так называемый Rant on Fan Fiction, но теперь все ссылки на нее ведут на другой Rant, про блоггинг у писателей, потому что сайт у РХ кривой, как я не знаю что.

Полезные ссылки:
Robin Hobb at Wikpedia
Robin Hobb's Official Website
Realm of the Elderlings (вики-энциклопедия)
a fool and his fitz; the high art of plumbing - англоязычное сообщество с фанартом и дискуссиями
Fitz Is Stupid (But Robin Hobb Is Brilliant) - еще одно англоязычное сообщество
Робин Хобб - русское сообщество на дайри
ru_hobb - русское сообщество на ЖЖ
Арт Drake - превосходный арт, в 3D
Галерея candika - еще одно видение героев, тоже в 3D
Фанфики Juxian Tang - очень нежные и красивые
Ссылки на фики на fitzandthefool - политика сообщества не позволяет выкладывать сами тексты, но допускает ссылки на них
The Grand Robin Hobb Fic List - полный список англоязычных фиков по Хобб
Клип Drake - на песню Мельницы "Рапунцель", пересказ событий третьей трилогии, очень рекомендую

@темы: рекомендации, Р. Хобб